Священноисповедник Василий, епископ Кинешемский: Беседы на Евангелие от Марка. О Иерусалимском храме


Священноисповедник Василий (Преображенский), епископ Кинешемский

Беседы на Евангелие от Марка

Глава XIII, ст. 1-13

Иерусалимский храм, который посещал Иисус Христос, считался в свое время чудом архитектурного искусства, так что раввины иудейского народа даже сложили поговорку, что кто не видал этого храма, тот не знает, что такое красота. Это был уже третий храм в Иерусалиме. Первый, великолепный храм Соломонов, был разрушен до основания халдеями, когда иудеи были отведены в вавилонский плен. Второй, построенный горстью бедных, возвратившихся из плена иудеев под предводительством Зоровавеля, был разобран Иродом, так называемым Великим, и на его месте воздвигнут новый, под сводами этого Иродова храма молился и учил народ Спаситель мира.
В самой мрачной жизни бывают просветы, и таким просветом в злодейной жизни Ирода была попытка увенчать славу своего царствования грандиознейшим предприятием — перестройкой Иерусалимского храма. Различные побуждения склоняли его к этому. С одной стороны, подстрекаемый своим непомерным честолюбием и славолюбием, он стремился придать своей резиденции необыкновенную пышность и блеск постройкой многочисленных прекрасных зданий. Построив для себя великолепный беломраморный дворец греческой дорической архитектуры и несколько величавых крепостей, он пожелал завершить архитектурный блеск своего царствования беспримерным подвигом построения великолепнейшего в мире здания, тем более, что старый храм Зоровавеля, по своему объему бывший гораздо меньше храма Соломонова, был уже слишком убог и жалок для столицы и представлялся слишком ничтожным рядом с пышными, красивыми зданиями, какими блистала старая хасмонейская резиденция времен царствования Ирода. С другой стороны, к этому примешивались и чисто политические соображения, так как этот жестокий, развратный восточный деспот думал, что таким вниманием к народной святыне ему удастся ослабить мрачную ненависть к нему со стороны подданных, против которых он так много погрешил, оскорбляя их религиозное чувство, избивая раввинов, уничтожив синедрион и осквернив святой город языческими играми и театрами.
Для постройки храма прежде всего сделаны были все необходимые приготовления. Так как участие в этом деле языческих рабочих, с точки зрения правоверных иудеев, было бы осквернением будущего святилища, Ирод подготовил для работы тысячу священников и десять тысяч иудейских ремесленников в специальных ремесленных заведениях, и после того, как подпольные и дворцовые внешние сооружения были готовы и все материалы из тесаного камня и обделанных брусьев были припасены, священники, облачившись в священнические одежды, приступили к разборке старого храма, и через восемь лет настойчивого труда старый храм был благополучно разобран. Полтора года потребовалось на постройку нового святилища и еще восемь лет на сооружение главных дворов и портиков. К 14-му году до Р.Х. новое здание было уже настолько закончено, что в нем можно было совершать богослужение. Хотя дополнительные и отделочные работы продолжались еще несколько десятков лет, но уже ко времени Спасителя вновь воздвигнутое здание поражало своим великолепием. Здесь было, кажется, все, чего требовала прихотливая роскошь и что изобрела архитектурная фантазия Востока. Здесь были ворота, обложенные золотом и серебром; ворота из дорогой коринфской бронзы, еще более драгоценные; грациозные, украшенные башнями портики, вымощенные цветным мрамором; двойные переходы с великолепными колоннами, богато орнаментированные, украшенные арабесками и скульптурой; в царском притворе тянулись четыре ряда коринфских колонн в 27 футов вышиной, настолько толстых, что только три; человека могли обхватить их растянутыми руками; двери, ведущие в святилище, были позолочены и покрыты вавилонскими пурпуровыми коврами, шитыми золотыми цветами, и над этими дверями была великолепная золотая лоза с колоссальными кистями величиною в рост человека, возбуждавшая у всех безграничный восторг и служившая символом Израиля; стены, украшенные роскошной мозаикой, были сложены из громадных полированных камней сорока локтей в длину и десяти в высоту, говоривших о трудолюбии и благотворительности целых поколений. Центральное здание, где устроены были святилище и Святое святых, охотно сравнивалось раввинами, по его виду, с лежащим львом: оно с своею мраморной белизной и золотыми крышами, унизанными острыми шпицами, чтоб не давать садиться птицам, выглядело подобно красивой горе, снежная вершина которой золотилась солнцем.
