Монахиня Нектария. Императрица и Распутин

Императрица и Распутин

Монахиня Нектария (Мак Лиз)

Перевод с английского.

Русский текст Вячеслава Марченко.

Консультант перевода Ричард (в крещении – Фома) Бэттс.


Глубокая неприязнь к Императрице со стороны прогрессивного общества вызвала многочисленные злословия и о дружбе ее с Распутиным, и о его предполагаемом влиянии на нее и Императора. Описываемый здесь портрет составлен, насколько это возможно, на основании достоверных источников, но даже при всем этом полная правда о нем ускользает от нас. Тот, кто попытается по своему собственному предубеждению либо реабилитировать Распутина, либо предать его проклятию, вынужден будет не принимать во внимание множество противоположных мнений.

Григорий Распутин не был ни священником, ни монахом; он был почти неграмотным странником, родом из Сибири. С согласия жены он ушел из своей деревни странствовать по святым местам – в то время это было распространенным явлением среди русских крестьян. Как свидетельствует дочь Григория Распутина, Мария, он еще ребенком обнаружил в себе природный дар прозорливости. Когда Григорий стал старше, исцеления по его молитвам сделали его известным в родных местах. В 1903 году Распутин появился в Санкт-Петербурге и был представлен в аристократических кругах благодаря своей известности странника и прозорливца. Затем, в 1905, его представили Императору и Императрице в доме одного из родственников Царской Семьи, а позднее пригласили в Царское село – рассказать о странствиях.

Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II, рассказывает: “Он не был ни святым, ни дьяволом. Для Ники и Аликс он оставался тем, кем был на самом деле – крестьянином с крепкой верой в Бога и даром исцеления. В его встречах с Императрицей не было ничего мистического – все это плод воображения людей, никогда не встречавших Распутина во Дворце. Некоторые даже превратили его в приближенное лицо. Другие называли его то монахом, то священником. Он же не занимал никакого положения при Дворе или в Церкви, и не было в нем ничего привлекательного или захватывающего, как считали люди, кроме несомненного дара исцеления. Он был простой странник“.

Распутин сознавал греховную свою природу, говорил, что ему есть в чем каяться на исповеди. С самого начала его появления в обществе, отец Иоанн Кронштадтский и архимандрит Феофан (Быстров), духовник Царской Семьи, говорили, что чувствовали его искренность.

Ольга Александровна добавляет:
“Важно не забывать, что и Ники и Аликс были полностью осведомлены о прошлом Распутина. Абсолютная неправда, что они почитали его за святого, неспособного на зло. Повторяю снова, я имею право говорить это: не дурачил их Распутин, и не было у них никаких иллюзий насчет него. Беда в том, что люди не знали правды, а положение Ники и Аликс не позволяло им пускаться в оправдания по поводу обрушившейся на них лжи”.

Великая княгиня Ольга Александровна лично была далека от благорасположения к Распутину. Ей он никогда не нравился, но она чувствовала, что “интересам истории нельзя служить с пристрастной позиции“. Она редко его видела.

Когда стало известно, что Распутин принят во Дворце, его репутация сильно возросла, и многие стали пытаться использовать его для удовлетворения собственных амбиций. Его засыпали просьбами походатайствовать перед высокими покровителями, поскольку считалось, что он имеет на них влияние, предлагали подарки, чтобы достичь ответной милости, но Распутин ничего не просил и не брал для себя. Даже мебель в небольшой квартире, которую он снял для себя и двух дочерей, была взята в аренду. Через его руки проходили огромные суммы денег, но доподлинно известно, что большую часть он отдавал бедным. Есть свидетельство о том, что Распутин умер нищим, что у него не осталось ничего, кроме Библии, одежды и нескольких маленьких подарков от Императрицы. Это было недавно оспорено одним автором, – он сообщает, что у Распутина на счету в Тюменском банке было 150 000 рублей. Это обвинение безосновательно – семья Распутина не получала денег со счетов банков, разве что для них была пожалована какая-то сумма после его смерти.

Отношения Распутина и Царской Семьи не шли дальше вечерних его рассказов, если не считать периодических приступов болезни Алексея. Однажды в 1907 году в Царском Селе во время особенно тяжелого приступа Алексей упал в саду. Как и в прежних случаях, нога в месте удара сильно распухла, удар при падении вызвал внутреннее кровотечение, и через несколько часов Наследник корчился от невыносимой боли. К полуночи врачи не оставили родителям никакой надежды: кровотечение остановить не удавалось. Александра Феодоровна, отчаявшись спасти жизнь сына, попросила молитв Распутина.

