Из воспоминаний о Царской Семье

Император Николай II охранял достопримечательности своих предков, каковым являлся Петергоф, и ежегодно приезжал со своим семейством пожить в небольшой усадьбе Александрия, окруженной густым парком, защищавшим ее от нескромных взоров.

...Мне было предложено принять на себя преподавание французского языка великим княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне, старшим дочерям Императора Николая II. Я согласился на это предложение и, после недолгого пребывания в Швейцарии, прибыл в Петергоф в первых числах сентября. Через несколько недель я приступил к своим новым обязанностям при императорском дворе.

В день, назначенный для моего первого урока, придворная карета прибыла за мною, чтобы отвезти на виллу Александрия, где находился Император со своим семейством. ... Вскоре на повороте одной из алле, я заметил два небольших кирпичных здания, соединенных крытым мостом. Они имели такой простой вид, что я счел их за дворцовые службы, и лишь остановка кареты дала мне понять, что я прибыл по назначению.

Меня проводили во второй этаж, в маленькую комнату, обставленную очень скромно в английском стиле. Дверь отворилась, и вошла императрица, держа за руки двух своих дочерей, Ольгу и Татьяну. После обмена несколькими словами любезностей, императрица села за стол и сделала мне знак сесть напротив нее, дети разместились по двум сторонам.

Императрица была еще очень красива в то время. Это была высокая стройная женщина, с прекрасной посадкой головы, но все это не производило того впечатления, какое давал удивительный взор ее больших серо-голубых глаз, отражавших все колебания ее чуткой души.
Старшая из великих княжен, Ольга, девочка десяти лет, блондинка с задорными глазами и слегка вздернутым носом, изучала меня с таким старанием, словно отыскивала дефекты в костюме, но на самом деле эта девочка дышала такой чистотой и искренностью, что привлекала к себе с первого взгляда. Вторая великая княжна, Татьяна, восьми с половиной лет, с ее каштановыми волосами была более красива, чем сестра, но производила впечатление меньшей искренности, откровенности и своеволия. 

Урок начался. Я был очень удивлен и сконфужен простотою обращения, ибо ожидал иного. Императрица тщательно следила за каждым моим словом, и я вдруг понял, что это не урок, который я даю, но экзамен, которому я подвергаюсь. Несоответствие ожидаемого и происходящего сбило меня с толку. К довершению несчастья, ученицы оказались гораздо менее подготовленными, чем я предполагал. Приготовленные мною задания оказались слишком трудными, и вообще моя подготовка к уроку не соответствовала уровню учениц. Пришлось импровизировать и изобретать задания на ходу. Наконец, к моему великому утешению, часы возвестили конец моему испытанию.

В последующие недели императрица присутствовала регулярно на уроках детей и явно ими интересовалась. Ей приходилось в отсутствие детей рассуждать со мною о способах и методах изучения живых языков, и я постоянно поражался ее здравым и дальновидным рассуждениям. ...
По прошествии нескольких месяцев императрица заменила себя на моих уроках придворной дамой, княгиней Оболенской. Она отмечала таким образом конец того испытания, которому она меня подвергла.

Это изменение дало мне облегчение, в чем я должен признаться. Я чувствовал себя гораздо свободнее в присутствии княгини Оболенской, которая к тому же помогала мне с большим расположением. Но у меня сохранилось дорогое воспоминание о том крайнем интересе, который императрица, как мать, отдавшаяся своему долгу, обнаруживала в обучении и воспитании своих детей. Вместо гордой и холодной царицы, о которой так много говорили. Я встретил, к моему великому удивлению, женщину, посвятившую себя исключительно своим материнским обязанностям.

Жильяр Пьер Тринадцать лет при Русском Дворе Париж: ЛЕВ СС. 3-7