Староверы Дона в конце XVIII века

Станица Старочеркасская. Репродукция с картины И. И. Крылова

Высочайшие манифесты

После неудачных вооруженных выступлений в 90-х годах XVII века, когда донские казаки пытались ратно противостоять Московскому правительству, навязывавшему военной силой церковную реформу патриарха Никона, исповедание старой веры на Дону стало приравниваться к открытому сопротивлению властям.

Результатом действий правительственных войск по искоренению старой веры на Дону в конце XVII века было разорение активных старообрядческих центров в низовьях реки Чир, по реке Медведице, а также уничтожение нескольких староверских общин, поселившихся вне пределов Войска Донского, на реке Куме.

Потерпев поражение в этом неравном противостоянии, донские казаки были принуждены тайно сохранять свою веру. Испуганному и подавленному народу пришлось приспосабливаться к жизненным обстоятельствам: «давали обещание более не держаться старой веры» [1]. Обещания давали, но оставались стойкими приверженцами старины и, по определению государственных чиновников, почти поголовно были «потаенными раскольниками».

Высочайшие манифесты императрицы Екатерины II во второй половине XVIII века подарили казакам надежду, что гонения на них за хранение древлего благочестия прекратились. Но надежды их во многом оказались не сбывшимися, потому как произошедшее было всего лишь смягчением государственной политики в отношении старообрядцев. Хотя это смягчение и позволило им более открыто и удобно исправлять свою религиозную потребность.

В манифесте от 22 сентября 1762 года «по случаю коронования Императрицы Екатерины II. — О прощении вин впавшим в преступления…», в пункте 6 говорится:

«По раскольничьим (кроме прямых богохульников)…делам, содержащихся до сего времени под караулом, всех свободить, и по учиненным об них сентенциям ничего не делать, а начатыя следствия оставить» [2].

Впервые, со времен начала преследования ревнителей дониконовской старины, власть громогласно возвещает о прекращении всех судебных и следственных действий в отношении старообрядцев и амнистирует тех из них, которые находятся под стражей. С момента выхода этого манифеста начинается новый исторический период в судьбе русского старообрядчества.

Дарованные императрицей Екатериной II послабления староверам отчасти были вызваны ее личным отношением к расколу Русской Церкви и неприятием его, но преимущественно — государственной необходимостью.

Императрица Екатерина II

4 декабря 1762 года выходит новый манифест императрицы, который звучит так: «О позволении иностранцам, кроме жидов, выходить и селиться в России и о свободном возвращении в свое отечество Русских людей, бежавших за границу» [3]. Этот манифест был обращен к старообрядцам, проживавшим на тот момент за рубежом империи и спасающимся от карательных против них мер. В манифесте говорится, что все вины старообрядцам прощаются, а также обещается благополучное и спокойное проживание в пределах своего отечества.

Буквально через несколько дней выходит разъясняющий Сенатский указ от 14 декабря 1762 года: «О позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах означенных в прилагаемом у сего реэстре». В указе содержится призыв к старообрядцем, проживающим вследствие гонений за границей: «которые не имея понятия о силе законов, страшась притеснения или истязания, опасаются выходить; и потому имея с Святейшим Правительствующим Синодом конференцию, за благо определил, сим Ея Императорского Величества указом, всем живущим за границей Российским раскольникам объявить, что им позволяется выходить и селиться особливыми слободами…» [4].

Это, безусловно, в большей мере политическое решение стало судьбоносным для старообрядцев и привело к сильному движению древлеправославных общин по освоению новых земель на своей исторической родине.

«Старообрядцы, недавно бежавшие от гонений за границы отечества, хлынули обратно в Россию. Часть их правительство направило, как уже отмечалось, на Украину и в Новороссию, значительное число старообрядцев расселилось по территории всей империи, некоторые направились в Сибирь и на Алтай и, наконец, немало старообрядцев было поселено на берегах Нижней Волги и ее притоков, где, не стесняемые в своей религиозной жизни, они быстро создали богатые и цветущие общины» [5].

