Священноиерей Леонид Пляц: Об ответе греков епископу Феогносту по поводу крещения
Антиномичностью
характеризуется и единство вечного благодатного содержания жизни Церкви
Христовой на земле и ее литургических форм. С одной стороны, эти формы --
литургические предания, обычаи, обряды -- могут меняться от одной поместной
Церкви к другой, совершенствоваться, развиваться во времени, более адекватно
выражать вечное божественно-благодатное содержание по отношению к конкретной
эпохе. С другой стороны, для амплитуды этих изменений есть некий предел,
определяемый внутренними требованиями божественного содержания. Вспомним, как в
91-м правиле Василия Великого говорится об опасности неосторожного обращения с
древними литургическими формами (таковое грозит превращением всей евангельской
проповеди… в пустой звук!). То же самое глаголет и Седьмой Вселенский Собор о
недопустимости нарушать древние законные церковные предания писанные или
неписанные. То есть, вроде и можно менять, совершенствовать внешние формы жизни
Церкви и вроде нельзя. И можно, и в то же время есть предел. Если мы возьмем футбольный мяч и начнем
менять его форму, стискивая в руках и так, и сяк, сжимая во все стороны, то он,
изменяя свою форму, совершенно не будет терять своей функциональности. Даже
напротив, как раз с изменением его формы с разных сторон через контакт с
игроками и связана полнота его, с позволения сказать, «бытия», применения,
смысла, логоса его существования. Но это только одна часть антиномии. Другая
связана с тем, что для изменения его формы есть онтологический, естественный
предел. Если мы зажмем мяч в тисках на верстаке и начнем винтовым рычагом
сближать тиски, то настанет предел, некая «красная линия», некий «дедлайн»,
когда дальнейшее, не санкционированное внутренними свойствами мяча, изменение
его формы, сжимание приведет к тому, что мяч лопнет, потеряет свою
функциональность, свое предназначение. Так и в отношении литургических форм
церковной жизни есть предел, заходить за который в их изменении нельзя. Кто же
может знать этот таинственный предел и определять его? Так как Церковь – это
Невеста Христова, столп и утверждение истины, по апостолу Павлу, то и
определяет этот предел Сам Бог, Дух Святый, наполняющий литургические формы
Церкви, ее членов, живущий в них. Определяет, во исполнение обетования Христа,
что Он наставит учеников Его «на всякую истину», через соборные определения
Отцов Церкви («изволилось Духу Святому и нам»), через саму практику церковную,
когда еще нет определений по какому-либо вопросу; через реакцию соборного
разума, когда попытка что-то изменить провоцирует массовое соборное разделение,
соборный протест. Как только имеет место такой протест, сразу вступают в
действие законы церковные о недопустимости новшеств. Здесь надо отметить, что
Отцы эпохи Вселенских и Поместных Соборов из Книги Правил определяли термином
«ересь» не только нарушения догматических, в современном понимании этого слова,
преданий, но и преданий литургических («обрядовых»). Например, ересь аквариан
(которые служили литургию на воде вместо вина), тетрадитов (праздновали Пасху
строго 14-го нисана по еврейскому календарю вместо общецерковной даты,
определенной Первым Вселенским Собором). В толкованиях к этим правилам
указывается на «ересь армян», которые уклонились в другую крайность (опять
разрушение антиномического единства) и принципиально на проскомидии не
добавляли в вино воду вообще. Позже широко используется в средние века термин
«хлебопоклонническая ересь» (в отношении латинского учения о пресуществлении
Даров установительными словами Спасителя), ересь «азимитов» (то есть
«опресночников», в отношении латинского служения Евхаристии на опресноках).
Кстати, и латиняне отпали от Церкви, по мудрованию наших благочестивых предков,
именно, в первую очередь по причине «аполлинарианской ереси» -- так называли
Отцы древности служение на опресноках. Итак, из всего выше изложенного мы
видим, что определение 15 правила Двукратного Константинопольского Собора, в
девятом веке, о проповеди ереси лжеепископом относится не только к нарушению
догматических, в современном понимании, преданий, но и к нарушению
литургических форм, которые Отцы оградили соборными решениями, анафематизмами
или своим согласием по этому вопросу (консенсус патрум). Ибо термин «ересь» мы
должны толковать не по своему мудрованию, а так, как его понимали те Отцы,
которые правила Соборов и составляли.