Назначение и расположение дворов и святилища были установлены законом Моисеевым. Во дворе священников было так называемое медное море для омовения, в середине был огромный жертвенник, сделанный из неполированных камней. На северной стороне находились мраморные столы для мяса жертвенных животных. В святилище стояли стол для хлебов предложения, жертвенник кадильный и семисвечный светильник — весь из литого золота. Святое святых было пусто: там, где некогда стоял ковчег завета, находился камень, на который первосвященник полагал свою кадильницу в день очищения. Он назывался "камнем основания" и считался "пупом земли".
Ввиду описанного великолепия неудивительно, что иудеи необычайно гордились своим храмом. Действительно, это было величественное здание с перемежающимися массами красного и белого пентеликинского мрамора, которые раввины сравнивали с переливами морских волн. Сверкая в знойный полдень своими золотыми шпицами, украшенный дорогими камнями и приношениями, храм, поистине, составлял гордость всей земли, и раввины не без основания говорили: "Мир подобен глазу; белок его есть океан; черная его часть есть земля; зрачок — это Иерусалим, а изображение внутри зрачка — святилище". Для них этот храм был обиталищем Невидимого.
Когда Господь вместе с учениками покидал в последний раз этот храм, мысли апостолов все еще витали с любовью и гордостью близ, своей национальной святыни и достопамятного места. Они остановились, чтобы бросить на храм последний и продолжительный взгляд, и один из них пожелал обратить внимание Спасителя на красоту здания.
Учитель. — сказал он. — Посмотри, какие камни и какие здания!
Вполне понятен тот восторг, с каким благочестивые иудеи, в том числе и апостолы, смотрели на свою святыню.
Но Иисус Христос скорбел. Он не разделял восторженности Своих учеников. Никогда, ни единым словом Он не высказал Своего одобрения по поводу драгоценного материала, из которого построен был храм, или по поводу тех сокровищ и приношений, которые стекались в него. Он ежедневно учил в храме, когда находился в Иерусалиме; в пределах его Он произнес некоторые из самых торжественных и дышащих глубокою любовью речей, так что доже и враждебные Ему агенты синедриона должны были сознаться, что никогда человек не говорил так, как Этот Человек (Ин. VII, 46); в храме, под влиянием окружающей обстановки, Он рассказал некоторые из Своих наиболее поразительных притчей; здесь же Его испытующие слова вызвали краску стыда даже на медных лбах тех, которые привлекли к Нему на суд бедную грешницу, взятую в прелюбодеянии; в маккавейский праздник обновления храма Он ходил среди великолепной колоннады, известной под названием "притвора Соломонова"; во время торжеств по случаю праздника кущей золотой светильник послужил для Него поводом произнести знаменитую беседу, начинающуюся словами: Я свет миру, а торжественный обряд черпания воды в золотой умывальник из пруда Силоамского вызвал Его на сравнение Себя с живой водой. Одним словом, многие часы Его жизни и деятельности были связаны с Иерусалимским храмом. Он пользовался им для Своих целей, но никогда не увлекался внешним блеском этого здания. Красою храма Он считал только искренность его богомольцев, и ни золото, ни мрамор, ни блестящие краски, ни искусная резьба на кедроэом дереве, ни тонкая отделка скульптурных изображений и никакие драгоценные камни не могли для Него сделать вертеп разбойников домом молитвы. Храм уже был запятнан торгашеством и преступлениями иудейских священников. Вот почему в ответ на восторженное удивление учеников Господь произнес кратко и почти сурово: видишь сии великие здания? всё это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне.