Благодаря этим манифестам и указам появились, например, Рогожская слобода, община при Преображенском кладбище, старообрядческий центр на реке Иргиз. Но не следует забывать и того, что по вине этих манифестов были разорены общины на Ветке. Речь идет о знаменитой выгонке с Ветки в 1764 году — по сути же это была войсковая операция под командованием генерала Маслова. А в результате выгонки старообрядцев с Ветки усилился старообрядческий центр в Стародубье. Но вернемся к Дону…
 

Потаенные раскольники

Священник Евграф Овсянников в своей работе «Причины широкого распространения старообрядческого раскола на Дону», вышедшей в 1902 году, пишет:

«Обращаюсь своею мыслию к прошлой истории тихаго Дона и в частности к той седой старине его, когда старообрядческий раскол на Дону только зарождался, постепенно распространялся и с годами все более укреплялся, пока не дошел до такого состояния, что предоставил Донской епархии первое место среди других епархий русской церкви по количеству обитающих в этой епархии старообрядцев» [6].

Старательное умение этих господ выворачивать истину наизнанку всем известно. Поэтому нет смысла останавливаться на словах Овсянникова  о зарождении раскола. Эти люди всегда будут определять в подобных формах отстаивание частью русского народа исконной своей веры. Замечательно в словах Е. Овсянникова то, что Донская епархия к началу ХХ века являлась первой в России по числу староверов. Это возможно объяснить только тем, что донские казаки в большинстве своем никогда не принимали новин патриарха Никона. Преимущественно они были вынуждены жить скрытно и формально проявлять лояльность к церковным нововведениям. А те из них, кто не желал подчинения и двойной жизни, ушли на Куму и на Кубань еще в конце XVII века.

В марте 1764 года, от 3-го дня, выходит высочайший манифест, повелевающий всем потаенным раскольникам объявиться и подать о себе сведения, для переписи их. Записавшихся старообрядцами велено было «обложить в двойной раскольнической оклад» [7]. Проще говоря, все потаенные раскольники, подавшие о себе сведения в канцелярии и желавшие оставаться преданными своей вере, обязывались платить двойной налог государству. Одновременно, согласно манифесту, от двойной подати освобождались покаявшиеся и примкнувшие к синодальной церкви старообрядцы.

Изображение донского казака верхних по Дону станиц, XVIII в.

Сразу после выхода данного манифеста, судя по всему, платить вдвойне желающих было немного, и в большинстве казачьи семьи писались, как не содержащие раскола, подтверждая это присягой и подписью, которые для них ничего абсолютно не значили. Бог и вера были выше присяг и подписей. На деле они продолжали быть староверами, посещали никонианские храмы очень редко, для вида, отказывались от исповеди и от причастия, обряды новые хулили, а троеперстие называли печатью антихриста. По сути, оставались все теми же потаенными раскольниками. О наиболее вопиющих и отчетливых случаях подобного поведения казаков местное священство доносило начальству. Тогда выявленных «клятвопреступников» заковывали в железо и под стражей доставляли в Черкасск (столица донского казачества), в комиссию о раскольниках, для проведения следствия. С наиболее упорными поступали «без колебания, по всей строгости законов» [8]. Их пороли кнутом, могли и выслать [9]. Подобное к себе отношение правительства казаков напугало. Станицы верхнего Дона взволновались. «В некоторых станицах казаки, будучи объяты страхом, пришли в немалое колебание» [10]. Началась массовая запись казаков в раскол, как это тогда именовалось. «Чрез произведенное в той канцелярии войсковых дел над ними (потаенными раскольниками) следствие, многих станиц казаки с женами и детьми, в силу состоявшихся на всю Россию в прошлом 764 и сего 765 годах именных Ея Величества указов, пожелали записаться в раскольники и быть в двойном подушном окладе» [11].

Эти события настолько встревожили руководство Области войска донского, что оно в мае 1765 года единоличным решением приостанавливает деятельность следственной комиссии о раскольниках. Дело в том, что писавшиеся в раскол казаки стремились не только избежать двойственности своего положения, но многие из них подразумевали еще и освобождение от несения казачьих повинностей и даже переезд в те области империи, где к тому времени старая вера не терпела притеснений. Также все это устрашило и епархиальное начальство новообрядцев. Безусловно, массовая запись казаков в раскол сильно их взволновала: люди объявляли себя старообрядцами, не останавливаясь перед повинностью платить двойную подать. Выходило, что вся их миссионерская деятельность по объединению казаков в новообрядчестве не принесла никаких положительных результатов. Возможно, некие иллюзии и возникали в головах епархиального начальства по этому поводу. Но на то они и иллюзии, чтобы не совпадать с действительным. В реальности же казаки и не собирались становиться никонианами, а больше все хитрили и подстраивались.

