Иван Александрович Ильин: «СОВЕТСКИЙ СОЮЗ – НЕ РОССИЯ»
1. О советском патриотизме
Не мы первые произнесли это словосочетание: его придумали и пустили в ход сами коммунисты и соблазненные ими зарубежники. Они сами назвались советскими патриотами и этим определили свое политическое естество и свое место в истории России. Нам остается только вскрыть смысл этого наименования и указать им свое место.
С обычной, юридически верной и политически грамотной точки зрения это наименование является просто невежественным. Слово «советский» обозначает форму государственного устройства, не более. Мы знаем монархическую форму государства и республиканскую.Советское государство считает себя республикой: говорят, что это новая разновидность республиканского строя — не парламентская республика, а именно советская. Развивая эту мысль, торопливые и болтливые младороссы (не доброй памяти) давно уже предлагали устроить советскую монархию: принять советскую форму государства и возглавить ее революционным «царем»...
При юридически правильном понимании идея советского патриотизма оказывается прямою нелепостью.
Патриот предан своему отечеству, своему народу, его духовной культуре, его национальному преуспеянию, его органическому благоденствию; он желает его международной независимости, он служит его сильной и доблестной самообороне... Но патриотом может быть и монархист, и республиканец. В Швейцарии и в Соединенных Штатах вы найдете множество патриотов, но не отыщете монархистов. Не менее патриотов вы найдете в Англии и в Голландии, но «республиканцы» составляют там огромное меньшинство. Родина едина, отечество одно; но государственную форму своей страны люди могут мыслить различно. Это означает, что вопрос государственной формы определяет не патриотическую, а партийную принадлежность человека. В лоне патриотической верности могут пребывать и монархисты, и республиканцы. И те и другие любят прежде всего свое национальное отечество (Голландию, Англию, Соединенные Штаты, Швейцарию, Францию): они — верные голландцы, преданные англичане, гордые американцы, стойкие и храбрые швейцарцы, пламенные французы, а потом уже и именно вследствие этого национального патриотизма они требуют для своей страны той или другой государственной формы — одни желают монархию, другие республику.
Спросим себя еще: что значит выражение — «я есмь монархический патриот»? Это ничего не значит; это — политически невежественный лепет.
Осмысленно сказать: «я есмь французский патриот и притом республиканец»; тогда мы знаем, какого народа сын перед нами, за какой национальный интерес он пойдет в бой и какую государственную форму он считает для своей Франции наилучшей... Но предложите французу любить не Францию,а безнациональную, интернациональную и потому с правильной точки зрения французского патриота — предательскую «Советию», — и он посмотрит на вас, как на безумца и будет прав.
Что же означают слова: «я — советский патриот»? Они означают, что я предан Советчине —советскому государству, советскому правительству, советскому строю, — что бы за всем этим ни скрывалось и какая бы политика ни проводилась: русская, нерусская или противогосударственная, может быть, гибельная для России, несущая русскому народу порабощение и вымирание, голод и террор.
«Советский патриот» предан власти, а не родине; режиму, а не народу; партии, а неотечеству. Он предан международной диктатуре, поработившей его народ страхом и голодом, открыто отменившей его сущую русскость и запретившей народу называться своим славным историческим именем. .. Ибо России давно уже нет в Советии, ее имя официально вычеркнуто коммунистами из истории, и самое государство их называется международно и анти-национально: «Союз Советских Социалистических Республик» (см., напр., текст сталинской Конституции 1936 года).
И вот советский патриот самим наименованием своим отрекается от России и русского народа и заявляет о своей приверженности и верности — не ему. Он патриот международной партии:он ей служит, он за нее борется, он ей обязуется повиновением. Самое название его содержит в себе открытое, публичное отречение от России и добровольное само-порабощение ее нерусской и противорусской диктатуре. Если это есть «любовь», то любовь не к России, а кмеждународному коммунизму; если это борьба, то борьба за упрочение советского рабства в России — борьба за погубление русского народа во имя международной коммунистической революции; если это «верность», то верность Советчине и предательство по отношению к национальной России!
Ибо Советское государство — не Россия, и Русское государство — не Советский Союз.
2. Советское государство – не Россия
Эту историческую и политическую истину надо понять и почувствовать раз навсегда и до конца. Это должны сделать прежде всего все русские люди, а затем и все народы вселенной. Продумать нерусскость Советчины надо с той последовательностью и решительностью, с которой это сделали сами коммунисты. А затем надо принять все вытекающие отсюда существенные выводы.
Когда в разгар первой мировой войны в Циммервальде была принята пораженческая резолюция, когда последовало исторически известное соглашение между большевиками и германским главным штабом (см. честную и ответственную книгу С. П. Мельгунова «Золотой <немецкий> ключ большевиков»), когда Владимир Ульянов по прибытии в Петербург объявил свою пораженческую и революционно-коммунистическую программу, — то разрыв между большевизмом и национально-исторической Россией был уже свершившимся фактом. Этот разрыв проявлялся во всем: и в «Приказе № 1», и в секретном потоке денег, и в июльском восстании, и в октябрьском восстании; все это и многое другое являлось единой системойпротиво-русской политики, которая с тех пор ведется непрерывно до сегодняшнего дня. И когда в 1922 году было наконец официально объявлено о переименовании России в Союз Советских Социалистических Республик, то этим была только выговорена основная истина советского строя: Советское государство — не Россия, а Русское государство — не Советский Союз.
С тех пор коммунисты никогда и нигде не называли своего государства Россией и были в этом правы. С тех пор только наивные люди или же сознательные обманщики называют Советский Союз — Россией, советский нажим и гнет — «русской политикой», советские международно-революционные интриги — «русской нелояльностью», советский шпионаж — «русской разведкой», советскую манию величия — «русской заносчивостью», советские территориальные захваты — «русским империализмом». И называя так, смешивая Советский Союз с национальным Русским государством, они обманывают сами себя и всех других, ослепляют своих парламентариев, министров и дипломатов, навязывают им неверные суждения, подсказывают им неосторожные или просто гибельные решения — и помогают тем мировой революции... А есть и такие иностранные журналисты (из самых глупых или из самых пролганных), которые доселе повторяют при каждом неподходящем случае, что политика III Интернационала есть не что иное, как «вековечная политика русских царей». Но этих писак никто уже не научит ни нравственному стыду, ни политическому разуму — они так и сойдут со сцены клеветниками и обманщиками.
Итак, еще раз: Советское государство — не есть Россия.
Все человеческие общества, все общественные организации определяются той целью, которой они служат. Это относится и к корпорациям, и к учреждениям.
Так, обычный кооператив есть закупочный распределитель. Но если он начинает заниматься организацией грабежей и контрабанды, то он превращается из кооператива в шайку разбойников-контрабандистов; и тогда вывеска «кооператив» становится маскировкой и ложью.
Фотографическое общество культивирует фотографию как технику и как искусство. Но если оно устраивает под этим флагом «дом свиданий» и торговлю живым товаром, то оно превращается в темную банду и будет закрыто в любом демократическом государстве.
Если университет начинает заниматься торговой спекуляцией, то он уже не университет, а товарная биржа.
Спортивное общество, посвящающее себя революционной пропаганде, есть не спортивное общество, а клуб революционных заговорщиков.
Согласно этому, государство, не служащее благу своего народа, а злоупотребляющее его силами для «всемирной революции», не есть национальное государство, а организация извращенная и противо-национальная. Это есть сообщество не лояльное, не патриотическое, а международно-революционное, предательское по отношению к своему народу изаговорщическое по отношению к другим национальным государствам.
И вот, советское государство уже тридцать лет не скрывает свою цель и свои основные задачи. Россия есть для коммунистов не более, чем плацдарм для распространения революции во всем мире.Это есть укрепленный лагерь для революционных вылазок в другие страны. Это для них как бы стог сена или бочка дегтя для зажжения мирового пожара.