Ольга Александровна пишет:
“Он приехал во Дворец около полуночи или даже позднее. Я к этому времени ушла к себе, а рано утром Аликс позвала меня к Алексею. Я глазам своим не поверила. Мальчик был не только жив – у него был здоровый вид. Он сидел в постели, температура нормальная, глаза ясные, и не следа опухоли на ноге. Вчерашний ужас стал бесконечно далеким кошмаром. Позже я узнала, что Распутин даже не дотронулся до ребенка, а просто стоял у постели в ногах и молился. Конечно, тут нашлись люди, утверждавшие, что молитва Распутина просто совпала случайно с выздоровлением моего племянника. Но прежде всего – любой доктор подтвердит, что такие сильные приступы не проходят за какие-то несколько часов. Во-вторых, такое совпадение могло быть, скажем, раз или два, но я даже не могу сосчитать, сколько раз повторялись такие случаи“.

Подобный случай – второе, почти смертельное кровотечение, произошел в Спала, в Польше. Приехать Распутин не мог, но прислал телеграмму: “Господь услышал твои молитвы и видел твои слезы. Не печалься, не умрет дитя“. Вопреки приговору медиков, Алексей поправился вскоре после получения телеграммы.

Ольга Александровна с горечью вспоминает, какой вал клеветы поднялся вокруг Александры Феодоровны из-за того, что она верила в увиденное своими собственными глазами:

“Все они накинулись на мою бедную невестку сначала за то, что по ее вине наследник родился больным, а потом за то, что она пыталась найти средство от его болезни. Справедливо ли это? Ни мой брат, ни Аликс не верили, что этот человек наделен сверхъестественной силой. Они видели в Распутине / / крестьянина, чья глубокая вера обратила его в инструмент воли Божией, который мог быть использован только в случаях болезни Алексея. Аликс сама страдала невралгией и болезненным ущемлением нерва, но я никогда не слышала, чтобы /он/ помогал ей“.;

Мария Распутина, дочь Григория Ефимовича: “Мой отец не обращал внимания на тех, кто прославлял его “чудеса“, ставя его в один ряд со святыми. Он считал все, что он делает, совершенно естественным. “Надо только Бога просить, молитва – она все может“, – говорил он. Никогда, – повторяю, – никогда отец не лечил никого иными средствами, кроме молитв, и никогда не впадал он в грех гордости, воображая себя наделенным какими-то сверхъестественными силами, не называл он себя и “избранником Божиим“. “Нет святых на земле, – говорил он, – пока живет человек, он и грешит””.

Не только Алексею помогали молитвы Распутина. И маленький сын Лили Ден, и Анна Вырубова были на краю смерти из-за опасных болезней; он приходил, молился об их исцелении, и они были исцелены. Согласно свидетельству баронессы Буксгевден, премьер-министр Столыпин, проницательный, умный государственный деятель, призывал Распутина помолиться у постели своей дочери, когда взрывом бомбы террориста, метившего в самого Столыпина, она была тяжело ранена и искалечена. И это при том, что личная антипатия Столыпина к Распутину была общеизвестна.

Но не исцеления Распутина волновали общественное мнение: словно осиное гнездо, оно было растревожено слухами о его пьянстве и развратничестве, необоснованно примешивая сюда даже самих Царя и Царицу. О Распутине и Александре Феодоровне, а иногда даже и о самом Царе, ходили нелепейшие слухи. Те, кто близко знал Царицу, полностью игнорировали все это, – к несчастью, таких было меньшинство.

Частые посещения Дворца Распутиным – явное преувеличение. Согласно свидетельствам тех, кто знал это наверняка, Великой княгини Ольги Александровны, баронессы Буксгевден, Лили Ден, Пьера Жильяра и Анны Вырубовой, он на самом деле бывал во Дворце редко; в первые годы после своего представления ко Двору примерно раз в месяц, потом и того реже. Баронесса Буксгевден пишет: “Я жила в Александровском дворце с 1913 по 1917 год, моя комната была рядом по коридору с детской. Ни разу я не видела Распутина в обществе Великих княжон. Месье Жильяр, который тоже жил во Дворце несколько лет, напишет в своих мемуарах, что видел Распутина во дворце только один раз.