Чувствуя, возможно и ошибочно, поддержку правительства, в связи с высочайшими манифестами казаки стали намного смелее. Они открыто говорили о себе, несколько переиначивая Символ веры: «Веруем в едину святую соборну Ветковскую церковь!» [12]. Подразумевая, что истинная, апостольская церковь находится только лишь на Ветке, где на описываемое время существовал мощнейший старообрядческий центр. Исповедовались и причащались они от набегающих на Донщину ветковских попов. От них же по возможности крестили детишек и венчались. Если же не было такой возможности, то младенцев не крестили, а старики умирать предпочитали без причастия от никоновых оскорбителей, которые «чина и обряда совершенно не знают, да и знать им не почем, понеже в (их) церквах служба отправляется не по старопечатным, а по новопечатным книгам» [13]. Приходских же попов от новолюбцев казаки старались прикормить, одаривая их, чтобы они были сговорчивее и наверх доносительством не занимались. Увещевателям же своим так отвечали казаки: «Чему нас отцы и матери научили, в том и стоим» [14].
 

Увещательная комиссия

Весьма интересны, для понимания религиозной составляющей жизни донских казаков во второй половине XVIII века, показания, снятые со староверов при допросах в канцелярии войсковых дел. В силу того, что показания эти в основе своей схожи между собой и различны лишь в малозначительных деталях, для примера рассмотрим показания старообрядца Пятиизбянской станицы Флора Иванова, сына Гурьева, от 22 декабря 1765 года [15].

В самом начале допроса Флор Иванов показывает: «родился в Пятиизбянской станице, от роду мне сколько лет — не упомню. Крещен я священником Максимом также и венчан им же в православной церкви». Факты крещения и венчания потаенных раскольников-казаков в никонианских приходах своих станиц встречаются часто. Большинство их приходится на временной отрезок, недалеко отстающий от старообрядческих волнений и последующих жестоких гонений, подробно описываемых Дружининым в его книге «Раскол на Дону в конце XVII века» и длившихся от 1688 до 1692 годов; а также от восстания донских казаков, возглавленного Кондратием Булавиным (1707-1708 гг.).

Атаман Кондратий Булавин

Массовое крещение и венчание казаков в церквях синодальных приходятся как раз на тот временной период, когда объявлять себя старовером было крайне опасно — это грозило многими невзгодами и скорбями. Не вызывает никаких сомнений, что вооруженное выступление казаков, именуемое булавинским восстанием, было отчасти направлено и на восстановление старой веры на берегах Дона и по всей России. Во многих так называемых прелестных письмах атамана К. Булавина «в русские города, села и деревни, к добрым начальным, торговым и черным людям» встречаются такие слова:

«Ведомо вам чиним, что мы всем Войском стали единодушно вкупе в том, что стоять нам со всяким радением за дом Пресвятые Богородицы, за истинную веру христианскую…» [16].

А в своем письме кубанским казакам (тем староверам, что оставили родную землю в конце XVII века) от 27 мая 1708 года Булавин пишет так:

«Прислали они бояре от себя к нам на реку полковника Юрья Долгорукова со многими начальными людьми для того, чтобы им старшинам з боярами всю реку разорить. И стали была бороды и усы брить, также и веру христианскую переменить, и пустынников, которыя живут в пустыни ради имени Господни, и хотели была христианскую веру ввесть в елинскою (греческую) веру» [17].

Хорошо известно, что разгром восставших казаков закончился кровавыми казнями и великим исходом не покорившихся казачьих родов на Кубань, в подданство крымского хана. Подавленные страхом люди, не покинувшие Дон, вынужденно крестили своих детей в приходских церквях от никоновых попов.