Россия есть для них средство, а не цель — орудие, которому предоставляется погибнуть в борьбе коммунистов за мировую власть и о котором не стоит жалеть. Советская власть не служит России, не печется о ней, не бережет ее культуру: она разрушает ее древние дивные храмы, она подавляет в ней свободную науку и свободное искусство, она замучивает ее национально мыслящую интеллигенцию, уничтожает ее трудоспособнейшие крестьянские силы и подвергает ее рабочий класс такой потогонной системе, о которой ни одно буржуазное государство и не слыхивало.
Ей нужна русская территория, ей необходимо русское сырье, ей нужна русская техника, ей необходима русская армия — для собственных целей, особых, не русских, внерусских, «международных», революционных. Именно на этих основаниях строится советская школа: чтобы дети от молодых ногтей готовились к участью в иноземных революциях. На этих же основаниях строится советская армия — этот паровой каток всемирной революции, советская промышленность — этот коммунистический арсенал против иноземной буржуазии, советская наука — это порабощенное гнездо экономического материализма и военной химии. На этих же основаниях строятся в Советии коммунистически порабощенные «рабочие союзы», поддельные «кооперативы», советский бюджет, изнасилованная литература, сервильное искусство, бессовестная пресса и, за последнее время, фальсифицированная церковь. Этому только и служит весь чудовищный механизм советской полиции, как бы она ни называлась — ЧК, ГПУ, НКВД, МВД, МГБ —и, наконец, мученические концлагеря, рассеянные по всей стране…
Здесь нечего доказывать или оспаривать. Это надо только довести до сознания, выговорить и представить на суд совести.
Додумаем же здесь все до конца.
3. О национальной территории
Основные элементы государства суть: территория, власть, народ и лояльность граждан.
И вот во всех этих элементах Советский Союз не совпадает с национальной (при всей ее многонациональности) Россией. Напротив, он противостоит ей как принципиальный, последовательный и губительный враг.
Начнем с территории.
Советский Союз завладел русской национальной территорией и пользуется ею как своим земным притоном. Но это совсем не означает, будто он принял русское территориальное наследие, понимает его смысл и его ответственность и умеет оберегать его. Русская государственная территория есть для него не более, чем поле для его коммунистических опытов, которое он в своем несытом властолюбии стремится расширить на всю вселенную. Он не понимает, что территории государств держатся их взаимным признанием, что международные отношения покоятся на праве и на взаимном уважении, что презирающий чужие права будет однажды сам лишен прав, как это и случилось с Гитлером… Он не считается с независимостью других государств и с самостоятельностью чужих территорий. Он вторгается в чужие пределы — и дипломатически, и подпольно злоупотребляет экстерриториальностью своих нелояльных дипломатов и попирает этим интересы национальной России: ибо он подрывает одной нелояльностью уважение других государств к русской национальной территории и компрометирует наши территориальные права...
Кто сознательно нарушает чужие права, тот подрывает и компрометирует свои собственные. Кто создает себе репутацию захватчика, тот вызывает других на захват захваченного, да еще с неограниченной прибавкою (срв. Германию после первой мировой войны). Но важнее всего то, что Советы создают такую репутацию не себе, а России. Вся их территориальная и международная политика есть непрерывное компрометирование русской национальной государственности; они проматывают ее международный престиж, они пачкают по всему свету доброе имя России, они создают ей репутацию международного разбойника, для которого хороши все, даже самые бесчестные и свирепые средства. Советы внушают всему миру вот уже тридцать лет, что Россия есть опаснейший империалист, всемирный интриган, презритель международного права, саботажник мира и порядка...
А между тем — откройте протоколы Гаагских конференций, проследите в них неуклонную линию миролюбия и человеколюбия, которую вела императорская Россия, убедитесь в том, что все важнейшие предложения, ведущие к реальному замирению мира, исходили от русской императорской власти (напр., проект Международного третейского суда или запрещение сбрасывать с воздуха разрывные снаряды, предложенное Россией еще при императоре Александре ІІ, в 1868 году). Удостоверьтесь, каким авторитетом, каким престижем пользовалась национальная Россия на этих конференциях, как примирительно, как веско, как ответственно, как юридически и политически продумано было каждое ее слово. Взвесьте это и поймите, что Советский Союз делает обратное всему этому, что международное наследие России им отвергнуто и поругано.
Советская власть презирает права других государств. Она постоянно и вызывающе попирает их и стремится завладеть их территориями. Она считает, что Советский Союз должен непременно, рано или поздно, экономическим подрывом, революционным разложением или оружием, революцией или оккупацией — завоевать весь мир и превратить его в единую интернационально-мировую тиранию. Советская власть ставит все остальные государства перед выбором: или революционное разложение, революционный грабеж и революционная резня — или же война. Может быть прямое нападение Советов (если они будут чувствовать себя лучше вооруженными и подготовленными), но может быть и спровоцированное и вынужденное Советами нападение других держав на Советию — в порядке самообороны от непрерывного революционного нападения Советов. .. В последнем случае в Советии поднимется агитационный вопль об интервенции, об «империализме буржуазных государств», об агрессии врагов, о контрреволюционном походе на невинную Россию и т. д., ибо тогда опять, как в 1941—1945 годах, Советы вспомнят о России и прикроются ее именем и ее интересом!
Вся политика Советов такова: в качестве революционных термитов разъедать и крушить чужие государственные дома и в то же время уверять всех в своем миролюбии; подрывать чужую самооборону и объявлять ее «воинственной агрессией капитализма», а в случае войны поднимать русский народ на врагов, взывая к его патриотизму, к его жертвенности, к его святыням и к его инстинкту национального самосохранения. Советы играют Россией во имя всемирной революции и губят миллионы русских героев, ставя свой Союз в опаснейшие международные положения и выдавая свою опасность за общерусскую.
И во всем этом — интересы советского государства прямо противоположны интересам национальной России...
4. О завоевании мира
Национальная Россия нисколько не заинтересована в том, чтобы вести кровавые войны за не принадлежащие ей территории других государств, или же в том, чтобы завоевать весь мир.
Чужие территории России не нужны; наоборот, они ей непосильны хозяйственно и политически, вредны национально, обременительны дипломатически и в высшей степени опасны стратегически. А с другой стороны, русская власть не нужна и не желанна другим народам — ни Польше, ни Чехии, ни Венгрии, ни Румынии, ни Югославии, ни другим. У других народов своя культура, свое особое чувство права, своя вера и свои национальные идеалы. Исторически и духовно очень важно, чтобы, с одной стороны,они сохраняли свою свободную индивидуальность, и чтобы, с другой стороны, мы, русские, берегли и развивали свою самобытность. Духовно и политически недопустимо и в культурном отношении нецелесообразно, чтобы один народ подминал под себя другие народы, навязывая им свои цели, свои порядки, свой язык, свою веру и свою культуру. Мы с негодованием относились к подобным попыткам со стороны Германии. Но негодование наше никогда не объяснялось тем, что мы желали занять место национал-социалистов и пустить русский паровой каток по всей Европе и по другим материкам. ..
Мы признаем за другими народами — идейно и принципиально — ту свободу национальной самоорганизации, которая необходима и самой России; мы уверены в том, что наше государство по восстановлении своем не будет повторять своих прошлых ошибок. Наши поколения прожили XІX век с открытыми глазами и все время учились. Мы видели аннексию Польши и ее трагические последствия: Россия приобрела чуждую ей и не сливающуюся с ней враждебную окраину, множество рассеянных по всей стране польских патриотов, ненавидящих Россию (недругов и полузаговорщиков), не принимающих своей новой государственной принадлежности; ряд кровавых восстаний, опаснейшего соседа в лице Германии и в довершение всего — репутацию европейского насильника... Зачем нам все это? Польша не нужна нам как внутренний враг, но она нужна нам как дружелюбный и доверяющий нам сосед, как культурный славянский заслон, как союзник в борьбе против германского империализма и как торговый рынок, а ее суверенная самостоятельность ничем не грозит нам.
