Княжна Вера Романова, дочь народного поэта
Одним из представителей Дома Романовых, чье происхождение, факты биографии и политические пристрастия всегда были безупречными с точки зрения отечественных монархистов и зарубежных эмигрантских кругов, является княжна Романова — двоюродная племянница последнего российского императора. На территории Толстовского фонда в пригороде Нью-Йорка нам удалось побеседовать с ней.
— Вера Константиновна, ваш отец — внук Николая I, Великий князь Константин Константинович — оставил о себе память во многих областях: герой русско-турецкой войны, энергичный начальник военно-учебных заведений, президент Императорской Академии наук… Но, пожалуй, с самой неожиданной стороны он проявил себя, начав публиковать под псевдонимом "К. Р." свои стихи. Некоторые из них стали песнями — и их распевала вся Россия.
— Да, особенно "Умер бедняга в больнице военной…" В молодости отец командовал ротой Его Величества Измайловского полка. Он обратил внимание на то, как бессердечно обходились с телами умерших солдат. Довезут мертвеца до ближайшего поворота, а дальше гроб отправляется без сопровождения — дескать, "хорони себя сам". Отец был взбудоражен, возмущен и в первом порыве написал эту балладу. А затем, как должностное лицо, принял меры для пересмотра положения о солдатских похоронах. Эту песню многие считали народной, не зная автора слов. Отец мне рассказывал, что намного позже, гуляя с адъютантами по Воробьевым горам в Москве, он услышал ту же песню, только говорилось в ней о Порт-Артуре. Но ведь стихи были написаны за 20 лет до японской войны! Просто в тот момент в народе соотносили смерть солдат с событиями в Маньчжурии.
— Вы помните самого Государя Императора?
— Конечно. Как-то он приезжал к нам в Павловский дворец на чай. Я тогда была совсем маленькой. Помню, мне нужно было идти на свою детскую половину на музыкальный урок. Подошла к родителям попрощаться. А император повернулся ко мне, внимательно посмотрел, погладил по голове, сказал какие-то ласковые слова… Он меня тогда заворожил. Во время германской войны мы с мамой и братом Георгием были приглашены на завтрак к государю. На сладкое подали замечательный шоколадный крем. Нам предложили добавку. Мы с братом ее съели. Предложили снова. Нам очень хотелось, но мы решили, что это уже будет нарушением этикета, и скрепя сердце отказались. Мои воспоминания о государе носят какой-то гастрономический оттенок — семейные завтраки, обеды… Но понимаете, к семье, семейной жизни и государь, и мой отец относились с большим вниманием. Общеизвестно, какой заботой стремились окружить друг друга и родителей Великие княжны. Они немного стеснялись своих титулов, домашние их звали просто по именам. И в быту они держались очень скромно. Я, например, точно знаю, что платья старших княжон донашивали младшие.
— У вас остались воспоминания о 1917 г.?
— Помню, как в Петрограде я узнала об отречении государя. Возвращаюсь домой с прогулки по Миллионной улице, а мой лакей Иванов — несимпатичный такой мужчина — встречает меня с красным бантом. Я на него набросилась: "Как ты смеешь, это же против царя!.." А он мне в ответ: "Гы-гыгы, царя больше нету!" Мы чувствовали приближение чего-то ужасного, но не предполагали, что это будет настолько чудовищным… У меня было шесть братьев и две сестры. Олега смертельно ранили на фронте в 1914 г. После 1917 г. Иоанна, Константина и Игоря сослали сначала в Вятку, а потом в Алапаевск. Там их и расстреляли — вместе с Елизаветой Федоровной, сестрой Императрицы. Тела сбросили в старую угольную шахту. Колчаковцы, которые пришли туда позднее, определили, что в гнилой воде они еще три дня оставались в живых. У Константина во рту нашли землю — он грыз ее то ли от жажды, то ли от страшной боли. Много лет спустя в Европе, а потом в Америке мне снился один и тот же сон: будто бы я стою спиной к какой-то яме и меня сейчас будут расстреливать… Кошмарный сон, и пробуждение тоже кошмарное: боишься, что сейчас откроешь глаза и увидишь, что тебя действительно пришли уводить на расстрел.