Что же дальше показывает Флор Иванов:

«В святую Троицу я верую и воплощение Сына Божия я исповедую, святыя соборныя и апостольския церкви правая ли она я не знаю, а только я верую и быти правою признаю одну ветковскую церковь. Для приношения молитвы я в церковь хаживал, впредь же ходить не желаю».

Вот это вот твёрдое и смелое «впредь же ходить не желаю» в новообрядные храмы объясняется уже созревшим в душах казаков представлением о поддержке Москвы их стремлений и надежд на возвращение старины. Это, конечно же, было их ошибкой и заблуждением — в манипуляциях человеческими судьбами высшего начальства, ради высоких государственных целей, простым людям мнилось нечто большее и ожидаемое для себя.

Вынужденно крестили, также вынужденно венчали, но после этого старались до крайности сократить свое религиозное отношение с приходскими церквями, исповедующими никоновы новины. Вот как показывает на это Флор Иванов: «В исповеди и святаго причастия я у своего священника приходского никогда не бывал». Подобный ответ встречается во многих показаниях казаков-староверов. Далее из допроса: «А точию сего 1765 года сентября месяца в первых числах, когда я привозил в Верхнюю Чирскую станицу подводы и был в доме казака Лазаря Петрова, который меня наставил пойтить в дом, в котором находился приезжий из слободы Климовой, или иной какой того не знаю, поп, в которого я по моему желанию и исповедался, а как ево звать того я не знаю, и где он ныне живет и того не знаю же. Сего 1765 года сентября… сын у меня родился и я младенца для крещения в церковь не носил и для дачи молитвы и наречения младенцу имя священника в свой дом не звал для того, что я когда был в Верхней Чирской станице и там в приезжаго из слобод попа исповедался, а оттуда возвратился в свой хутор, состоящий на речке Лиске, и он поп немного времени спустя ис той Чирской станицы выехал и по случаю ехал мимо того моего хутора тойже Верхней Чирской станицы писаря Леонтия сын, а как его зовут не знаю, которой мне объявил, что де оной поп едит позаде, котораго я к себе в хутор с прошением привел, и он моему рожденному сыну имя нарек Сергием и что подлежало все исправя переночевал одну ночь поехал куды про то я не знаю. В той Пятиизбянской станице из мирских раскольников довольно, а называющихся лжестарцами и где жительство имеющих я нигде не видел и не знаю. В сих своих ответах сказал я самую сущую правду и более ничего объявить не имею».

Приведенный допрос, как и ряд других допросов казаков-староверов, происходил в рамках работы Увещательной комиссии при Канцелярии войсковых дел в таком составе: священник Петр Федоров (Волошиновский) и вдовый диакон Сиротинской станицы Василий Михайлов. Деятельность данной Увещательной комиссии не была плодотворной. Никого им не удалось к «правоверию увещать». Объясняли они это тем, что «по затверделости своей в суеверии, как и протчие прежде содержащиеся здесь под войсковым караулом раскольники, увещания не слушают, и для того до возследования о них… имеют быть содержаны здесь под караулом» [18]. И даже тех, кто, по мнению комиссии, «увольнению в дом подлежателен», оставили под стражей, дабы они своим выходом на свободу не породили в сознании остававшихся в станицах «единомудренников» мыслей о безнаказанности. На этом и закончилась работа увещательной комиссии  в столице Войска донского Черкасске в 1765 году.

Заслуживает внимания, как члены увещательной комиссии отзываются о тех, кого они увещевают: «они люди сложения грубова, а понятия тупова, мнят же себе за сущих христиан» [19].
 

Раскольничьи попы

Сохранились до нашего времени имена некоторых старообрядческих священников, которые вопреки закону, с риском для себя приходили в донские станицы для проведения тайных богослужений и исправления треб в конце XVIII века. Начнем с наиболее выдающегося из них, чьё имя наиболее чаще других упоминается в исторических источниках по старообрядчеству на Дону. Это священник Семен Акиндинов Мухин. Деятельность этого человека настолько была отчетливой и значительной, что вызывала беспокойство и отклик в высших эшелонах власти империи, как светской, так и духовной. Сам светлейший князь Потемкин обращался к Сенату с предложением обсуждения активной деятельности о.Симеона на Дону и принятия какого-то решения по возникшей проблеме. В итоге решение было принято и выражено вышедшим 27 июня 1775 г. указом Сената «… об изловлении попа Акиндинова» [20].