Грядущая национальная Россия не будет повторять эту ошибку на своих окраинах. Она не будет окружать себя изнасилованными и по существу нелояльными провинциями. Она не будет наводнять свои пространства нелояльными гражданами, заклятыми внутренними врагами.
Что же касается завоевания вселенной, то Россия никогда об этом не помышляла и к этому не стремилась. Она никогда не воображала, будто имеет для всех народов единый «рецепт счастья», единый социально-политический штамп, который она призвана навязать им, или единую властно-спасающую религию. В России никогда не было той безумной самоуверенности, той демонической гордыни, которая присуща необразованным или полуобразованным большевикам. Нам не нужна «мировая власть». Боже, избави нас от нее! И когда русские цари боролись за доступ к морям, то они добивались только свободного выхода и входа в свой собственный дом. Огромная континентальная страна не может обходиться без моря и мореплавания; и знаменитый план Густава Адольфа — отодвинуть Россию от моря и предоставить ей задохнуться в глубине Азиатского континента — будет неприемлем длявсякого русского правительства, республиканского или монархического. России необходимпуть к морю — и в этом весь смысл так называемого «русского империализма». Безумно и лживо приписывать Новгороду, Ивану ІІІ, Ивану ІV и Петру Великому советоподобный империализм. Это есть великая историческая неправда.
Международная программа Россиии международная программа Советов прямо противоположны. И потому патриотически солидаризоваться с одержимыми коммунистами — безумно и безответственно. Все их планы, затеи и войны ничего России не принесут, кроме крови, муки, вымирания, унижений, разорения, всеобщей ненависти и всеобщей мести. Они не только не возвеличат и не обогатят Россию, но могут привести к ее разделению и распадению, к утрате ею ее исконных, исторически и государственно бесспорных вотчин.
Не будем наивны и ребячливы. Завоевание вселенной еще никогда и никому не удавалось: ни фараонам, ни персам, ни грекам, ни римлянам, ни туркам, ни арабам, ни французам, ни германцам. .. И если советчики-коммунисты могут рассчитывать в этом деле на что-нибудьновое, то разве только на вселенскую деморализацию, на безумие атомных бомби на преступный режим тоталитаризма. Это разложение духа, это разрушение материи, это извращение политики может дать им первоначальные кратковременные успехи — и тем глубже будет зато последующее отрезвление человечества, и тем ужаснее будет расправа над ними... (Но разложение духа не будет ни всеобщим, ни длительным; практика атомных бомб, если она начнется, быстро отрезвит ожесточившееся человечество, а тоталитарный строй весь насыщен собственными противоядиями…)
Человечество не едино, а, слава Богу, многообразно. И потому оно нуждается не в тоталитарной деспотии, а в правовой организации, свободной и лояльной. Великие факторы пространства, времени, человеческого множества, расы, национальной самобытности, личного инстинкта, стихийного свободолюбия, религиозного разноверия, разноязычия и государственно-патриотического разночувствия не допустят этого универсального порабощения даже и в том случае, если бы моральное разложение народов приняло временно характер «эпидемии». Тот, кто борется за такое мировое злодейство — какой бы разврат он ни распространял и какую бы партизанщину он ни насаждал по всем лесам и оврагам, — потерпит крушение, сосредоточит на себе всеобщую ненависть и вызовет наконец такую радикальную чистку, память о которой не угаснет в человечестве никогда...
Спросим теперь: когда же и где национальная Россия питала такие безумные, такие злодейские планы?
Никогда и нигде! Зачем бы ей это нужно было? Для чего ей вызывать всемирную ненависть и сосредоточивать ее на себе? Нет, она заинтересована как раз в обратном. — Но она совсем не заинтересована и в том, чтобы расплачиваться по счетам коммунистическо-советского буйства. Она никогда не делала ставки на вселенскую революцию. Не для того она посылала Суворова в Италию; не для того она дралась при Бородине и при Лейпциге против Наполеона; не для того помогала Венгрии в 1849 году. Она никогда не растила в мире моральное и политическое разложение. Она всегда отстаивала запрещение жестокого оружия, она всегда искала всеобщего замирения и никогда не сулила народам тоталитарного строя...
Итак, национальная Россия и Советское государство — суть политические противоположности.
Но что может быть наивнее и глупее, как принимать начальные и сравнительно кратковременные успехи коммунистического империализма за действительные и окончательные успехи национальной России? Что может быть глупее и легкомысленнее, как воображать, будто Советия, превратившая русский народ в орудие и в жертву всемирной революции («погибни, но взбунтуй вселенную!»), приобретает что-то для России? Советский империализм имеет совсем, совсем другой смысл. Выборг, Прибалтика, Бессарабия, Каре, Маньчжурия, проливы — нужны Советам только для дальнейшего завоевания мира, для коммунистической диктатуры над народами. Поэтому они и приобретаются Советами (если только действительно «приобретаются»...) без всякого внимания к национальным интересам России. Люди катастрофического уклада и образа мыслей, вышвырнутые из последних щелей ада на кратковременное соблазнение, развращение и научение народов, — они никогда не жили в исторических потоках и интересах России, они никогда не знали и не понимали ее истории. Россия для них не более, чем навоз для всемирной революции: истощится он — что же, они отыщут себе другую навозную кучу, Германию или Францию. Они последовательные и безжалостные интернационалисты, доказавшие это недвусмысленно за протекшие тридцать лет.
Именно поэтому им совершенно безразлично, что самый порядок их захватов абсолютно вреден Русскому государству. Этот захват соблазном, разложением, обманом, революцией, насилием и резней вредит всякой будущей национальной русской политике, сеет недоверие, отвращение и ненависть к ни в чем не повинной России и восстанавливает против нее всю вселенную.
Ведь нужно быть законченным слепцом, чтобы воображать, будто советская оккупация или инфильтрация сделала Русское национальное государство чтимым или «популярным» в Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше, Галиции, Австрии, Германии, Чехии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии, Албании и Греции; будто солдатские изнасилования женщин, чекистские аресты, увозы и казни, насаждение политического доносительства, избиения и расстрелы лидеров крестьянской и либеральной оппозиции в этих странах, пытки в тюрьмах, концлагеря, фальшивые голосования, а также преднамеренная повсеместная инфляция, все эти имущественные переделы, конфискации и социализации — приветствуются этими несчастными народами, как «заря свободы» или как «истинная демократия», как «желанные дары» «великой России»... На самом же деле в этих странах сеется дьявольское семя и растет ненависть к национальной России.
Мировое общественное мнение доселе не научилось отличать советское государство от национальной Россиии интернационально-коммунистическое правительство от замучиваемого им русского народа. Все творимое Советами вписывается в воображаемый кондуит России; все «художества» и «качества» Советской власти приписываются ей; и против нее накапливается все негодование других народов. Ея неповинное имя клянут на стогнах всего мира; ее воспринимают ныне, как вселенскую язву; от нее ждут бесчисленных бед и страданий, третьей мировой войны и революционных преобразований.
Мы, русские патриоты, скорбим об этом вот уже тридцать лет, разоблачая повсюду эту ошибку и восстанавливая правду: советское государство не есть национальная Россия. А советские патриоты знают эту правду не хуже нас, видят истинное положение вещей и становятся на сторону Советов, помогая им компрометировать, насиловать и губить национальную Россию.
Но они губят не только Россию, они добровольно берутся обслуживать завоевание и погубление остального человечества, стараясь приобщить его на деле к казням и гнету высиженного в России тоталитарного коммунизма. И они могут быть уверены, что история по справедливости оценит все — и их добровольное самопорабощение, и их внезапный восторг перед Советчиной, и их фальшивый «патриотизм», и их предательство по отношению к России, и их коварное и бесчестное пятоколонство в приютивших их демократических государствах, где они сначала долгие годы укрывались от Советчины для того, чтобы стать теперь советскими агентами...