Это был грозный, окончательный приговор, исполнившийся с ужасающей точностью. От действительного храма, какой видел Христос и в котором учил Он, теперь остались лишь стены большой платформы да обломки ''хела", или средостения, с сохранившеюся надписью, которая под страхом смерти запрещала вход язычникам и которую Господь, наверное, неоднократно читал Своими собственными очами.
Скорбно и безмолвно, с печальными мыслями в сердце небольшая группа отошла от священного здания, стоявшего как олицетворение еврейской истории со дней Соломона. Они перешли через долину Кедронскую и пошли по крутой тропинке, которая ведет через гору Елеонскую к Вифании. На вершине горы путники остановились, и Иисус Христос сел, чтобы отдохнуть, может быть, под зелеными ветвями великолепных кедровых деревьев, украшавших тогда гору. Тут все служило для возбуждения высоких мыслей. Далеко внизу находился святой город, давно сделавшийся прелюбодейным, и теперь, в последний день служения Спасителя, не узнавший времени своего посещения. На противоположной стороне широкое плато увенчивалось мраморными колоннадами и блестящими крышами храма. Обратившись к востоку, Господь мог видеть бедные, обнаженные горы пустыни Иудейской до пурпуровой линии Моавских гор, сияющих в солнечном закате подобно цепи драгоценных камней. В глубоких высохших ложбинах, точно пятна темного кобальта, виднелись таинственные воды Соленого озера. Таким образом, когда Господь смотрел с вершины горы, со всех сторон были видны знамения гнева Божия и греха человека. На одной стороне было мрачное озеро, страшные и смолистые воды которого были постоянным свидетельством лишения Божия за чувственный грех; у ног Спасителя был преступный город, проливший кровь стольких пророков и осужденный за свою страшную злобу на еще более тяжкое возмездие.
Смотря на этот город, апостолы невольно припоминали только что сказанные слова Господа о его печальной судьбе. Они не могли отделаться от тягостного впечатления, вызванного этими словами, и невольная тревога выразилась в вопросе Его любимых учеников: скажи нам, когда это будет, и какой признак, когда всё вне должно совершиться?
Это "когда" осталось без ответа до настоящего времени. Когда Спасителю предлагали сторонний, неуместный вопрос, Он не порицал любопытства вопрошавших, но, не отвечая прямо на вопрос и тем давая понять его неуместность, Он заменял ответ каким-нибудь великим нравственным наставлением, имеющим с ним связь. Сообразно с этим вопрос, предложенный апостолами, вызвал большую эсхатологическую речь, или рассуждение о последних днях, где даны были четыре нравственных правила: "берегитесь", "бодрствуйте", "терпите" и "молитесь".
В этой ответной речи Господа можно различать ясно две главные темы: одна — о ближайшей судьбе Иерусалима и Иудеи, другая — о последней кончине мира. Иногда эти пророчества сливаются, так что в некоторых местах трудно бывает решить, о чем, собственно, идет речь. Но как бы то ни было, следя за дальнейшей историей Иерусалима, мы видим, что события, о которых Господь говорит то прямо, то намеками, с необычайной точностью подтвердили эти пророчества.
Посмотрим, как исполнились эти пророчества, прежде всего, на ближайшей судьбе Иерусалима и Иерусалимского храма.
Храм был вполне закончен в 64 году от Рождества Христова, и богослужение в нем сделалось еще более пышным вследствие данного Иродом Агриппой позволения левитам и певцам носить белые одежды. Но это было непродолжительное торжество. 10 августа 70 года, то есть не более чем через шесть лет, храм со всем своим блеском, делавшим его в глазах раввинов "радостью всей земли", разрушен был до основания. Он превращен был в пепел пламенам, которое иногда почти погасало от потоков крови его избиваемых защитников.