О пресловутой аморальности Распутина написано множество книг – возможно, больше, чем вообще о дебошах какого-нибудь человека. Насколько это правда – трудно судить; слишком все переплелось в клубах сплетен, клеветы, нездорового интереса, которые окружали Трон. Самые злобные ненавистники Распутина обладали столь же дурной репутацией, что и та, которую они создали ему, но это были люди, словам которых верили: князь Феликс Юсупов, которого мы уже упоминали, Труфанов, поврежденный умом расстрига, который после убийства Распутина пытался очернить Александру Феодоровну своими безосновательными утверждениями о связи Царицы с крестьянином, который на самом деле так горячо молился об исцелении ее сына. Царица никак на это не реагировала, и тогда он нашел в Нью-Йорке издателя, опубликовавшего его записки и столь же мало заинтересованного в истине, как и сам Труфанов.

После революции Труфанов представил большевикам план предания Церкви в их руки в обмен на обещание сделать его “русским папой“. Большевики не приняли его во внимание, и он окончил свою жизнь привратником баптистской церкви в Нью-Йорке.

Третьим основным источником негативных свидетельств о Распутине был Рене Фюлоп Миллер. Сам он не был враждебно настроен по отношению к Распутину, но неразборчиво цитировал свидетельства о нем безотносительно причин поступков и характеров свидетелей. С тех пор этот метод стал называться в литературе “распутинизм“ – то есть как бы беспристрастное справедливое изложение материала при полном игнорировании достоверности источников.

Принимая во внимание сложности Русского Двора и общества, трудно проследить начало массового интереса к личности Распутина. Столь же трудно определить и причину такого внимания к нему. Основной фактор – его предполагаемое влияние на Царя и Царицу. Это сделало Распутина козлом отпущения за все – начиная от бед в стране, до мелочной ревности и амбиций высшего сословия. Одни слухи порождали другие, разжигая пожар, угли которого тлеют до сих пор.

Многое из компрометирующих свидетельств дошло до нас из досье тайной полиции, которая следила за его квартирой ежедневно в течение многих лет. Подобным образом они поступали со многими видными деятелями. Когда один такой особо непристойный доклад принесли на рассмотрение Николаю II, он обнаружил, что один из отчетов был фальсифицирован полицией, велел прекратить дело. Другие он рассматривал, затем вызывал Распутина для объяснения, и, по крайней мере, дважды настоятельно требовал, чтобы тот возвратился в Сибирь или вообще покинул страну на время. Некоторые уважаемые общественные деятели из духовенства и видные государственные деятели, такие как Петр Аркадьевич Столыпин, открыто презирали Распутина, не скрывая своего отвращения.

При всем том, что у Распутина не было явных защитников, были те, кто видели его совсем другим. Анна Вырубова дает ему свою оценку. Когда он появился у нее и Императрицы, это был проницательный благочестивый крестьянин, который не только имел дар молитвы, но и представлял мнение крестьян, а именно это мнение и хотели услышать Николай Александрович и Александра Феодоровна. Лили Ден добавляет: “Возможно, многое из личной жизни Распутина было не таким, как должно, но я торжественно заявляю, что ни разу мы не видели чего-либо неподобающего в его поведении и манерах, не слышали ни одного дурного слова, когда он был с нами в Царском Селе“.

Мария Распутина, естественно, старается смягчить память об отце в книге, которую она написала. Это и понятно. Но, допуская, что в последние годы своей жизни Распутин пристрастился к вину и, возможно, любовным интрижкам, она настаивает на том, что в их маленькой комнатке никогда не происходило ничего компрометирующего и что причиной выпивок было напряжение, вызванное негативным общественным мнением.

Есть еще несколько разрозненных голосов в защиту Распутина. Один из них – Жерард Шелли, автор мемуаров “Пестрые купола“. Англичанин, путешествовавший по России в 1913 году, Шелли из любопытства сам познакомился с Распутиным, а потом пошел на званый вечер, где, как он знал, будет и Распутин. Как пишет Шелли, это были, по всей видимости, проводы офицеров, снова возвращавшихся на фронт – событие, к которому Распутин относился с сочувствием. Шелли говорит, что он видел, как Распутин отказался от вина и вообще от спиртного, затем встал и с отвращением вышел, когда пришли цыгане, которых пригласили танцевать для развлечения. Шелли тоже вышел и спросил, можно ли с ним пройтись немного. В ответ Распутин говорит:

“Господин,” – схватив мою руку своей мощной хваткой. – “Грустно! Как печально! Как грустно за Россию! Вера и благочестие покинули душу. И воет она как волк у ворот вымершей зачумленной деревни, пугая честных людей. Россия гибнет“.