5. О государственной власти
Вторым основным элементом государства является власть.
И вот, Советская власть отнюдь не продолжает дела русского национального правительства: она не приняла ни его наследия, ни его традиций, ни его целей, ни его способов управления. Напротив, она растратила и погубила наследие России, она попрала ее традиции, отреклась от ее целей и ввела свои, неслыханные в истории способы управления. Тот, кто любит Россию, может только с негодованием и отвращением следить за этим управлением и никогда не станет «советским патриотом».
Советская власть не приняла государственного наследия императорской России. Это наследие состояло, во-первых, в обширных кадрах государственно мыслящего, опытного и честного чиновничества; во-вторых, в ясных, зрело продуманных, ищущих справедливости и чтущих личное начало законах; в-третьих, в системе учреждений, строивших русскую национальную жизнь, особенно же в первоклассном суде «скором, гласном и справедливом». Все это достояние веков и десятилетий погублено, поругано, отменено и заменено поистине кошмарными порядками...
О русском чиновничестве императорского времени говорилось много ненавистного, вздорного и ложного, может быть верного для эпохи «Мертвых душ» Гоголя, но преодоленного за вторую половину XIX века. Вот несколько доказательств.
В 1911 году немецкое Общество для изучения Восточной Европы испросило согласие министра Кривошеина посетить Россию и ознакомиться на местах с ходом великой аграрной реформы П. А. Столыпина. Кривошеин сделал непростительную ошибку и разрешил немцам эту глубокую тыловую разведку. Она состоялась. Комиссия Общества во главе с выдающимися немецкими учеными Зерингом и Аухагеном объездила главные очаги разверстания общины и переселения в Сибирь, вернулась в Германию и доложила правительству Вильгельма ІІ, что реформа производится чрезвычайно успешно и что если дела в России пойдут в таком порядке, то через 10 лет всякая война с Россией будет безнадежна. Россия станет великой крестьянской демократией и всякая революция и войны будут ей неопасны. Тогда в Германии было решено готовить превентивное нападение на Россию к 1914 году, о чем Государственная Дума была предупреждена одним из ее членов в конце 1912 года. В своих докладах берлинский профессор Зеринг (один из лучших знатоков аграрного вопроса в Европе) писал и говорил между прочим: «Реформа Столыпина проводится таким кадром чиновничества, которому могла бы позавидовать любая европейская держава, это все люди честные, неподкупные, убежденные в пользе реформы, опытные и знающие»...
Тот, кто сколько-нибудь понимает в государственных финансах, пусть вспомнит замечательную реформу денежного обращения, столь успешно проведенную Витте — она могла удаться только опытному, образованному и честному кадру российского чиновничества.
Все отрасли казенного хозяйства цвели в императорской России; русские казенные железные дороги были образцом для всей Европы; винная монополия оправдала себя; государственное коннозаводство было на значительной высоте; судебные подкупы были неслыханны. Русская военная разведка, отнюдь не вовлекавшая в свое дело частных лиц и свободных граждан (как это делается в Европе), изумляла иностранцев своею осведомленностью: это она подготовила победоносный Галицийский поход 1914 года; это она предупредила лорда Китченера о том, что его ждет гибель в Северном море от немецкой подводной лодки, что и свершилось, и т. д. А между тем ее ведомственное дело требует, как известно, полной неподкупности и самоотверженного патриотизма.
Позорная «сухомлиновщина» была в России скандальным исключением.
Где ныне этот драгоценный кадр русской служилой интеллигенции? Он вымер от голода, расстрелян «чрезвычайной», умучен в концлагерях или же угас в эмиграции. И европейские державы и народы должны помнить, что их интеллигенции готовится та же участь, что теперь уже поняли в Венгрии, Румынии и Югославии...
Было бы неумно, неправдиво и государственно вредно идеализировать дореволюционную Россию. Мы этого не делаем, мы ищем для нее только справедливости и исторического понимания.
В XIX веке русский народ, оглушенный веками необходимой самообороны, поглощавшей все его силы и не дававшей ему времени для спокойного, творческого устроения своей жизни, пришел в себя и, ведомый своими государями, собрал и систематизировал свои законы (дело и традиция Сперанского), подготовил кадры своей интеллигенции (дело пушкинского гения и славных русских университетов), освободил крестьян (дело Александра ІІ и Милютина), обновил и устроил свой суд и приступил к ряду либерально-демократических реформ (начиная от всеобщей воинской повинности и кончая народным представительством). Ему оставалось еще многое сделать, но это многое (от одноверстной сети народных школ для всеобщего образования до планов индустриализации страны и широкого железнодорожного строительства, доселе не осуществленного коммунистами), было уже обдумано или начато, или же находилось в полном развитии...
Нам нечего идеализировать. Нам не к чему хвастать. Но мы можем спокойно утверждать, что русское государственное право было прекрасно и зрело продумано, что русский Устав Уголовного Судопроизводства может потягаться с любым европейским уставом; что русский суд был на очень большой высоте — и по кадру судей, и по уровню адвокатуры, и по своей скорости, и по своим творческим тенденциям; что кассационные решения русского Сената представляют собой замечательный в истории человечества многотомный памятник юридически утонченного, христиански настроенного и справедливого правотворчества; что русские города и земства имеют огромные культурные заслуги; что русские университеты являлись во многих отношениях европейски образцовыми академиями; что русская медицина с ее вчувствующимся, индивидуализирующим диагнозом, «органическим» лечением и материальным бескорыстием была русской национальной гордостью; что русский солдат совмещал свою образцовую храбрость с личной инициативой в бою; что русское искусство (народная песня, доселе неизвестная Западу во всей ее оригинальности, русская музыка, оперное пение, живопись, скульптура, архитектура, театр, танец, поэзия и вообще изящная словесность) — что все это шло свободными и самобытными путями и достигало истинной художественной высоты; что русская общественная благотворительность может быть сравнена только с американской.
И все это росло и выросло органически, вместе с самим русским народом как его собственная культура, как его собственная жизненная форма, подсказанная ему духом его религиозной веры (православие) и его национальным самочувствием. ..
Где ныне все это наследие русской национальной истории? Где эти творческие традиции? Все разрушено, попрано, угашено, поругано. Большевики отвергли все это наследие и погубили его. Им нужно было другое, совсем другое: антинациональное, интернациональное устройство, превращающее Россию в орудие и в жертву всемирной революции.
Им нужно было тоталитарное государство, способное завоевать вселенную для социализма. Им нужно было превратить Россию в арсенал мировой революции, а русский народ в нищее, зависимое, застращенное и обезличенное стадо, готовое, подобно стаду бизонов в прерии, ринуться вперед — на другие народы — и растоптать их некоммунистическую культуру... Но пусть они помнят: это им не удастся, им предстоит великое крушение!
И вот во всей русской истории не было момента, не было такого князя или государя, не было такого политика, который замышлял бы нечто подобное и так определял бы назначение русского народа.
Эта чудовищная политика — эти безобразные цели, эти жестокие и губительные средства, — все это впервые всплывает не только в истории России, но и во всемирной истории. И русский народ к этому не причастен и в этом не повинен, он не творец, а жертва этой политики. И самая идея этой всемирной коммунистической революции возникла не в России, а на Западе,она была формулирована Марксом и Энгельсом, не знавшими России; она была придумана в Западной Европе, а Россия имела великое несчастие стать ее первым опытным полем.
Смотрите же: с самых первых дней русской революции эта гибельная затея стучалась в двери Запада; она стремилась туда, откуда вышла, в ту среду крупно-промышленного капитализма, для которой она была изобретена... Ныне сроки приблизились, и она уже вломилась в малые государства Восточной Европы.
6. О русском народе
Русский народ был доселе деятельным субъектом своей истории, а не замученным и порабощенным объектом, орудием чуждого ему мирового злодейства. Он жил, а не погибал, творил, а не пресмыкался.