Обновленческая ересь
новообрядцев заключается, следовательно, в разрушении антиномического единства
между содержанием и формами церковной жизни. Они дали слишком много места
свободе форм, забыв о второй части антиномии: о таинственных границах-пределах для
изменений, положенных Святым Духом. Положенных через всеобщую церковную
традицию, через Соборы и Отцов. Как когда-то Арий разорвал единство Троицы
через чрезмерный акцент на раздельность ипостасей (хотя никто не спорит, что различие
есть, но! до определенных только пределов), так и никониане-новообрядцы
разрушили антиномическое единство благодатной церковной жизни через чрезмерный
акцент на свободе форм (хоть мы и не спорим, что определенная свобода имеет
место быть, но только до пределов, определенных Святым Духом через Соборы,
Отцов, непрерывную церковную традицию).
Одним из таких
еретических новшеств явилось нарушение церковной дисциплины Таинства Крещения.
Издревле обливательное крещение допускалось только в экстремальных
обстоятельствах: когда, например, крещаемый при смерти, настолько тяжело болен,
что погружение невозможно; когда крещаемый в тюремной камере, перед казнью, всё
надо делать тайно и нет доступа к большой воде и в прочих подобных случаях.
Нормализация (то есть безразличное применение без экстремальных оправданий)
обливательного крещения явилась измышлением сначала латинян, а потом
новообрядцев, вступившим в явное противоречие и с 50-м апостольским правилом, и
с всеобщей православной церковной традицией, и с постановлением Московского
Поместного Собора 1629 года, и даже с состоявшимся уже в 1756 году Собором
самих новообрядческих Восточных патриархов, которые в своем Томосе изрекли, что
«обливательное крещение не есть крещение, а паче осквернение»…
Здесь после несколько
пространного вступления мы и перейдем, собственно, к более частной теме данной
статьи, указанной в заголовке.
В полемике с
древлеправославными о форме таинства крещения никониане, для оправдания
допустимости обливания, традиционно прибегают, в числе прочих, к следующему
каноническому аргументу (выделено курсивом), из книги дореволюционного
новообрядческого архиерея, историка и догматиста Макария (Булгакова), митрополита
Московского и Коломенского «История Русской Церкви»:
«Для решения такого
рода недоумений и вопросов, действительно возникавших, для устранения такого
рода разностей и неисправностей в совершении таинств и прочих священнодействий,
действительно обнаруживавшихся, и направлены были преимущественно правила
Владимирского Собора (1274), ответы Константинопольского Собора на вопросы
Феогноста, епископа Сарского (1301) и некоторые послания митрополитов наших
Киприана и Фотия. Таинство крещения иногда совершалось у нас чрез обливание.
Против этого восставали и Собор Владимирский, и митрополиты Киприан и Фотий, и
предписывали, чтобы крещение совершаемо было непременно чрез троекратное
погружение с произнесением слов: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь».
Обливание допускалось только в случаях крайней нужды. Константинопольский Собор на вопрос Феогноста, как
поступать, если пожелает креститься какой-либо татарин, а сосуда большого для
погружения его не будет, отвечал: в таком случае можно крестить его и чрез
троекратное обливание.» [1]
На этот, якобы, ответ
Константинопольского Собора 1301 года ссылаются новообрядцы в оправдание допустимости
обливательного крещения.
Однако, из целого ряда
источников следует, что епископ Сарский (Сарайский) Феогност был в
Константинополе не в 1301 году, а в 1276. И получил данный ответ на свой вопрос
о крещении татар от патриарха Иоанна Векка и Константинопольского Синода,
которые находились в Лионской унии (1274 – 1283) с латинянами.
Вот цитата из работы
протоиерея Иоанна Мейендорфа «Византия и Московская Русь. Очерк по истории
церковных и культурных связей в XIV веке»: «Кирилл занимал выжидательную
позицию, будучи митрополитом Киевским и всея Руси, когда в Константинополе
правил униатский патриарх Иоанн Векк (1276-1282 гг.), ставленник императора
Михаила VIII Палеолога, который принял Лионскую унию. В течение всего этого
времени русский митрополит не прерывал отношений с патриархатом. В 1276 году согласно Никоновской
летописи, епископ Сарайский Феогност был
послан в Константинополь «высокопреосвященным Кириллом, митрополитом Киевским и
всея Руси» и «царем ордынским» Менгу-Темиром к патриарху и греческому
императору Михаилу Палеологу. Он вез «письма и дары» и от митрополита, и от
хана. Феогност
присутствовал на заседании патриаршего синода во главе с Иоанном Векком,
получил официальные ответы синода на канонические и дисциплинарные вопросы,
возникшие в России, - и все это безо всякой оглядки на
отношения патриарха с папством. При этом русские знали о событиях в
Константинополе… Русская митрополия игнорировала «униатство» императора Михаила
Палеолога»[2].