Шелли добавляет:
“Живя недалеко от Распутина, я имел много возможностей, чтобы изучать его взгляды, наблюдать его манеры. Он очень часто приглашал меня к себе на чай. Из всех безобразных историй, которые рассказывали о нем, я не верил ни одной, потому что не было ни единого доказательства в поведении этого человека, чтобы оправдать подозрения в его злых делах. Стоит только вспомнить подлые, вероломные, гнусные россказни об Императрице и ее дочерях, которые изобретало испорченное общество из чистой злобы, а также целый сонм выдумок, чтобы понять, как низко пало это общество“.

Тем не менее, некоторые из самых ярких свидетельств против Распутина исходят от Великой княгини Елизаветы Феодоровны, сестры Императрицы, и архимандрита Феофана, одного из духовников Царской Семьи, глубоко почитаемого православными ректора Санкт-Петербургской Духовной академии: известны их попытки предостеречь Александру Феодоровну. После того, как муж Великой княгини Елизаветы Феодоровны был убит политическим террористом, она создала и возглавила сестричество милосердия. Имеется, по крайней мере, одно свидетельство о том, что она лично предостерегала Александру Феодоровну, насколько серьезны слухи о влиянии Распутина на Императора и Императрицу. То ли у нее были серьезные доказательства относительно искренности этих слухов, то ли она просто опасалась их последствий – неизвестно.

Императрицу и епископа Феофана связывала душевная дружба, и есть сведения о том, что Распутин был причиной охлаждения их отношений. Как и любой церковный человек, епископ Феофан поначалу верил в искреннее раскаяние Распутина в прошлых грехах и в то, что его проникновенные поучения были простыми и шли от всего сердца. Позже он думал, что Распутину не удалось жить трезвой и благочестивой жизнью в столице, где его окружило множество соблазнов.

До этого епископ Феофан, по просьбе Императрицы, ездил за сотни километров в село Покровское в Сибири, на родину Распутина, чтобы узнать о его прошлом. Отчет о поездке был доброжелательным, однако через несколько лет его взгляд на Распутина изменился, и в 1911 году он обратился к Синоду с официальной жалобой Императрице на поведение Распутина. Епископы Синода отказали в рассмотрении прошения, сославшись на то, что считают это его личным делом как духовника Царицы. Живя в Крыму, во время летнего пребывания там Царской Семьи, он навестил Александру Феодоровну в ее летнем дворце в Ливадии осенью 1911 года. Они говорили полтора часа. Императрица его выслушала, но убедить ее он не смог. Пол года спустя епископа Феофана направили в Астрахань, и многие думают, что причиной тому послужило недовольство Александры Феодоровны из-за его доклада, хотя прямых доказательств тому нет. Как и в случае с Великой княгиней Елизаветой Феодоровной, можно задать вопрос, не был ли епископ Феофан просто обеспокоен растущими сплетнями и скандалом, – вряд ли человек его положения поверил бы во все это, не убедившись в достоверности слухов, распространяемых по столице, коли уж он в свое время ездил в далекую Сибирь за информацией из первых рук.

После падения Царской власти в 1917 году комиссия Временного правительства допрашивала епископа Феофана об отношениях Императрицы и Григория. Он отвечал:

“У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Феодоровне...” “Он (Распутин) не был ни лицемером, ни негодяем. Он был истинным человеком Божиим, явившимся из простого народа. Но под влиянием высшего общества, которое не могло понять этого простого человека, произошла ужасная духовная катастрофа, и он пал. Окружение, которое хотело, чтобы это случилось, оставалось равнодушным и считало все происшедшее чем-то несерьезным“.

