Фантазии и чудачества царя Алексея Тишайшего

Как уже говорилось, в государевом хозяйстве много внимания уделялось садоводству и огородничеству. Царь, имея склонность к экспериментаторству и по-детски любя все «диковинное», пытается завести в подмосковном хозяйстве многие южные растения, в том числе даже виноград, даже хлопчатник и даже тутовое дерево. Разумеется, затеи эти провалились – не желали расти в Подмосковье такие культуры, как арбузы шемахинские и астраханские, финиковое дерево, миндаль и дули венгерские. Однако царь был на редкость упрям в своих начинаниях и до конца жизни мучил подчиненных своими «проектами». Все это весьма похоже на затеи капризного избалованного барчука-недоросля, которому ни в чем не отказывают. Мысль завести шелководство под Москвой не дает царю покоя, и он наказывает, кроме «шелковых» заводчиков, «которые б умели червей кормить и шолк делать…такова мастера сыскать, хотя дорого дать, хто б умел завесть и червей кормить таким кормом, который был бы подобен туту, или ис тутового дерева бить масло и, в то масло иных дерев лист или траву обмакивая, кормить червей». Но, как говорит Заозерский, в конце царствования выяснилось, что «собственное шелководство более способно воспитывать инициатора в терпении, чем радовать его своими результатами».

Если уж выращивание кукурузы в средней полосе России – дело несбыточное (воспоминание о хрущевской «кукурузной» кампании вызывает у наших современников веселое оживление), то что говорить о тутовом дереве, винограде, миндале и т.п.? Безумие?.. Простые земледельцы наверняка втихомолку посмеивались над царем, но и в раздумье качали головами: что будет с царством, во главе которого стоит такой правитель.

Садовнику-немцу Индрику царь предлагает совершить «дело наитайнейшее» − привить на яблоне «все плоды, какие у Бога есть». Озадаченный садовник врать не стал: «Все плоды, государь, невозможно привить». Но царь был, как известно, упрям и приказал приступить к тайному эксперименту (своего рода операция «Ы»).

Главный селекционер страны в своих творческих дерзновениях пошел еще дальше. «Была у Алексея Михайловича и наитайнейшая яблоня. Дикарка, росшая за ригой, и на этой яблоне, никому о том не сказывая, сам прививал побеги не только всяческих деревьев – тополь, березу, вербу, дуб, осину, но засовывал в надрезы зерна пшеницы, ячменя, проса, мака. Вдруг что-нибудь да выйдет!»

Неудивительно, что огородное хозяйство Алексея Михайловича «было предприятием недолговременным, немногим пережило своего организатора».

Увлечение всем зарубежным сказывалось и на сельско-хозяйственных опытах царя. Заозерский пишет: «Хотели иметь даже просто деревья или растения, о которых знали одно – что они должны быть не похожи на свои, московские: в списке предметов, которые было поручено купить за границей постоянному царскому комиссионеру Гебдону, рукой царя вписано: «… дерев немецких мерою по сажени», − без всяких дальнейших определений; или: в 1662 г. ездившие послами в Англию князь Прозоровский и Желябужский должны были привезти оттуда, по наказу царя, «семян всяких, которые, чаять, на Москве взойдут из земли». Вот какова тяга к заграничному, заморскому – что-нибудь, но лишь бы не такое, как у себя дома.

По распоряжению царя из дальних мест и из-за границы привозили плодовые деревья черенками «с кореньем», выписывали мастеров своих и заграничных, причем некоторые из них везли с родины и землю: так, садовники «виноградных и арбузных садов» доставили из Астрахани до 200 пудов «виноградной и арбузной земли».

Во главе садового дела стояли немцы – Григорий Хут и Валентин Давыд.

Надо думать, не дешево обходились царю эти затеи, расплачивался же за все простой налогоплательщик, т.е. русский мужик – отсюда и бунты.

Царь усвоил себе предрассудки тогдашних сельских хозяев. Так, он верил, например, «что урожаю способствует окропление полей освященным маслом и водой с ног больных монахов и, желая применить это средство у себя в Измайлове, посылает перед августовским севом сокольника с собственноручной грамотой к архимандриту Троице-Сергиева монастыря. «И ты бы, богомолец наш, − читаем там после широковещательного приветствия, − сотворил и прислал тайно, никому же поведавше сию тайну, священного масла Великого Четвертка в сосуде и воды с ног больнишних братий, умы сам тайно, и воды ис колодезя Сергия чудотворца, отпев молебен у колодезя, три ведра за своею печатью». Перед севом служили молебен, а затем кропили пашню святой и «умовенной» водой с освященным маслом.

