Митрополит Анастасий (Грибановский): О силе слова и отрешении от земного
Блаженнейший Митрополит Анастасий (Грибановский Александр А., 1873 - 1965)
(Размышления и Заметки).
О силе слова и отрешении от земного
ОТРЕШИТЬСЯ ОТ ЗЕМНЫХ НИЗИН, полетом орла устремиться к вечному лучезарному Солнцу и увлечь за собою других — вот высшее наслаждение, доступное человеку на земле и вместе лучший дар, какой он может принести своим ближним.
Сколько бы люди ни привыкли пресмыкаться во прахе, они будут благодарны всякому, кто оторвет их от дольнаго мира и на своих мощных крыльях вознесет к небесам. Человек готов отдать все за мгновение чистого духовного восторга и благословит имя того, кто сумеет ударить по лучшим струнам его сердца. Здесь надо искать тайну потрясающаго успеха, какой имела некогда знаменитая речь Достоевского на Пушкинском празднике в Москве. Гениальный писатель сам изобразил потом впечатление, произведенное им на своих слушателей, в письме к своей жене. "Я читал, пишет он, громко, с огнем. Все, что я написал о Татьяне, было принято с энтузиазмом. Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как бы в истерике. Когда я закончил, я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить. Порядок заседания нарушился: гранд-дамы, студенты, государственные секретари все это обнимало, целовало меня." Как назвать это настроение аудитории, вместившей в себе лучший цвет всего нашего образованного общества, если не состоянием духовнаго экстаза, к которому менее всего, казалось, способна наша холодная интеллигенция. Какою силою великий писатель сердцевед совершил это чудо, заставив всех своих слушателей без различия возраста и общественного положения почувствовать себя братьями и слиться в одном священном высоком порыве? Он достиг этого, конечно, не красотою формы своей речи, которой скорее не доставало обычно Достоевскому, а величием провозглашенной им идеи вселенского братства, повитой огнем высокого вдохновения. Это — подлинно пророческое слово возродило сердца людей, заставив их познать истинный смысл жизни; истина и сделала их хотя на мгновение не только свободными, но и счастливыми в своей свободе. Здесь уместно вспомнить слова Карлейля: "великий человек с его свободной силой, исходящей прямо из рук Божиих, есть молния. Его слово, мудрое спасительное слово: в него могут все поверить. Все воспламеняется тогда вокруг этого человека, раз он ударяет своим словом, и все пылает огнем, подобным его собственному" ("Герои и Героическое в истории").
Сколько бы люди ни привыкли пресмыкаться во прахе, они будут благодарны всякому, кто оторвет их от дольнаго мира и на своих мощных крыльях вознесет к небесам. Человек готов отдать все за мгновение чистого духовного восторга и благословит имя того, кто сумеет ударить по лучшим струнам его сердца. Здесь надо искать тайну потрясающаго успеха, какой имела некогда знаменитая речь Достоевского на Пушкинском празднике в Москве. Гениальный писатель сам изобразил потом впечатление, произведенное им на своих слушателей, в письме к своей жене. "Я читал, пишет он, громко, с огнем. Все, что я написал о Татьяне, было принято с энтузиазмом. Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как бы в истерике. Когда я закончил, я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить. Порядок заседания нарушился: гранд-дамы, студенты, государственные секретари все это обнимало, целовало меня." Как назвать это настроение аудитории, вместившей в себе лучший цвет всего нашего образованного общества, если не состоянием духовнаго экстаза, к которому менее всего, казалось, способна наша холодная интеллигенция. Какою силою великий писатель сердцевед совершил это чудо, заставив всех своих слушателей без различия возраста и общественного положения почувствовать себя братьями и слиться в одном священном высоком порыве? Он достиг этого, конечно, не красотою формы своей речи, которой скорее не доставало обычно Достоевскому, а величием провозглашенной им идеи вселенского братства, повитой огнем высокого вдохновения. Это — подлинно пророческое слово возродило сердца людей, заставив их познать истинный смысл жизни; истина и сделала их хотя на мгновение не только свободными, но и счастливыми в своей свободе. Здесь уместно вспомнить слова Карлейля: "великий человек с его свободной силой, исходящей прямо из рук Божиих, есть молния. Его слово, мудрое спасительное слово: в него могут все поверить. Все воспламеняется тогда вокруг этого человека, раз он ударяет своим словом, и все пылает огнем, подобным его собственному" ("Герои и Героическое в истории").
Комментарии
Отправить комментарий