На все нападки у Александры Феодоровны был один ответ: “Они его ненавидят за то, что он любит нас“. И это замечание не было лишено основания. Императрица видела, что многие их друзья клеветали на Распутина именно потому, что они были ее друзьями. В.Н. Воейков, последний комендант Царскосельского дворца, добавляет: “Трудно найти ответ на эти доводы, потому что и Император, и Императрица все больше убеждались – и не без оснований, – что любой приближенный к ним человек, пользующийся их доверием, обязательно должен пасть жертвой лжецов и завистников“.

Княгиня Екатерина Радзивилл, не питавшая симпатий ни к Императрице, ни к Распутину, писала после революции:

“Будь то не Распутин, все равно кто-то или что-то другое нашлось бы, чтобы дискредитировать Царя и его Супругу. Революция витала в воздухе задолго до того, как она разразилась“.

Октябрьский манифест отменил цензуру российской прессы, что должно было привести к “славной эре“ свободы слова, и она превратилась в журналистскую помойную яму. Для многих центральных газет чистота речи перестала являться предметом, достойным внимания.

В 1898 году в России было 123 газеты. К 1913 году, через 10 лет после Императорских реформ Октябрьского манифеста, их насчитывалось уже 1158.

Почти каждый день в газетах стали появляться вымышленные злобные истории о мнимых встречах Императрицы и Распутина. В какой-то момент Николай II приказал газетам прекратить печатать эту клевету под угрозой штрафа, но, стремясь удовлетворить разгоревшийся аппетит публики, который они сами возбудили, издатели продолжали печатать эти непристойные выдумки, охотно выплачивая штрафы из своих огромных прибылей. Верный своему обещанию, Император не сделал ни одной попытки закрыть газеты.

И не только по отношению к Императорской Семье газеты были безответственны. Многие из них, спекулируя на внимании общества к событиям в стране и к военным действиям, беззаботно печатали непроверенные факты, или, что того хуже, умышленно искажали их для того, чтобы повысить спрос. Вспомним, что Николай Александрович и Александра Феодоровна раньше справедливо боялись поднять планку свободы, поскольку честно пользоваться ею люди не умеют. Уровень понимания не позволял отличать реальную информацию от провоцирующих скандал сенсаций, когда писали о высшем обществе. И неудивительно, что такие статьи ложились в основу революционных идей в умах обманутых русских людей.

Однако, остается вопросом, почему же Николаю Александровичу и Александре Феодоровне постоянно приходилось сомневаться в том, что писали те, кому они доверились?

Может быть, дело было в их взгляде на дружбу и на Царское достоинство. В личной жизни Александры Феодоровны были особые области, которые она никогда не уступала общественному мнению: Семья, вера, друзья. Ее часто критиковали за дружелюбное отношение к людям иного класса. К тем, чья искренность завоевала ее любовь, Александра Феодоровна относилась с неизменной преданностью. И она, и Николай Александрович уже привыкли к тому, что все, к кому они проявляли доброе отношение, сразу становились жертвами сплетен и клеветы. Чем фантастичнее были россказни, тем больше Царь и Царица считали, что на Григория клевещут из-за его общения с ними. До тех пор, пока они сами не почувствуют, что друзья предали их, они не оставляли их первыми“.

Лили Ден в своих заметках утверждает вещи, явно противоположные басням о связи Распутина с Царской Семьей, описывающие зависимость Царицы от него.

В 1916 году Императрица прислала телеграмму. В ней она приглашала Лили приехать в Царское Село:

“Я нашла ее печальной, одинокой и явно встревоженной. Она не сразу стала говорить о том, что наболело у нее на сердце, а потом вдруг рассказала, как трудно ей переносить все то неприятное, что говорят о ней люди. “Я знаю все, Лили, – сказала она. – Зачем Григорию останавливаться в Петрограде? Император не хочет этого. Я не хочу. Но не можем же мы вот так просто бросить его – он же ничего плохого не сделал. Ну почему он сам не видит свое безумие?“

“Я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить его это сделать,“ – ответила я”.

Лили рассказывала, как она пришла к Распутину домой и попросила уехать из Санкт-Петербурга ради Императора и Императрицы. Он сначала согласился, но потом изменил свое решение по настоянию присутствующей там женщины – некоей Акилины – она, хоть и была одета в форму сестры милосердия, оказалась, скорее всего, шпионкой, подосланной через Распутина подрывать устои Трона. Лили добавляет, что через несколько дней после революции Акилину видели в качестве гостьи в семье одного из самых видных революционеров в Санкт-Петербурге. Ясно, что хотя Александра Феодоровна и чувствовала, что большинство обвинений против Распутина основывались на злобной зависти, она понимала, что все эти слухи направленно расшатывали веру страны в основы Монархии.