Еще задолго до разрушения храма целый ряд необыкновенных явлений предвещал грозную катастрофу. Комета, наподобие огненного меча, в течение года висела над Иерусалимом. В праздник Пасхи внезапно какой-то сверхъестественный свет наполнил храм в полуночное время. Тяжелые двери храма, которые обыкновенно отворяли двадцать человек, вдруг открылись сами собой, и слышны были громкие таинственные голоса: "Уйдем отсюда!" В городе во время солнечного заката с ужасом видели каких-то воинов, сражавшихся на небе, и как будто стены города были окружаемы колесницами и огненными конями, нападавшими друг на друга в яростной битве. В течение нескольких лет по городу разносился голос некоего Иисуса, сына Анании, который, несмотря на все побои, достававшиеся ему от иудеев и римлян, постоянно кричал по улицам: "Горе, горе Иерусалиму!" Впервые этот крик раздался в храме. Полусумасшедший еврей то и дело восклицал: "Голос от востока! Голос от запада! Голос от чей тырех ветров! Голос против Иерусалима и храма! Голос против жениха и невесты! Голос против всего народа!" После этого он не говорил больше ни с кем, а только" постоянно повторял глухим замогильным голосом: 'Торе, Горе Иерусалиму!" — и это продолжалось до самой осады, когда воскликнув: "Горе, горе и мне!" — он упал, убитый камнем, пущенным из римской баллисты.
В 66 году началась Иудейская война. Выведенные из терпения притеснениями и несправедливостями римских прокураторов, иудеи подняли восстание против римского гнета. Самая фанатичная партия иудейских националистов, так называемые зилоты, овладели крепостью Масадой, избили римский гарнизон и первые подали сигнал к Открытому мятежу. К ним присоединился Манаим, сын Иуды Галилейского, осадил Иродов дворец, бывший в то время Преторией прокуратора, и умертвил первосвященника и его брата, которые спрятались там. Восстание быстро разгоралось, поскольку префект Цестий, командовавший римскими войсками, оказался неспособным полководцем и действовал чрезвычайно нерешительно, с необычайной медлительностью. Вследствие этого он терпел поражение за поражением и наконец его поход против восставших иудеев закончился полным разгромом. Тогда римский император Нерон, встревоженный этими событиями, для подавления опасного возмущения отправил одного из лучших своих полководцев — Веспасиана. Дела приняли другой оборот. Карательная экспедиция Веспасиана началась усмирением Галилеи. Защита Галилеи, осада Иотапаты, Тарихеи, Гамалы и других городов, ужасные битвы и побоища, сделавшие Геннисаретское озеро багровым от крови и наводнившие улицы городов целыми потоками крови, — все это картинно описано иудейским историком Иосифом Флавием, лично принимавшим участие во всех этих событиях.
Покорив Галилею и Пирею, Веспасиан повел наступление на Иудею, и в первых же битвах многие тысячи иудеев были избиты. Иордан и Мертвое море были переполнены трупами убитых. В 69 году Веспасиан был избран императором и немедленно отправился в Рим, оставив в Палестине своего храброго сына Тита для довершения завоевания Иудеи.
Между тем в Иерусалиме происходили страшные беспорядки. Злополучный город раздираем был борьбой партий зилотов, идумеян, сикарйев и всевозможных ожесточенных фанатиков. Народ постоянно видел перед собой сцены невообразимого ужаса и богохульства. Трупы валялись непогребенными на улицах. Самый храм постоянно осквернялся побоищами и кровопролитиями. Первосвященник Анания был умерщвлен, и все законы Божий и человеческие дерзко нарушались. Три главные партии с ожесточением боролись между собою за обладание городом. Во-первых, в Иерусалим успел проникнуть некий Иоанн Гисхальский, прославившийся в качестве неустрашимого вождя при защите Галилеи и образовавший свою фанатичную партию. Его соперником выступил партизанский военачальник Симон-бар-Гиора, а вскоре затем явился и третий претендент, некто Елеазар, отделившийся от Иоанна и укрепившийся во внутреннем храме. Во время этих междоусобиц многие улицы города били сожжены и большие запасы провизии безумно или нечаянно уничтожены. А между тем город был переполнен богомольцами по случаю праздника Пасхи, когда в 70 году Тит начал осаду Иерусалима. Только небольшая горсточка христиан, предупрежденная Спасителем, видя признаки надвигающейся катастрофы, успела уйти в городок Пеллу, расположенный в горах восточной пустыни, где и пробыла все время осады.