Из нескольких
источников следует, что епископ Феогност последний раз упоминался в летописях в
1291 году и, во всяком случае, его уже не стало в 1296 году, когда вместо него
на Сарскую кафедру взошел епископ Измаил:
1) «Феогност, епископ Сарский и Переяславский поставлен в епископы в 1269 г., на место епископа Митрофана; в 1274 г. участвовал на соборе во Владимире, где были изданы церковные правила; после того три раза ездил в Грецию: первый раз от митрополита Кирилла к патриарху Иоанну Векку. Во второй раз он ездил от Менгу-Темира, в качестве посла ханского, к императору Михаилу» [3].
2) «Известный православный исследователь игумен Андроник (Трубачев) сделал предположение, что священномученик Анфим пострадал в конце XIII века. Действительно, между архиерейством третьего Сарского епископа Феогноста, последнее упоминание о котором относится к 1279 году, и четвертого - Измаила, в первый раз упоминавшегося в 1296 году, лежит значительный пробел, и некоторые исследователи предполагали, что между ними был еще один епископ. Мог быть им и священномученик Анфим. Это время в Орде было временем постоянных междоусобиц между главными ханами Орды Телебугой (убитым в 1291 году) и Тохтой, и всесильным темником Ногаем. Так как Сарские епископы находились под покровительством главных ханов, то один из них мог стать жертвой сторонников Ногая»[4].
3) «Первым Сарайским епископом был
Митрофан (1261-1269). Все время своего пребывания на кафедре он неисходно
проживал в Орде. В 1269 г. к Сарайской епархии была присоединена древняя
Переяславская епископия, разоренная татарским нашествием. Преемник епископа
Митрофана, Феогност
(1269-1291) именовался епископом Переяславским и Сарайским и
местом своего проживания избрал Переяславль. В отличие от него все другие
Сарайские епископы проживали в столице Золотой Орды. Первоначальная территория
Сарайской епархии располагалась между Волгой и Днепром, в степях Поволжья и
Дона, и соприкасалась с границей Рязанской епархии»[5].
4) «Епископы Сарайские:
- Митрофан (1261—1269)
- Феогност (1269 — упом.
1291) еп. Переяславский и Сарайский
- Исмаил (упом. 1296—1312)
- Варсонофий (1312 —
упом. 1330)»[6]
Очевидно, что Феогност,
епископ Сарский, никак не мог быть в Константинополе в 1301 году, но ответ на
его вопрос о крещении мог быть дан только в 1276 году, когда византийцы пребывали
в Лионской унии, и когда, собственно, и состоялось то заседание патриаршего
синода во главе с Иоанном Векком, на котором этот ответ был получен. Почему же
такой образованный и эрудированный историк как митрополит Макарий ошибся в
датах? Как могло такое произойти?
Боюсь, что ответ лежит
в плоскости церковной политики и антидревлеправославной полемики со стороны
новообрядцев. Митрополит Макарий прекрасно понимал, что ответ еретиков-униатов,
благоприятствующий обливательному крещению, канонически ничтожен. И потому
сдвинул время ответа епископу Феогносту на Собор 1301 года, когда Лионская уния
уже прекратила свое существование, и греки вернулись к православию. Одна из
вариаций, так сказать, на тему «Деяний на еретика Мартина». «Всё тайное»,
однако, «становится явным», по слову Господа, и ныне мы можем ясно видеть всю
неосновательность и фальсифицированность одного из расхожих никонианских
аргументов. Древлеправославным верующим, думаю, было бы полезным взять на
вооружение результаты данного небольшого исследования, дабы в случае
столкновения с «аргументом» митрополита Макария из уст новообрядцев, указать на
его каноническую ничтожность. Ибо дан был сей ответ о возможности
обливательного крещения не духовенством Православной Византии, а еретиками-униатами.
Священноиерей
Леонид Пляц
[1] https://www.sedmitza.ru/lib/text/435909/
[2]https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Mejendorf/vizantija-i-moskovskaja-rus/2
[3]https://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/142591/%D0%A4%D0%B5%D0%BE%D0%B3%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82
[4]http://uspenskiysobor.narod.ru/html/11_1_16.html
[5]http://www.vidania.ru/temple/temple_mosobl/krituckaya_mitropoliya.html
[6]https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D1%83%D1%82%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B5%D0%BF%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8%D1%8F
Комментарии
Отправить комментарий