Слово ученого В. П. Эфраимсона о советской системе, произнесенное в 1985 г.

После московского митинга протеста 24 декабря, когда на всю страну прозвучало то, что раньше вслух не произносилось, американский друг, эмигрировавший в 1974 году, прислал мне письмо.

“Понимаю, что Россия  давно уже другая, и параллели с 1985 годом неправомерны, просто глупы. Но что-то такое носится в воздухе, мне кажется. Или – только в моем воображении? Например, вспоминается выступление Владимира Павловича Эфраимсона в Политехническом музее в декабре 1985 года. Ведь тогда никто ничего подобного даже представить себе не мог. Или я ошибаюсь, время стерло четкие границы, и уже мог?”

Не мог. Я хорошо помню декабрь 1985 года. И потому, для более полного представления о поступке Эфраимсона, приведу некоторые примеры, приметы, детали. Для сопоставления. 

Владимир Павлович Эфраимсон (1908 – 1989) – известный ученый, генетик. Во всех справочниках можно о нем прочитать. А также о том, что был он человеком неукротимым, непримиримым, отчаянно смелым. Когда его допрашивали в НКВД на Лубянке, когда следователь пытался его запугать, кричал: “Да знаете, где вы находитесь!”, он иронизировал, отвечал: “Знаю. Я - дома, а вы...”

Дело в том, что он родился в 1908 году как раз в этом доме на Лубянке, где было страховое общество “Россия”, его отец - банковский служащий...

В 1929 году, когда уже началась травля ученых, когда в МГУ, ректором которого был Вышинский клеймили выдающегося русского биолога генетика Сергея Сергеевича Четверикова, студент биологического факультета Эфраимсон один-единственный выступил в защиту учителя. И был исключен из университета. А затем, в 1932-м, арестован. 

После отсидки, после войны, фронта он написал доклад против учения Лысенко и передал его в отдел науки ЦК КПСС. В 1949 году его снова арестовали, отправили в лагеря Казахстана - до 1955 года. Выйдя на свободу, продолжил борьбу с лысенковщиной. 

Вот такой человек пришел в декабре 1985 года в Политехнический музей – на просмотр фильма “Звезда Вавилова”. Как в те времена называлось – на “закрытый просмотр”.

Cудьба Николая Вавилова известна ныне всем. Тогда же знали, что его репрессировали. О подробностях ходили глухие слухи. В 1966 году, на закате хрущевской оттепели, в СССР было два литературных журнала, особо почитаемых в кругах либеральной интеллигенции. “Новый мир” – во главе с Александром Твардовским, и казахстанский “Простор” – во главе с Иваном Шуховым. В “Просторе” вышла повесть Марка Поповского “Тысяча дней академика Николая Вавилова”. Юрий Герман писал из Ленинграда в Алма-Ату, Ивану Шухову: “Два номера Вашего “Простора” пользуются в Ленинграде необыкновенным, истерическим успехом... 

Получил два номера на одну ночь - с 11 часов вечера до 10 часов утра... “. 

Между тем, если судить по нынешним временам, сказано там было немного. Вот как вспоминал сам Марк Поповский: “В повести этой... ни слова не было о тюрьме и следствии. Речь шла лишь о трех годах жизни Николая Вавилова перед арестом - 1937-1940. Но кое-какие детали будущей трагедии там уже проглядывали”.

Фильм “Звезда Вавилова” создавался в 1984 году, когда о хрущевской оттепели остались далекие воспоминания. Но, тем не менее, авторы сказали, что могли.

После просмотра на сцену Политехнического выходили ученые и говорили... В завуалированных, осторожных выражениях: “трагическая судьба”, “большая несправедливость” и т. п. 

Когда обсуждение завершилось, поднялся Владимир Павлович Эфраимсон: 

 

“Я пришел сюда, чтобы сказать правду... Я не обвиняю ни авторов фильма, ни тех, кто говорил сейчас передо мной. Но этот фильм – неправда. Вернее – еще хуже. Это – полуправда. 