Трудно описать все yжасы осады, все, что делалось в несчастном городе, над которым как будто повисло Божие проклятие.
Несмотря на свои междоусобные распри, иудеи отбивали приступы римлян с яростной стремительностью и неукротимой храбростью, и с обеих сторон совершались геройские поступки. Но судьба города уже была предрешена. Когда Тит овладел внешнею стеною, иудеи, устрашенные огромными катапультами, баллистами и подвижными башнями римлян, удалились за внутреннюю стену, но внутреннюю стену можно было отстаивать только с трудом и большой опасностью. Скоро была взята и она, и римляне осадили башню Антония.
Многие иудеи, прихватив бывшие при них деньги, бежали из города, но только затем, чтобы попасть в руки подстерегавших их разбойников, которые обирали их догола. В городе наступил страшный голод. Дома разрушали и грабили. Богачей предавали смерти на основании ложных обвинений, которыми пользовались как предлогом для грабежа. Богатые женщины высших классов, как, например, дочь бргача Ниндимона, получившая некогда громадное приданое, миллион золотых динариев, теперь бродили по улицам, выбирая зерна из помета для своего пропитания. Друзья ожесточенно дрались друг с другом за траву, за крапиву и за остатки, истощившихся припасов. По улицам бегали окровавленные зилоты с разинутыми от голода ртами, спотыкаясь и трясясь «подобно бешеным собакам», как говорит Флавий. Граждан подвергали пыткам с целью вынудить у них признание, где спрятана пища. Детей безжалостно убивали головой об стену и пожирали еще не остывшие трупы. Людоедство развивалось в ужасающих размерах. Даже матери резали и поеддли своих малюток. Воины иудейские были так ослаблены; голодом, что почти не имели сил сражаться и с трудом пробирались к стенам по грудам гниющих трупов. Тела убитых валялись повсюду; их перестали погребать, и долины были завалены трупами. Даже суровый Тит при взятии города не мог удержаться от слез при виде этих ужасных сцен гибели и разрушения. Таких ужасов не слыхано было от начала мира.
Башня Антония была наконец взята и разрушена, и римляне пошли приступом на храм, причем Иоанн Гисхальский, ободряя своих фанатиков обещанием, что дом Божий и город будут спасены чудом, презрительно отверг делавшиеся ему Титом предложения сдаться на сравнительно снисходительных условиях. После этого взят был и внешний двор храма, и пристройки его сожжены. Тит искренно желал спасти храм как великолепное украшение для Римской империи, но один из его воинов в пылу сражения бросил головню в окно, и все здание вскоре было объято пламенем. Напрасно Тит всячески побуждал солдат постараться потушить огонь, — пожар разгорелся, и скоро храм представлял собой громадный пылающий костер. Иудеи сражались с безумною яростью и отчаянием. По мраморному полу храма текли потоки крови, шипя в пламени и местами заливая огонь. Последние оставшиеся в живых священники, собравшиеся на верхней площадке храма, с воплем отчаяния бросили к небу, возвращая Иегове, ключи храма, которых они оказались недостойны, и сами ринулись в пламя.
Так погиб великолепный Иерусалимский храм, которым с заслуженной гордостью любовались апостолы; погиб во исполнение пророчества Спасителя, и не осталось от него камня на камня.