Неправда и то, что Распутина похоронили около Дворца в Царском Селе по просьбе Императрицы, как об этом обычно пишут. Александра Феодоровна, хотя и была очень опечалена его смертью, все же отвергла это предложение как “невозможное“, зная, какой это вызовет отклик в общественном мнении. Когда, после убийства Распутина, министр внутренних дел Протопопов позвонил Императрице с просьбой разрешить временно похоронить Распутина в Санкт-Петербурге, пока не утихнут страсти и можно будет перевезти тело в Сибирь, она неохотно согласилась, и Распутина похоронили на участке земли, выбранном Анной Вырубовой в Царском Селе.

Анализируя загадку жизни Распутина, редко принимают во внимание очень важную вещь. Что знаем мы, образованные люди, об уме русского крестьянина? Любая попытка построить из его побуждений, добродетелей или пороков какой-то цельный образ, практически обречена на провал. А пытаться объяснить его жизненные поступки на основе противоречивых свидетельств – это уже все равно, что строить дом на песке: ему суждено рухнуть.

Что можно сказать о натуре Распутина? То же, что и обо всех: смесь хорошего и плохого, подвластная жизненным тяготам и бедам. Судьба его была отягощена развращающим влиянием общества, под бременем которого пали многие из самых почтенных людей. Несомненно, контрасты в его поведении были разительны, и, будучи высвечены на сцене истории, они стали величайшей драмой.

Распутин мертв. Его нашли убитым подо льдом Малой Невки, и, по словам некоторых свидетелей, его рука была сложена для крестного знамения. Тот, Кто знал его лучше, уже свершил над ним Свой суд, и не нам судить его снова. Но есть что-то неприличное в этой литературной возне вокруг его могилы, будь то отвратительное смакование тайны беззакония или же попытка защитить память Николая Александровича и Александры Феодоровны, обеляя жизнь Распутина. Нас здесь интересует лишь его влияние на судьбу Царской Семьи и Монархии. И если события частной жизни еще можно проследить, то вопрос его влияния на государственную политику – вряд ли.



Курируя работу министров в отсутствие Николая II, Александра Феодоровна сначала попыталась дать несколько робких советов своему мужу. Она знала свою неопытность, и, чтобы быстрее войти в курс дела, пыталась узнать о сложностях деятельности государственного аппарата от тех министров, которым доверяла. Передавая их советы Николаю Александровичу, она также стала полагаться на мнение и сообщения Распутина. Понятно было ее доверие к нему в этих делах, ведь она лишь начинала в политике. Он был не только крайне преданным Трону и Церкви, но и получал ответ от Бога на молитвы о выздоровлении ее Сына. Советы Распутина были ценны для нее, потому что исходили от крестьянина, а она всегда защищала крестьянство.

Хотя Александра Феодоровна порою высказывала недоумение по поводу слухов о поведении Распутина, близкие к ней люди говорили, что у нее не было ни одного прямого повода, который мог бы убедить ее отстранить Распутина из-за каких-то крупных недостатков его характера. Григорий соответствовал ее идеалам долга, преданности и веры, и она долго не признавала всю серьезность общественного мнения, направленного против них.

Неумение Александры Феодоровны разбираться в ситуации, бесспорно, способствовало ослаблению Царской власти. И все же это не было врожденным недостатком – скорее, “роковая слабость“, проявляющаяся в трагические времена: такие добродетели как преданность, доброта и доверие обратились против нее самой из-за отсутствия уравновешивающего их свойства характера, которое, несомненно, помогло бы правильно разглядеть ход событий.

Говоря о слабостях Царицы, уместно вспомнить слова царственного псалмопевца Давида: “"же Ты совершилъ еси, они разрuшиша, праведникъ же что сотвори?” (Пс. 10, 3).