Россия никогда не была тоталитарным государством: она никогда не обезличивала своих граждан; она никогда не подавляла их творческой инициативы; она никогда не покушалась погасить в них инстинкт личного самосохранения, как и стимул хозяйственного труда. Она никогда не отменяла частной собственности, она никогда не стремилась отнять у своих граждан религиозную веру, силу личного суждения и самостоятельность воззрений, она никогда не хотела превратить русских людей в голодных, полураздетых застращенных рабов, спасающих свою жизнь ложными доносами на своих неповинных соседей; она никогда не воображала, что все русское хозяйство можно превратить в бюрократическую машину, а всю русскую культуру подчинить тирании единого центра. Напротив, русское правительство в его христианской установке знало, что личное начало имеет религиозно-непререкаемое значениеи что поэтому оно должно быть призвано и в государственном порядке, и в хозяйстве. (Стоит только вспомнить русское национальное воззрение на солдата, выдвинутое Петром Великим, усвоенное от него Минихом и практически развернутое Суворовым: солдат есть индивидуальный воин, в котором надо чтить бессмертную, патриотически-ответственную душу и воспитывать духовную личность — патриотическую, сознательную и инициативную. В этом замысле живет дыхание восточного православия, сказавшееся в ту эпоху, когда почти все европейские армии, а особенно прусская, придерживались палочной дисциплины).
Понятно, что самая идея тоталитарного строя не могла зародиться в национальной России.
Уже самое необозримое российское пространство исключало ее появление. Эта идея могла зародиться только в эпоху всепреодолевающей техники: телефона, телеграфа, свободного воздухоплавания, радиоговорения. Она и родилась только во время настоящей революции как злоупотребление этой техникой, впервые позволившее создать такую централизацию и такуювсепроникающую государственность, которая ждет ныне только технически и политически организованного дальновидения и дальнослышания, чтобы сделать свободную жизнь на землесовершенно невозможной.
Надо представить себе, что еще 50 лет тому назад государственный курьер в России скакал из Иркутска в Петербург полтора месяца на лошадях и столько же на обратный конец. .. А из Якутска? А из Владивостока? Уже после постройки Сибирской магистрали, законченной в 1906 году, почта шла из Москвы во Владивосток двенадцать с половиною суток. А по радио в России заговорили только перед самой революцией, во время войны, и то только для военных надобностей... Вот почему самая мысль о тоталитаризме не могла прийти в голову никому.
Идея тоталитарного строя не была бы ни принята, ни осуществлена в национальной России. Она по самому существу своему органически противна русскому народу, и притом в силу многих существенных оснований.
Во первых, в силу христианской веры в свободную, бессмертную и нравственно-ответственную личную душу; во вторых, в силу русской национальной вольнолюбивости и в силу инстинктивной приверженности русского человека частной хозяйственной инициативе; в третьих, в силу пространственного и национального многообразия России, в силу ее религиозной, бытовой и климатической многовидности. Изменить, или запретить, или сломать все это — могло прийти в голову только безумным доктринерам от марксизма, никогда не знавшим и не любившим России. А русский человек всегда ценил личную самостоятельность и всегда предпочитал строиться без государственной опеки. Он всегда был готов оградить свою свободу уходом в леса или степи. Он всегда противопоставлял государственной строгости мечту об анархической свободе.
Есть предрассудок, будто Россия исторически строилась из государственного центра, его приказами, запретами и произволением. С этим предрассудком давно пора покончить. В действительности русский государственный центр всегда отставал от народного исторически-инстинктивного «разлива», оформляя уже состоявшиеся процессы. Государство собирало то, что народ самочинно намечал, начинал, осуществлял и строил. Народ «растекался» (слово, употребленное и Ключевским, и Шмурло) — государство закрепляло. Народ творил — государство организовывало. И вот уже это государственное оформление и закрепление, эту организацию, народ принимал далеко не всегда охотно и совсем не всегда покорно.
Историческая Россия росла народным почином: крестьянскими заимками, предприимчивым промыслом, непоседливостью новгородской и псковской вольницы, миссионерским и монастырским подвигом, свободным расселением и переселением, вольнолюбием людей беглых, скитанием «людей вольных и гулящих» (термин летописи), казачьими походами и поселениями, торгово-купеческими караванами по рекам и дорогам. .. Здесь не о чем спорить, и всякий, кто хоть сколько-нибудь знает историю русских «окраин» («украин»), подтвердит немедленно мои формулы.
Две силы строили Россию: даровитый инициативный народ и собирающее государство. Кто заселил пространства русско-европейского Севера? Кто первый двинулся в сибирскую тайгу? Кто заселял пустовавшую Малороссию? Кто первый начал борьбу с турками за выход к Черному морю? Борьбу за Азов? За Предкавказье?
И никто и никогда не думал о тоталитарности... И самая опричнина Иоанна Грозного была лишь малою, хотя и свирепою, дружиною, тонувшей в необъятной всероссийской «земщине» с ее особой жизнью, самостоятельным чиновничеством и вольной казачиной (Ермак и Сибирь). И даже тирания курляндского конюха (Бирон) с ее холопским режимом доносов и пыток —никогда не питала тоталитарных замыслов. А весь сословно-крепостной строй, который не кто иной, как Ключевский, признает тяжелым, но справедливым, покоился именно на истребовании государством от частно-инициативно-трудящегося населения известных взносов, повинностей, услуг и жертв, необходимых для национального спасения. Говорить здесь о тоталитарном строе можно только от невежества и верхоглядства. Бесспорно, крепостное право было длительным и тягостным проявлением, но не следует забывать, что почти половина русского крестьянства совсем не знала крепостного состояния, ибо в момент освобождения (1861) Россия насчитывала 10,5 миллиона крепостных крестьян, 1,5 миллиона дворцовых и удельных и 10 миллионов государственных, т. наз. «казенных» (считая «ревизские души» мужского пола).
Русская историческая государственная власть подлежит, как и всякая другая власть, критике, а не клевете. Она делала ошибки. Где и какая власть их не делала? Она не всегда справлялась со своими задачами — огромными, претрудными, исторически осложненными, как ни у одного другого государства. Об этих заданиях западные государства и политики не имеют конкретного представления, ибо они не знают нашего климата и нашей береговой линии; они не представляют себе нашего пространства; они не понимают бремени нашеймногонациональности; не разумеют наследия нашего двухсотпятидесятилетнего ига, коим Россия спасала Европу от монголов, сама отстав от цивилизации на два века; они не знают, в какие непрестанные оборонительные войны вовлекало нас наше равнинное положение без естественных защитных границ; они не знают, что Россия вынуждена была провоевать впорядке обороны (по точной статистике) две трети своей жизни (из каждых трех лет истории — два года на оборонительную войну).
Перед лицом таких непомерных задач, чтобы не распылять государственную волю, чтобы не осложнять и не замедлять ее вечно спешное образование (ибо события всегда торопили, и оборонительная война следовала за войной), русская историческая государственная власть должна была строить государственный центр авторитарно (по русскому историческому выражению, «самодержавно»), а не демократически. Она хорошо понимала то, что только что отчетливо формулировал великий полководец наших дней Эйзенхауэр: «демократия никогда не бывает готова к войне». Но понимая это и не отдавая историческую самооборону России на голосование народа, русская национальная власть никогда не помышляла о тоталитарности и всегда оставалась верна национальным целям.
Именно в этом, основном и существеннейшем Советская власть есть ее прямая и полная противоположность.
Но есть еще один предрассудок, мешающий пониманию России: будто она сама не зналасамоуправления и строилась исключительно авторитарной бюрократией. Этот вредный предрассудок тотчас же рассеивается при изучении нашего прошлого.