Фелекс Медведев. Нью-Йорк-Москва. 1998 год.
— Вера Константиновна, ваш отец — внук Николая I, Великий князь Константин Константинович — оставил о себе память во многих областях: герой русско-турецкой войны, энергичный начальник военно-учебных заведений, президент Императорской Академии наук… Но, пожалуй, с самой неожиданной стороны он проявил себя, начав публиковать под псевдонимом "К. Р." свои стихи. Некоторые из них стали песнями — и их распевала вся Россия.
— Да, особенно "Умер бедняга в больнице военной…" В молодости отец командовал ротой Его Величества Измайловского полка. Он обратил внимание на то, как бессердечно обходились с телами умерших солдат. Довезут мертвеца до ближайшего поворота, а дальше гроб отправляется без сопровождения — дескать, "хорони себя сам". Отец был взбудоражен, возмущен и в первом порыве написал эту балладу. А затем, как должностное лицо, принял меры для пересмотра положения о солдатских похоронах. Эту песню многие считали народной, не зная автора слов. Отец мне рассказывал, что намного позже, гуляя с адъютантами по Воробьевым горам в Москве, он услышал ту же песню, только говорилось в ней о Порт-Артуре. Но ведь стихи были написаны за 20 лет до японской войны! Просто в тот момент в народе соотносили смерть солдат с событиями в Маньчжурии.
— Вы помните самого Государя Императора?
— Конечно. Как-то он приезжал к нам в Павловский дворец на чай. Я тогда была совсем маленькой. Помню, мне нужно было идти на свою детскую половину на музыкальный урок. Подошла к родителям попрощаться. А император повернулся ко мне, внимательно посмотрел, погладил по голове, сказал какие-то ласковые слова… Он меня тогда заворожил. Во время германской войны мы с мамой и братом Георгием были приглашены на завтрак к государю. На сладкое подали замечательный шоколадный крем. Нам предложили добавку. Мы с братом ее съели. Предложили снова. Нам очень хотелось, но мы решили, что это уже будет нарушением этикета, и скрепя сердце отказались. Мои воспоминания о государе носят какой-то гастрономический оттенок — семейные завтраки, обеды… Но понимаете, к семье, семейной жизни и государь, и мой отец относились с большим вниманием. Общеизвестно, какой заботой стремились окружить друг друга и родителей Великие княжны. Они немного стеснялись своих титулов, домашние их звали просто по именам. И в быту они держались очень скромно. Я, например, точно знаю, что платья старших княжон донашивали младшие.
— У вас остались воспоминания о 1917 г.?
— Помню, как в Петрограде я узнала об отречении государя. Возвращаюсь домой с прогулки по Миллионной улице, а мой лакей Иванов — несимпатичный такой мужчина — встречает меня с красным бантом. Я на него набросилась: "Как ты смеешь, это же против царя!.." А он мне в ответ: "Гы-гыгы, царя больше нету!" Мы чувствовали приближение чего-то ужасного, но не предполагали, что это будет настолько чудовищным… У меня было шесть братьев и две сестры. Олега смертельно ранили на фронте в 1914 г. После 1917 г. Иоанна, Константина и Игоря сослали сначала в Вятку, а потом в Алапаевск. Там их и расстреляли — вместе с Елизаветой Федоровной, сестрой Императрицы. Тела сбросили в старую угольную шахту. Колчаковцы, которые пришли туда позднее, определили, что в гнилой воде они еще три дня оставались в живых. У Константина во рту нашли землю — он грыз ее то ли от жажды, то ли от страшной боли. Много лет спустя в Европе, а потом в Америке мне снился один и тот же сон: будто бы я стою спиной к какой-то яме и меня сейчас будут расстреливать… Кошмарный сон, и пробуждение тоже кошмарное: боишься, что сейчас откроешь глаза и увидишь, что тебя действительно пришли уводить на расстрел.
Фелекс Медведев. Нью-Йорк-Москва. 1998 год.
Комментарии
Отправить комментарий