Государственный деятель Григорий Александрович Потёмкин

В ходе данного исследования имя священника Акиндинова впервые было замечено в связи с событиями, произошедшими в конце 60-х годов XVIII века в станице Кагальницкой. Там по настоятельным просьбам казаков новая станичная церковь была освящена с хождением посолонь, т.е. по старому чину. Этим снисхождением, как видится, Черкасское духовное правление тщилось склонить казаков к посещению приходской церкви и к расположению к новинам. Однако же пользы от этой уступки не вышло никакой, а только привело «к большему их (староверов) суеверию» [21]. Казаки растолковали для себя разрешение властями освятить их станичный храм по старому чину как подтверждение истинности исповедуемой ими веры и как поддержку их высоким начальством. Высочайшие манифесты о послаблении староверам уже вышли к тому времени. В станицах о них знали, разговор о перемене к их верованию промеж казаков велся. Конечно же, они связали в логическое звено высочайшие манифесты и позволение им от местной духовной власти освятить церковь с хождением по солнцу. Привело это к тому, что казаки-староверы стали склонять «на свою сторону как казаков, так и малороссов, пребывавших там, и перекрещивали их чрез своего беглого попа Симеона Акиндинова. Оставшихся же верными сынами церкви порицали, как отщепенцев, и гнушались ими, как некоторую мерзостью» [22].

География деятельности о. Симеона Акиндинова — это в основном станицы среднего и верхнего Дона. Известно, что в 1766 г. о.Симеон находился в станице Романовской:

«Между тем в Романовской станице раскольники свободно распоряжались по своему: станичный атаман раскольник Трофим Шамин явно содержал раскольническаго попа Семена Акиндинова, который перекрещивал перевенчивал и исправлял вообще все требы для раскольников» [23].

Это именно на о. Симеона в 1768 г. был выписан войсковым наказным атаманом (главная фигура светской власти на Дону в то время) ордер на поимку [24]. Это его, о. Симеона, преосвященный Тихон Воронежский (главная фигура духовной власти на Дону в описываемое время) в своем предписании от 1772 г. величает зловредным попом раскольников [25]. Обе ветви власти были крайне озабоченны неутомимым служением о. Симеона и принимают все меры к поимке «беглого попа». В конце концов, в 1770 году, это им удается. Священника доставляют в Воронеж, откуда он благополучно убегает. Думается, не без помощи заинтересованных в его освобождении лиц. После побега священника «войсковой атаман Ефремов предписывал снова изловить беглеца, согласно отношению преосвященного Тихона» [26].

Фото донских казаков, 1875-1876 гг.

Замечательно и интересно то, что после ареста о. Симеона, его успешного бегства из-под стражи и возвращения на Дон казаки особенно тщательно стали оберегать и опекать своего священника. Это явствует из сохранившихся документов. Например, известен случай, когда по доносу в станицу Каргальскую отправляется некоторый отряд под водительством старшины Макарова, для излова Акиндинова. По приезде в станицу старшина Макаров сталкивается с откровенно недоброжелательным отношением к себе со стороны станичников. На все вопросы о беглом попе станичный атаман только руками разводит: уехал, мол, поп, нет его в станице. Исходя из донесения, следует, что старшина Макаров  проверять ответы станичного атамана не дерзнул. Вероятно, что вся эта многозначительная, наряженная обстановка и отчужденное поведение казаков не способствовали к принятию такого решения. Не было бы удивительным, если бы о.Симеон в тот момент находился в соседнем курене.

Обратимся к другому показательному происшествию от 1777 г. Некий смотритель Бирюков, узнав о местонахождении «беглого попа» Акиндинова, но не имея физической поддержки для его ареста и препровождения, обратился к казакам станицы Луганской с требованием выделить ему 30 казаков. Требование смотрителя Бирюкова не встретило никакой поддержки у казаков Луганской станицы. Никто не поспешил заседлать своего коня и присоединиться к Бирюкову. Никто. Ни один человек из всей станицы.