«Царь сам придумал и изложил весь порядок церемонии, расписал места и роли действующих лиц: «…воду святить в четырех местех – Алексею, Михайлу, семеновскому, измайловскому» (т.е. священникам); определил последовательность и способ действий: «кропить крестообразно одинова, после тово по 10 человек с водою с тою, что с ног, в трех местах, а в четвертом пять человек с вениками на…» Желая нагляднее представить себе картину, он начертил на листе четыре клетки, по которым и разместил четыре группы действующих лиц».

Как можно видеть, в церковных делах царь действовал и указывал не стесняясь.

«Может быть, − пишет А. Заозерский, − вспоминая народное поверье о цветке папортника, как о верном признаке кладов, царь между прочим поручал Прозоровскому и Желябужскому «промыслить (в Англии) трав, которые ростут, где бывает серебряная руда и каковы в тех местах бывают признаки».

Церковь строго осуждает предрассудки и, возможно, поэтому царь посылает к троицкому архимандриту за «умовенной» водой с ног больных монахов под покровом строгой тайны.

Царь Алексей преклоняется перед «чудесами западной культуры», о которых у него просто фантастическое представление. Заграница для него воистину «страна святых чудес» и безграничных возможностей; такие убеждения у русского православного царя могли быть выработаны, вероятно, только воспитанием в соответствующем духе. Не имея точного представления об основах материальной культуры Запада и воспринимая ее главным образом в виде всяких, как он сам однажды выразился, «диковинок, каких в Московском государстве нет», он наивно убежден в техническом «почти всеобъемлющем могуществе мастера-иноземца».

А. Заозерский приводит примеры в пояснение. Царь любил, например, смотреть, как «делают комедию» люди, − а как бы стали делать то же птицы, к которым, как известно, он питал большое пристрастие? И Гебдону дается поручение – прислать из-за границы «мастеров таких, чтоб умели то сделать так, чтобы всякие птицы пели и ходили, и кланялись, и говорили, как в комедии делаетца». Не эпизод ли это опять из детской сказки Ершова?

Или еще пример. «Царю во время его походов, вероятно, много затруднений причиняли разные естественные преграды, − но ведь должен быть мастер, который в состоянии устранить их? И, упреждая инженеров XX в., царь требует, чтобы тот же Гебдон нашел ему в Европе «подкопщиков самых добрых, которые б умели подкоп вести под реки и под озеро, и сквозь горы каменные, и на гору вверх, и сквозь воду».

Но при уровне техники того времени с тем же успехом можно было потребовать незадачливому царю построить за ночь хрустальный дворец, мост до луны и т.п. То есть воображение царя блуждает где-то в детском мире сказок и грез, в виртуальном мире, далеком от подлинной реальности.

Заезжему художнику-французу царь Алексей Михайлович поручает написать портрет… своего любимого кота.

Чего здесь больше, инфантилизма или врожденного слабоумия, − это может нам сказать психопатолог.

Царь был неимоверно толст, низкий лоб, пухлые румяные щеки – таков его внешний вид. О самодурстве и слабоумии монарха сообщает В. Ключеский: «Страдая тучностью, царь позвал немца-«дохтура» открыть себе кровь; почувствовав облегчение, он… предложил и своим вельможам сделать ту же операцию». Не согласился на это один боярин Стрешнев, ссылаясь на свою старость. «Царь вспылил и прибил старика, приговаривая: «Твоя кровь дороже что ли моей? Или ты считаешь себя лучше всех?»…

Преклонение царя перед Западом, естественно, приводит к засилью в русской жизни иностранцев. Иноземные мастера, в сравнении с отечественными, ставятся в привилегированное положение…

Царь дает Гебдону и такие поручения: привезти из-за границы «стекло такое, как под город пришел и чтоб в городе мочно высмотрить все: станет тот город головою вниз и человека мочно поставить вниз головою»; привезти также «трубочек маленьких смотрильных: как смотрит ис шанец, и ее зажать в руку, чтоб не знат было». Вероятно, можно только посочувствовать тем, кому царь давал такие поручения…

Фрагменты из книги Бориса Кутузова "Церковная реформа XVII века".

 

(Глава 10 - "Царь Алексей Михайлович в нетрадиционном ракурсе. Главный творец «реформы», главный виновник Раскола").