Однажды русская история будет написана как история русского самоуправления, начиная от веча, избиравшего и удалявшего князей, и кончая земством и Государственной Думой. Кто всматривался и вдумывался в русскую историю, тот знает, что государственный центр России всегда изнемогал под бременем главных, неотложных задач и всегда стремился организовать на местах передовое и всякое другое самоуправление, чтобы разгрузить себя для дальнейшего.По мере того, как народное правосознание зрело, выборное самоуправление все расширяло и расширяло свой объем. И в начале двадцатого века, перед самой революцией,самодеятельность народа стала главной формой культурной жизни в России.
Прежде всего в России господствовала свобода вероисповедания, формулированная в статье 67-й Русских Основных Законов. Она предоставлялась и христианам, и магометанам, и евреям, и караимам, и ламаитам, и «язычникам» с таким обоснованием: «Да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцов своих, благословляя Российское Государство и его верховную власть и моля Творца вселенной о умножении, благоденствии и укреплении духовной силы Русского Народа». А народы Европы знают слишком хорошо, какое значение имеет свобода вероисповедания как основа истинной демократии.
Итак, самоуправление цвело в предреволюционной России.
Избиралась Государственная Дума и часть Государственного Совета; свободно самоорганизовывались лояльные (т. е. нереволюционные) политические партии; самоуправлялись православные приходы; церковная самодеятельность была предоставлена и инаковерным исповеданиям, притом применительно к их индивидуальным особенностям (Свод Законов Российской Империи, том 11); цвели Земства и Города (Свод, том 2), самочинно сложившиеся во всероссийские союзы; самоуправлялось дворянство, купечество, мещанство (Свод, том 9); свое особое самоуправление имели крестьянские общины, села и волости (Свод, том 9 и Особое Приложение к нему); свое самоуправление имели казачьи станицы и войска (Свод, том 9); избирались мировые судьи (том 16) и народные судьи (том 2); особое самоуправление имели как оседлые, так и кочевые малые народы («Родовые Управления» и «Степные Думы», томы 2 и 9); адвокатское «сословие» имело свои избираемые Советы присяжных поверенных (том 16); свою автономию имела Академия наук, а также высшие учебные заведения (том 11); по всей России развивалось свободное кооперативное движение со своими областными съездами и всероссийским центром; свободно развивалась и цвела исконная русская форма артели (кустарные, промысловые, биржевые, рассыльные, вокзальные и т. д.); свободно возникали и жили всевозможные частные общества (научные, литературные, спортивные, фотографические, общества купеческих приказчиков и др.); свободно слагались всевозможные хозяйственные товарищества и акционерные компании; по частной инициативе и на частные средства созидались всевозможные низшие, средние и высшие учебные заведения, дополнявшие собою основную образовательную сеть — казенную, городскую, земскую и церковную... К возрождению свободной Соборности шла православная церковь. За свободу боролись и уже достигали ее рабочие союзы...
И все это была одна естественная и необходимая школа государственного самоуправления. Конечно, все это так или иначе оформлялось или даже контролировалось государственным центром. Но в каких же странах было и ныне есть иначе? Ведь это только русская интеллигенция по своей неопытности воображала, будто в западных демократиях все это слагается беззаконно и бесконтрольно...
Русский народ жил перед революцией как великий свободный организм, но не понимал этого; а понял только теперь. А между тем этому организму предстояла тогда еще большая свобода дыхания и труда.
А теперь?
Коммунисты пресекли народное творчество, подавили народный почин, убили частную инициативу. Они заглушили национальный инстинкт самосохранения, навязывая ему чужую, дикую цель мировой революции, и взывают к нему только в час великой военной опасности... У них антинациональная власть стала всем, а личность и народ — ничем.
Ничем, или политической соломой, которую можно жечь безответственно, беспрепятственно и неограниченно в революционной ночи. Этот процесс растраты русского народа, извода населения голодом, холодом, ссылками, непосильным каторжным трудом в концентрационных лагерях и прямыми казнями длится вот уже тридцать лет. ..
Вот доказательства.
По всенародной переписи 1897 года Россия в тогдашних пределах своих насчитывала свыше 128 миллионов жителей. Ея нормально-средний годичный прирост населения составлял до революции, — а по утверждению коммунистов, составляет и ныне — плюс 17 человек на каждую тысячу населения.Согласно этому ее население исчислялось официально к 1914 году в 167 миллионов, а к 1918 году, за вычетом военных потерь первой мировой войны (невступно 2 миллиона), в 175 миллионов приблизительно. Русские статистики исчисляли, что при сохранении этого прироста русское население должно к 1941 году удвоиться по сравнению с 1897 годом и составлять около 257,5 миллиона граждан обоего пола.
Но в конце первой мировой войны от России отпали целые страны и области с населением в 29 миллионов людей; и Советская власть приняла Россию в 1918 году с населением приблизительно в 146 миллионов граждан.
Показуемый Советами нормальный прирост должен был бы дать к началу второй мировой войны плюс 50 миллионов людей; иными словами, послереволюционная Россия должна была бы иметь к 1939 году не менее 196 миллионов населения.Между тем статистическая машина Сталина насчитала после аннулирования им не угодившей ему переписи 1937-го (показавшей по предварительному подсчету невступно 160 миллионовжителей!..) и по его повторному категорическому приказу 170 миллионов людей.
Это означает, что революция погубила в России за первые 22 года по ее собственному подсчету не менее двадцати шести миллионов жизней...
Тут все: и политические расстрелы, и трехлетняя гражданская война (1918—1921); и связанные с ней эпидемии; и тамбовское восстание Антонова; и казни Бела Куна в Крыму (1920—1921); и голод (1920—1921); и гибель бессчетных беспризорных детей, число которых сама Крупская исчисляла миллионами; и многолетний нажим на крестьянство; и коллективизация 1929—1933, погубившая около 600 000 зажиточных крестьянских семей; и страшный голод 1932—1933 года; и бесчисленные «малые» восстания по всей стране, заливавшиеся кровью; и «хозяйственная система» концентрационных лагерей (ГУЛАГ); и постройка Беломорского канала; и Соловки с отданными на замерзание священниками и верующими всех исповеданий; и «набатная» индустриализация, не подготовившая Россию к германскому вторжению, и чистка в Красной Армии, и эмиграция...
С тех пор разразилась вторая мировая война, искусно спровоцированная Сталиным через союз с Гитлером — союз, развязавший руки этому последнему.
До четырех миллионов русских пленных было погублено немцами голодом и холодом во внутренних германских лагерях. Неисчислимы депортированные немцами «восточные рабочие», которые голодали и умирали на принудительных работах. Неисчислимы убитые немцами в России русские в качестве «заложников». Семь миллионов павших показала, явно преуменьшая, советская власть. Неисчислимы русские люди, расстрелянные в России отрядами советского НКВД во время реоккупации за мнимую «коллаборацию» с германцами. Исчезли из Крыма ликвидированные Советами татары (около 150 000). Исчезли с Кавказа карачаи (около 16 000); исчезли с Кавказа чеченцы (около 200 000) и ингуши (около 50 000). Исчезли немцы Поволжья (около 200 000). Все эти малые народы России были частью перебиты, частью сосланы в суровую Сибирь на принудительные работы за то, что они ждали от германцев освобождения из коммунистического рабства...
И в довершение всего — вечно пополняясь, стонут десятимиллионные всероссийские концентрационные лагеря, куда свободный человек не имеет доступа, откуда не бывает ни писем, ни известий и где заключенные живут в среднем не больше восьми месяцев. ..Советская власть решительно предпочитает бесплатного раба, заключенного на смерть, — свободному гражданину, проклинающему коммунизм хотя бы и шепотом.