Известно, что казаки ввели практику сопровождать и охранять своего священника при перемещении его из одного места в другое, отрядом, согласно донесениям «человек по 15». А когда явилась о. Симеону необходимость оставить территорию Войска донского (внимательно, читатель, здесь необходимо читать вдумчиво), до границы Войска его сопровождал отряд в 40 вооруженных казаков! [27].

Отряд донских казаков

Сопоставляя факты, можно узреть даже некоторую забавность происходившего: для поимки священника не смогли сыскать 30 казаков, а для сопровождения и охраны легко находится 40 человек. А ведь этот поход — поход полусотни казаков, по территории Войска, от станицы к станице, к его границе. И никто их не останавливает, не разоружает, не возвращает по родным куреням.

Выходит так, и это подтверждается многими фактами, что на описываемое время казачий Дон был, согласно казенной формулировке, в расколе, т. е. старообрядческим. О повсеместной и всеобъемлющей поддержке старины на уровне станиц сообщает Лысогорский Н. В. в своей ценной работе «Единоверие на Дону», опираясь на приказы войсковых атаманов:

«По станицам же попы пользовались покровительством казаков–раскольников. Вероятно, поэтому действия духовной власти относительно беглых попов часто не достигали своей цели. Потворство беглым попам совершалось легко, вследствие значительнаго количества раскольников во многих станицах, где иногда даже станичные атаманы избирались из раскольников» [28].

Здесь же он отмечает, что высшее войсковое начальство всецело поддерживает духовные власти в их стремлении к искоренению раскола. Однако он же, исходя из документов, которые некогда хранились в архиве Донской духовной консистории, пишет, что черкасское духовное правление пеняет на бездействие войскового начальства «в поимке приезжавших к раскольникам попов» [29]. Хочется уже видеть во всем этом круговую поруку, которая, безусловно, имела место быть, но все-таки, что касается высшего войскового руководства, — оно стремилось в большей мере оставаться лояльным Москве. А в том, что оно в немалой своей части состояло из старообрядцев, можно будет убедиться позже, и не один раз.
 

Два показательных эпизода

И напоследок приведем два интересных документальных эпизода о действовавших на Верхнем Дону старообрядческих священниках, с упоминанием их имен. Оба эпизода относятся к 1799 году, оба произошли в станице Пятиизбянской, оба показательны, оба приведены Лысогорским Н. В., со ссылкой на архив Донской духовной консистории.

Эпизод первый:

«В 1799г. в Пятиизбянской станице действовал поп Александр, но станичный атаман при розыске заявил: такого не было и что он за человек никто не знает, несмотря на то, что поп Александр в это время исправлял в станице требы».

Эпизод второй:

«В 1799г. раскольничий поп Михаил совершил погребение генерала Василия Петровича Денисова в присутствии генерала А. М. Попова, подполковников Денисова и Чернозубова, станичного атамана и стариков Пятиизбянской станицы. Когда же вследствие доноса приходского священника, получился рапорт об изловлении раскольничьего попа, генерал Попов грозил священнику (Яковлеву) мщением за донос» [30].

Достойно внимания то, что во втором эпизоде выходит, как говорится, на сцену, элита донского казачества, исповедующая старую веру. Род Денисовых, корневой Пятиизбянский — один из знатнейших казачьих родов на Дону, давший отчизне своей двух донских войсковых атаманов, нескольких талантливых военачальников, доставивших ратную славу России. А хоронили в тот день родного брата, наиболее известного из всего рода Денисовых, — генерала от кавалерии Федора Петровича Денисова. Известного и искусного полководца, который не проиграл ни одного сражения и многократно приумножил славу русского оружия. Этим человеком восхищался Суворов. А Екатерина II даровала ему графский титул, распространявшийся на все его потомство. От него пошел известный графский род Орловых-Денисовых. О брате его Василии Петровиче мало сведений, но из документа известно, что умер он в генеральском чине, а это означает его безусловное включение в воинскую элиту Российской империи. А хоронил его «раскольничий поп» в присутствии еще одного генерала, двух подполковников и станичного атамана. Замечательно и то в этом эпизоде, что генерал Попов, присутствовавший на погребении, угрожал расправой никонианскому попу Яковлеву за донос. Интересно, как это выглядело…