Но ужасы осады этим еще не кончились. Нижний город был взят, ограблен и предан огню и мечу. Затем пал и верхний город. Пленных было так много, что массы иудеев были проданы в рабство за гроши; многие были отпущены, потому что не было на них покупателей; тысячи были распяты — не хватало крестов. Дома были завалены грудами мертвых тел; подземные подвалы переполнены беглецами, искавшими там убежища. Вожди восстания были взяты вместе со всеми самыми красивыми мальчиками, предназначенными украшать собой триумф победителя в Риме. Другие отправлены были на египетские рудники. Тысяча двести человек умерли в один день — частью от недостатка пищи, частью потому, что сами отказывались принимать ее. Во время войны две тысячи семьсот человек были взяты в плен, всего погибло около миллиона иудеев. Множество пленников были брошены диким зверям в римских амфитеатрах или вынуждены были зарубить друг друга в гладиаторских битвах. Когда Иерусалим пал, Иудея сделалась римской провинцией. Некоторые крепости еще держались, дольше всех — Иродиал, Махер и Масада, которые иудеи защищали с отчаянной храбростью. Падение Масады было невыразимо трагическим. Когда защита ее сделалась наконец невозможной, сикарии, составлявшие ее гарнизон, собственноручно избили своих жен и детей и затем пали на мечи друг друга, и последний из оставшихся в живых сам вонзил себе меч ц сердце. Римские воины, ворвавшиеся в крепость, нашли в ней безмолвие смерти, а на земле лежали горы трупов. Падением Масады (в апреле 73 года) закончилась Иудейская война.
Так совершился страшный суд Божий, заслуженно постигший народ, который своими беззакониями, жестоковыйностью и ложью, закончившимися страшным преступлением богоубийства, только позорил заключенный с ним Богом завет. Страшно было чувствовать то, что чувствовали некоторые пережившие это разрушение очевидцы его, именно, что падение города заслужено было поколением людей, бывших причиной его несчастий, и что ни один город не терпел никогда таких бедствий и ни один век со времени сотворения мира не производил поколений более порочных, чем те, которые были в Иерусалиме. Даже язычники признавали перст Божий в страшной судьбе, постигшей Иудею. Когда Тит вслед за своими победоносными воинами вошел в, город и увидел его непреступные твердыни, заваленные горами мертвых тел, он поднял к небу руки в священном ужасе и клялся, что не своею силою он победил, но что он был лишь орудием небесного гнева, и отказался от предложенного ему почетного титула «Иудейского».
Какие выводы мы можем сделать из сказанного?
Несомненно, что в ужасной катастрофе, постигшей Иудею, мы не можем не видеть правосудия Божия, грозного наказания порочного народа, лишения за грех. Но несомненно также, что и на судьбу каждого народа действуют те же законы Божией правды, и если мы порой видим нечестивое общество, развращенный народ, пользующийся сравнительным спокойствием и не испытывающий на себе немедленных и непосредственных ударов гнева Божия, то это вовсе не значит, что он изъят из действия законов правосудия; в этом проявляется лишь долготерпение Божие, ибо Господь… долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию (2 Пет. III, 9).
Надо ли говорить о том, что этот урок наказания целого народа за его грех, за его порочность и распущенность постоянно должен быть перед нашими глазами, чтобы и нам не потерпеть того же. Необходимо помнить, что меч правосудия Божия всегда висит над нами и может опуститься на нашу голову в любой момент, как только мера беззаконий наших исполнится; и если гром небесного гнева грянет над нашей страной и над нашим народом, то мы должны знать; что ответственность за это лежит на каждом из нас, поскольку в той массе зла, которая вызовет катастрофу, есть и наши личные грехи. Поэтому не счеты сводить друг с другом должны мы в упреках и взаимных обвинениях, а искать спасения в покаянии и сокрушении о грехах, дабы отвратить гнев Божий, на ны движимый.
От печальной судьбы Израиля всегда полезно перенести взор на самих себя и спросить: «А мы в каком положении? Не грозит ли и нам такая же судьба?»
Если же некоторые из ветвей отломились, — говорит апостол Павел, разумея под ветвями иудеев, — а ты, дикая маслина, привился на место их и стал общником корня и сока маслины, то не превозносись перед ветвями… Скажешь: «ветви отломились, чтобы мне привиться». Хорошо. Они отломились неверием, а ты держишься верою: не гордись, но бойся. Ибо если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя. Итак видишь благость и строгость Божию: строгость к отпадшим, а благость к тебе, если пребудешь в благости Божией; иначе и ты будешь отсечен (Рим. XI, 17–22).

Комментарии