И вот русский народ, эта живая творческая основа России, — растрачивается, вымаривается, изводится Советским государством; и притом не в силу недосмотра или неумения, а в силу системы, обдуманно и преднамеренно: Советской власти нужны покорные рабы и не нужны люди с собственной мыслью, с национальным сердцем, с самостоятельной волей и с верой в Бога. Тридцать лет длится эта злодейская чистка: в России «вычищают» ее лучших людей, чтобы их и звания не осталось. В этом сущность советской политики, на этом строится Советское государство — на погублении «некоммунистически мыслящих граждан».
Люди всех стран и всех народов должны быть уверены в том, что и им готовится та же участь в случае, если Советы победят в мировом масштабе.
7. О русской национальной лояльности
Всякое государство строится на лояльности своих граждан, т. е. на их готовности повиноваться законам и указам, платить налоги и служить в армии своей страны. Колеблется эта лояльность — и государство теряет свою живую духовную державу, свою волевую спайку; тогда ему не на чем держаться и оно распадается.
Историческая судьба России была необычайно тяжела: открытая равнина, суровый климат, татарское иго, длившееся 250 лет, бесконечные вторжения соседей с северо-запада, юга и юго-востока, отрезанность от морей, отставание в цивилизации и технике... История России есть сплошной поток труда, разорения, борьбы, нового созидания, нового разорения, жертв и страдания — непрерывный процесс борьбы за национальную свободу. И все это преодолевалось. Все бремена принимались и неслись народом. Россия хранила свою национальную независимость и свою самобытную религиозную культуру, оборонялась, росла и постепенно догоняла соседей в цивилизации. А это означает, что у русского народа былздоровый государственный инстинкт, что русская национальная лояльность имела живые и глубокие основы.
На чем же строилась она? Чем держалась Россия?
Она строилась на инстинкте национального самосохранения, принимавшем формы русского самосознания, национализма и патриотизма.
Она строилась на православной вере в Бога и в Христа, Сына Божия, — эта вера учила любви, смирению, долготерпению и жертвенности, она крепила в душах здоровое чувство ранга и готовность повиноваться благоверной власти, связанной с народом единой верой и присягой.
Русская народная лояльность строилась на любви к царями на доверии к их доброй и справедливой воле.
Она строилась на личной, христиански укрепляемой и покаянием очищаемой совести.
Она строилась на здоровом чувстве национальной, сословной и личной чести.
На семейном начале с его инстинктивными и духовными корнями.
На частной собственности, передаваемой по наследству «в род и род», и на связанной с нею свободной хозяйственной инициативе, на мечте честным трудом создать своим потомкам лучшую жизнь.
Что же из всего этого было признано и соблюдено революцией?
Ничего.
В течение 24 лет коммунисты насаждали интернационализм и старались погасить в русском народе национальное чувство и патриотизм, они спохватились лишь в 1941 году, когда было уже поздно и они увидали, что русские солдаты не желают драться за интернациональную Советчину; и они терпят русский национализм лишь в меру его воинской полезности.
В течение 26 лет они гасили веру, разрушали церкви, истребляли пастырей, губили верующих; они позвали православную Церковь на помощь лишь в 1943 году и обещали ей терпимость в меру ее беспрекословной покорности и соучастия в разложении и завоевания вселенной, — с тем, чтобы летом 1947 года снова объявить, что «священник есть заклятый враг Советского государства» и что «религиозно-верующий не может быть лояльным советским гражданином»...
Они принципиально заменили любовь — классовой, а потом и всеобщей ненавистью;смирение — революционным самомнением и гордыней.
Они попрали и опрокинули драгоценное чувство ранга, воспитанное столетиями, ругаясь над лучшими людьми и выдвигая наверх худших: невежественных, свирепых, карьеристов, продажных, болтунов, подхалимов, лишенных совести и самостоятельной силы суждения.
Они заменили благоверную власть — безбожной тиранией и сделали все, чтобы внушить народу, что новая власть не имеет ни доброй, ни справедливой воли.
Они попирают вот уже тридцать лет чувство личного достоинства и чести террором, голодом, доносами и казнями.
Они сделали все, чтобы разложить семью, подорвать ее корни и размножить в стране беспризорных детей, из которых она потом вербовала своих агентов.
Они отменили частную собственность и задушили хозяйственную инициативу.
И все это они делали в порядке вызывающего экспериментирования, без жалости, без ответственности, явно рассчитывая на неисчерпаемое долготерпение и великую жертвенность русского народа...
На чем же они сами построили новую «советскую» лояльность?
На всеобщей нищете коммунизма, на вытекающей отсюда повальной зависимости всех от одной партии, от тоталитарной власти, на социалистической монополии государственного работодательства. Следовательно, на хозяйственном порабощении народа. Это превратило русскую историческую лояльность совести, чести и сердца — в вынужденную рабскую покорность, в еженощный трепет голодного человека за себя и за свою семью.
Эту покорность они закрепили всеобщим политическим шпионством и принудительнымидоносами граждан друг на друга. Мера активного доносительства стала для них мерою преданности Советскому государству; и тот, кто не страхует себя участием в политической агентуре, тот обречен. От кого не поступает доносов, тот считается нелояльным и становится кандидатом в концлагерь; но это не значит, что всякий доносчик застрахован от ссылки или расстрела... Этим они подорвали всякое уважение и доверие в стране — и взаимное между гражданами, и в отношении к тиранической власти. Зачем им это нужно? — Где нет взаимного доверия, там невозможен никакой политический сговор, там невозможны и заговоры, там деспот «может спать спокойно»... И так они воздвигли свой строй на всеобщем нравственном разложении и создали позорнейшую из тираний мировой истории.
Их строй живет страхом, страхом всех перед всеми. Партийные тираны боятся народа и его свободного мнения и потому запугивают народ. От страха они сеют страх угрозами, арестами, тюрьмою, ссылками, политической каторгой концлагерей и прямыми массовыми убийствами.
Их строй живет лестью: мера пресмыкания, всехваления, прославления партийных тиранов давно уже стала мерою преданности Советскому государству. Так было при дворе Нерона и Калигулы: кто хотел жить, тот должен быть льстить без совести, меры и вкуса. Так обстоит теперь дело и в России. Позорно и смешно читать, что пишут у них журналисты, «академики», музыканты и беллетристы о «гениальных вождях», какую глупую лесть выговаривают их партийные и непартийные штатские и военные ораторы об этих «вождях» и «учителях», которые на самом деле жили всю жизнь чужими мыслями (Маркса, Энгельса и др.) и за всю жизнь не высказали ни единой самостоятельной идеи... Правда, все они беспримерны в политической интриге и безоглядной жестокости, — но и только. Хвала, вынужденная страхом, есть навязанная лесть, т. е. самовосхваление навязавшего ее тирана. Какое мнимое «величие»! Какая жалкая самореклама…
Их строй держится ложью: лгут все, кому еще дорога жизнь; лгут, покоряясь, страхуясь, задабривая, приспособляясь, лгут ежедневно, ежечасно, симулируя сочувствие Советчине. Преданность ей и восхищение ей. Не лгать в Советии можно, только погружаясь в молчание и избегая общения с людьми; но и это не может спасти от провокации, доноса и гибели.
Вот чем держится Советское государство: духовною слепотою невежественных фанатиков, карьеризмом выдвиженцев и террором. Такова его политическая система. Таковы его цели и средства.
Это не цели национальной России, это не ее средства. Это два совершенно различных государства. Это две прямо противоположные исторические и политические силы.
Но одна из них — Советская — завладела русской территорией, русскими национальными богатствами и возможностями и поработила русский народ, злоупотребляя, на погибель других народов, его талантом, его терпением, его выносливостью и трудоспособностью и растрачивая его силы во имя мировой революции. Нет сомнения: окончательное торжество Советского государства было бы окончательной гибелью национальной России.
И поистине надо быть политически слепым, чтобы через 30 лет не видеть этого или не понимать. Слепым. ..или же бессовестно лживым.
8. О «советских патриотах»
Что же, советские патриоты все повально страдают политической слепотой? И кого следует называть советским патриотом?