Исследуя источники по донскому старообрядчеству, пристально рассматривая  изложенные в документах события тех времен, невольно начинаешь верить в существование двух реальностей. Одна из них — государственная, принуждающая, желаемая властями, величественная, надменная и лживая. Другая реальность — народная, исконная, отстаиваемая лишениями и кровью, подвижническая, скорбная и тайная. Первая из них, с высоты своего могущества, основанного на силе, все время изворотливо врет, выдавая желаемое за действительное. Это может быть выражено так:

«Около половины XVII века, когда казачество отживало и падало под властью самодержавия, является новый представитель свободы, тоже не имеющий сознания, но проповедующий и ничего не щадящий для проповеди — раскол. Раскол был протестом не только против правительства, но и против церкви» [31].

Или так:

«Настоящий труд имеет задачей изложить эпизод из истории распространения раскола в конце XVII века, когда приверженцы старой веры, скрываясь от преследования, разселялись по Московскому государству и занесли свое учение во все его обширные области» [32].

Ложь здесь состоит в том, что введенное ими же понятие — раскол показывается как некое явление и лжеучение, распространявшееся по земле русской проповедниками раскола. В подобном искажении действительности чувствуется иезуитский подход. Именно эти ребята, таким манером, предпочитали конструировать новую, выгодную им реальность.

Но правда всегда будет первенствовать над ложью. Правда — она проста и немногословна. И если первая реальность опирается на ложь, то вторая поддерживается сдержанной, народной душой и сердцем, выстраданной правдой, которая может быть выражена по-разному, например, так как выразил ее сподвижник Кондратия Булавина, атаман Никита Голый, в своем письме: «А мы стали за старою веру и за дом Пресвятыя Богородицы… и чтобы нам не впасть в ельнинскою (греческую) веру» [33].

(продолжение следует)...

--------------

Автор: Александр Попов
 

---

Ссылки:

[1]. Дружинин В.Г. Раскол на Дону в конце XVII века. // С.-Петербург 1889. (стр.202).
[2]. Полное Собрание Законов Российской Империи Т.16 // Санкт – Петербург 1830 (стр.69).
[3]. Полное Собрание Законов Российской Империи Т.16 // Санкт – Петербург 1830 (стр.126).
[4]. Полное Собрание Законов Российской Империи Т.16 // Санкт – Петербург 1830 (стр.129).
[5]. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество // Москва 2009 (стр.406).
[6]. Овсянников Е. Причины широкого распространения старообрядческого раскола на Дону // Новочеркасск 1902. (стр.1).
[7]. Полное Собрание Законов Российской Империи Т.16 // Санкт – Петербург 1830 (стр.597).
[8]. Полное Собрание Законов Российской Империи Т.16 // Санкт – Петербург 1830 (стр.597).
[9]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №5 (стр.148).
[10]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №5 (стр.148).
[11]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №5 (стр.149).
[12]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №5 (стр.154).
[13]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.43).
[14]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №6 (стр.179).
[15]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №6 (стр.185).
[16]. Чаев Н.С. Булавинское восстание (1707-1708) // Москва 1935 (стр.450).
[17]. Чаев Н.С. Булавинское восстание (1707-1708) // Москва 1935 (стр.461).
[18]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №7 (стр.218).
[19]. Донские епархиальные ведомости за 1876 №6 (стр.181).
[20]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.53).
[21]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.14).
[22]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.15).
[23]. Донская церковная старина за 1915г. №4  (стр.34).
[24]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.53).
[25]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.52).
[26]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.53).
[27]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.53).
[28]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.53).
[29]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.52).
[30]. Лысогорский Н.В. Единоверие на Дону // Сергиев Посад 1915 (стр.53).
[31]. Кельсиев В. Сборник правительственных сведений о раскольниках выпуск первый // Лондон 1860. Предисловие
[32]. Дружинин В.Г. Раскол на Дону в конце XVII века. // С.-Петербург 1889. Предисловие
[33]. Чаев Н.С. Булавинское восстание (1707-1708) // Москва 1935 (стр.466).

Источник