В фильме не сказано..., что Вавилов – не трагический случай в нашей истории. Вавилов – это одна из многих десятков миллионов жертв самой подлой, самой бессовестной, самой жестокой системы... Системы, которая уничтожила, по самым мягким подсчетам, пятьдесят, а скорее – семьдесят миллионов ни в чем не повинных людей. И система эта – сталинизм. Система эта – социализм. 

Социализм, который безраздельно властвовал в нашей стране, и который и по сей день не обвинен в своих преступлениях... 

Я не обвиняю авторов фильма в том, что они не смогли сказать правду о гибели Вавилова. Они скромно сказали – погиб в Саратовской тюрьме. Он не погиб. Он – сдох! Сдох, как собака. Сдох он от пеллагры – это такая болезнь, которая вызывается абсолютным, запредельным истощением... 

Великий ученый, гений мирового ранга, гордость отечественной науки, академик Николай Иванович Вавилов сдох, как собака, в саратовской тюрьме. И надо, чтобы все, кто собрался здесь, знали и помнили это... 

Я – старый человек. Я перенес два инфаркта. Я более двадцати лет провел в лагерях, ссылке, на фронте. Я, может быть, завтра умру. Умру – и кроме меня вам, может быть, никто и никогда не скажет правды. А правда заключается в том, что вряд ли среди вас, сидящих в этом зале, найдется двое-трое людей, которые, оказавшись в застенках КГБ, подвергнувшись тем бесчеловечным и диким издевательствам, которым подвергались миллионы наших соотечественников, и продолжают подвергаться по сей день лучшие люди нашей страны, – вряд ли найдется среди вас хоть два человека, которые не сломались бы, не отказались бы от любых своих мыслей, не отреклись бы от любых своих убеждений. 

Страх, который сковал людей – это... страх реальной опасности. И вы должны это понимать. До тех пор, пока страной правит номенклатурная шпана, охраняемая политической полицией, называемой КГБ, пока на наших глазах в тюрьмы и лагеря бросают людей за то, что они осмелились сказать слово правды, за то, что они осмелились сохранить хоть малые крохи своего достоинства, до тех пор, пока не будут названы поименно виновники этого страха, – вы не можете, вы не должны спать спокойно. 

Над каждым из вас и над вашими детьми висит этот страх. И не говорите мне, что вы не боитесь. Даже я боюсь сейчас, хотя моя жизнь прожита. И боюсь я не смерти, а физической боли, физических мучений. 

Палачи, которые правили нашей страной, – не наказаны. И до тех пор, пока за собачью смерть Вавилова, за собачью смерть миллионов узников, за собачью смерть миллионов умерших от голода крестьян, сотен тысяч военнопленных, пока за эти смерти не упал ни один волос с головы ни одного из палачей – никто из нас не застрахован от повторения пройденного. 

Пока на смену партократии у руководства государства не встанут люди, отвечающие за каждый свой поступок, за каждое свое слово – наша страна будет страной рабов, страной, представляющей чудовищный урок всему миру. 

Я призываю вас – помните о том, что я сказал вам сегодня. Помните! Помните!”

 

Мой американский друг спрашивает: почему слово Эфраимсона тогда не стало бомбой, не распространилось в списках, почему о нем почти никто и не знал? 

Потому что даже СЛУШАТЬ, что советский социализм - преступная, палаческая система, было страшно. Не случайно же один из ученых, академик, сказал тогда про Эфраимсона: “Не совсем нормальный”. Психологически понятно: все мы, называя таких людей ненормальными, на самом деле прятались от себя, скрывали свой страх. 

Да, слово Эфраимсона запомнили, записали, но распространять ТАКОЕ - было очень страшно. В декабре 1985-го. Никто ж не знал, что будет гласность, что будет не страшно. 

Москва

Сергей Баймухаметов