Советскими патриотами следует называть только тех, которые сами называют себя так по собственной, доброй и свободной воле.
Русский народ только что показал и доказал на деле свой русский национальный патриотизм,и мы совершенно не сомневаемся в том, что этот здоровый и глубокий патриотизм инстинкта и духа, спасший Россию от завоевания германцами, преобладает в России и теперь. Мы гордимся этим; мы преклоняемся перед этим и разделяем это чувство.
Но под гнетом советского террора этот патриотизм приходится выдавать в России за советский: этого требуют сами коммунисты; в этом духе лжет советская пресса, об этом приходится лгать и самим национальным патриотам. Осуждать их за это нельзя.
Мы знаем это, мы считаемся с этим и имеем в виду совсем иное.
Мы имеем в виду тех, кто сердцем своим изменил России и прилепился к Советчине. Мы имеем в виду тех, кто сознанием и волею предпочел Советское государство и предался ему на рабство. Мы имеем в виду особенно тех, кто, обладая за рубежом свободой и не находясь в тисках Советчины, отверг свое свободное эмигрантское стояние, прекратил свое зарубежное служение национальной России, к коему он был призван, и добровольно пошел служить партийным тиранам России, покоряясь их приказам, запретам и требованиям, принимая от них «социальные заказы» и «политические поручения», обязуясь содействовать их целям и не уклоняться от их гнусных средств и способов. ..
Это — «советские патриоты». Они сами приняли это звание. Они сами избрали свое служение. К ним относится все то, что сказано и доказано нами выше. Они изменили России в самый трагический час ее истории и этим сами определили свою нравственную и политическую природу.
Они — присоединились. К кому?
В России теперь есть только палачи и жертвы.
И вот одни по своей малой сознательности, граничащей с политической слепотой, добровольно присоединяются к жертвам: доверяя советской пропаганде, заманивающей людей на свою каторгу, они «регистрируются», выбирают советские паспорта, забирают свою рухлядь, садятся на пароходы и тотчас же убеждаются в том, что они обмануты, что они стали рабами и что из этого рабства можно спастись только новым бегством. .. Тогда эти беглецы вновь появляются среди нас и с ужасом подтверждают все то, о чем мы их предупреждали: и допросы, и анкеты, и угрозы, и доносы, и каторгу жизни, и всеобщее унижение, и «потогонную систему» подневольного труда...
Такова судьба политических слепцов.
Дело в том, что в русском зарубежье было слишком много беженцев. Беженец — не эмигрант: он не мыслит политически, он не борец, он не понимает происходящего и не связан никакими целями и идеями. Он — испуганный и спасающийся обыватель; ему бы только «унести ноги», «устроиться» и «обзавестись»; он следует законам массовой психологии. За годы и годы беженство стало его привычным состоянием; его тревожит всегда один и тот же вопрос: «куда податься» и «где лучше устроиться»? Бояться он привык, «бежать» он научился... И вдруг. .. подул другой ветер, обратный. Где же ему разобраться, что пропаганда и что действительность?
Его заманивают, он прислушивается. Ему обещают, он начинает верить. Его уговаривают, на него наседают, сулят и грозят. Везде страшно, всюду беженство. Но «там» — все же Россия,родные поля, леса, реки, снежная зима и главное — родной язык. .. И вот он бежит назад, захватывая нажитые «животишки», надеясь, что их не отберут, и не соображая, что он самскоро отдаст их, чтобы не видеть жену и детей погибающими от голода...
В сущности, это — русские патриоты, заблудившиеся между Россией и Советчиной...
Но есть и другие, настоящие «советские патриоты». Эти отлично знают различие между жертвою и палачоми совсем не хотят присоединяться к жертвам. Именно поэтому они спешат присоединиться к палачам. Они идут к ним со всякою покорностью и готовностью, льстят, славословят, принимают поручения, поносят непокорных и доносят на стойких, издают бесчестные совгазетки, лгут в них заведомо и бесстыдно, формируют «союзы возвращенцев» и «советских патриотов», а иногда и помогают советским людепохитителям. Всем этим они сдают экзамен на «лояльных совграждан», т. е. на агентов и палачей.
И когда наблюдаешь за их суетней и за их газетным непотребословием, за их старанием «приобщиться» и «преуспеть», то невольно вспоминаешь рассказ Леонида Андреева, недавно прочтенный в его собрании сочинений. Он озаглавлен «Бездна»: два рослых оборванца гонятся за девушкой, чтобы изнасиловать ее, а хромой и плюгавый бежит сзади с воплем: «И я, братцы, и я!..».
Именно таковы зарубежные «советские патриоты» — с именем и без имени.
Пусть не говорят нам, что они все же «пишут о России, и притом сочувственно». На самом деле все, что они делают, они делают лишь в меру советского приказа или позволения, т. е. они пишут о России постольку, поскольку это выгодно ее врагам и поработителям, и «сочувствуют» русскому делу лишь постольку, поскольку это выгодно коммунистической пропаганде.Поэтому самое их писание о России, — политическое, хозяйственное или беллетристическое, — что бы они там ни выписывали и как бы ни ловчились, — естьпредательство.
Пусть не говорят нам, что среди советских патриотов есть и такие, которые «все же паспортов не берут и в Совдепию не едут»: они только посещают полпредства, они только вполголоса подхваливают и даже когда завтракают или празднуют с большевиками, то стараются указывать им на их «ошибки». Все это мертвое и криводушное пустословие. Эти соблазнители недалеко ушли от настоящих «советских патриотов»: они сидят в своих парижских виллах и квартирах, в безопасности, ничем не рискуя, и криводушествуют,соблазняя и зазывая. Это добровольные рекламеры Советчины. Это не палачи, а толькозаманиватели жертв. Сами в Советии не побывавшие, давно или никогда или ничего в ней не видавшие, они заняты реабилитацией советских злодеяний, а наивные люди, читая статьи этих услужливых советских лжесвидетелей,верят им и идут на регистрацию. При этом сами лжесвидетели отлично знают, что похвала их фальшива и что они лгут, и называют свое темное дело «подвигом лжи»...
И напрасно они восхищаются (или только делают вид, будто восхищаются) размерами советского промышленного строительства: «Какие заводы построены, какие сооружения воздвигнуты, Россия не видела ничего подобного»...
Мы спросим только: для чего все это сооружается? Ради какой цели? Ответ: для революционного завоевания мира ценою погубления России. Этим сказано все. Нельзя восхищаться средством, не разделяя цели. Кто радуется успехам советской промышленности, тот в действительности втайне сочувствует этим мировым планам и только боится высказывать это вслух.
А мы спросим еще: какою ценою оплачивается это строительство? Ответ: ценою концлагерного режима, ценою бесчеловечной растраты русской силы, русской свободы, русского таланта и русской чести. Нелепо, чудовищно восхищаться успехами, добываемымитакой ценой, бессмысленно закрывать себе глаза на такое разорение России во имя успехов Советского государства и мировой революции. Так бывает, что наивные старики в деревне радуются «городским успехам» своей дочери, не соображая того, чем она промышляет и куда ведут ее эти «успехи».
Россия переживает болезненную, катастрофически слагающуюся и протекающую «промышленную инфляцию»... Ей соответствуют разорение и хищение русского крестьянства... Что останется от этой «инфляции» к концу революции? Когда и как опомнится и оправится русское крестьянство? Умный хозяин «считает цыплят по осени»; дальновидный политик понимает, что без здорового крестьянства русской демократии не бывать. Чему же радуются эти люди? Грядущему «цезаризму» в России? Или ее пролетаризации? Или просто размерам плохо, на показ построенных зданий?
Таковы «советские патриоты». Таков смысл их политики.
И беспристрастная история никогда не забудет их «советских заслуг». Она недвусмысленно установит, что Советский Союз никогда не был Россией, и что это два государства различного духа, различных целей и различной судьбы.
1947 г.
Комментарии
Отправить комментарий