Распутин предостерегал Царя с самого начала не ввязываться в войну, боясь, что “потекут реки крови“. Но когда Россия вступила в конфликт, он постоянно посылал Царю на фронт весточки с духовной поддержкой. Он пронес чувство бесполезности войны через всю свою жизнь. На упреки французского посла Мориса Палеолога в отсутствии патриотизма, Распутин отвечал: “Слишком много мертвых и раненых, слишком много вдов и сирот, – ничего, кроме слез и разрушений! Подумайте только о тех беднягах, которые никогда не вернутся домой, – и вспомните, что за каждым из них – пять, шесть, десять человек, которые заплачут по нему. Я знаю деревни, где у всех горе. А те, что все же вернулись! На что они похожи! Безногие, безрукие, слепые. Как страшно! Больше двадцати лет мы будем пожинать лишь печальные плоды на Русской земле“.

Война разгоралась, и советы Распутина стали другого характера. От простых ободряющих слов в посланиях он перешел к непосредственным предложениям по части военных маневров и назначений министров правительства, а иногда давал удивительно практические и полезные советы по организации военных перевозок или доставке в города провизии. Часто он просил самого Царя избегать лишних опасностей на фронте, искренне тревожился за крестьян и солдат России. Он не то чтобы пытался править Россией через Николая Александровича и Александру Феодоровну – скорее, он излагал Царю свои непосредственные взгляды крестьянина на дела страны, коли уж он мог себе это позволить.

Великая княжна Ольга Александровна добавляет: “Хорошо зная Ники, я настаиваю на том, что Распутин не имел ни малейшего влияния на него“.

Анна Вырубова: “Я знаю два случая, когда он давал Царю советы по ведению государственной политики. Его Величество отверг их с негодованием и раздражением“.

Александра Феодоровна, желая выправить положение, стала полагаться на свои собственные чувства и здравый смысл. Ее расположение к Распутину накладывало отпечаток на назначение министров, и, отчасти, их отношение к Распутину влияло на будущее назначение. Распутин, в свою очередь, считал недоброжелателями Трона тех, кто относился к нему плохо, вероятно, искренне веря в это, и боролся против общественного мнения единственным оружием, которое имел – расположением Императрицы.

Ни она, ни Царь не были слепыми приверженцами его “власти“. Это видно из письма Государя, написанного Александре Феодоровне в сентябре 1916 года, за несколько месяцев до революции. В основных источниках это письмо не цитируется:

“Мнение нашего Друга о людях весьма странное, как ты и сама знаешь, поэтому надо быть очень осторожным, особенно, при назначении на высокие посты. Здесь надо все тщательно обдумывать. А с кого начинать? Голова идет кругом от этих перемен. По-моему, они слишком часты. В любом случае, для внутренних дел страны это нехорошо, поскольку любой новый человек приносит с собой перемены в управлении делами“.

Через полтора года, последовавших после лета 1915 года, смена министров Императорского кабинета стала слишком частой. За 15 месяцев сменились три военных министра, пять министров внутренних дел и четыре премьер-министра. И хотя Царь хорошо понимал, что такой постоянный круговорот чреват нестабильностью обстановки в стране, еще хуже было оставлять на посту людей, которые проявили себя некомпетентными или нелояльными. Изменения же, по крайней мере, давали надежду на лучшее.

Баронесса Буксгевден вспоминает:
“Подыскивая людей для назначения на посты и зная все интриги, которые за этим последуют, Императрица сообщала в письмах Царю все имена людей, отмеченных министрами, и тех, о ком хорошо отзывались в связи с ее благотворительной деятельностью. В разговоре со мной она однажды сказала, что одно из самых больших испытаний, выпадающих на ее долю как Императрицы – видеть людей, постоянно плетущих интриги друг против друга, и так трудно распознать, кто из них искренен в своих советах. Она шла наощупь, не имея возможности проверить достоверность получаемой информации, потому что она не знала этих людей сама и встречалась с ними только при избранных обстоятельствах. Ее единственный критерий был: преданы ли люди Императору? верят ли они ему? Она считала, что надо прислушиваться и к общественному мнению, а не только к мнению Двора. Сама того не осознавая, она часто ошибалась, ее сбивали с толку люди, которым она доверяла. Она ведь сама никого не “открывала“ – все имена кандидатов, которые она сообщала Императору, были именами известных чиновников, прежде занимавших высокие посты. Часто их рекомендовали Николаю II и другие – выбор среди консервативных государственных чиновников был невелик.

Император назначал на пост того человека, о котором он слышал благоприятные отзывы в различных кругах, и которого рекомендовала Императрица, предпочитая его малознакомому лицу, но это не значило, что мнение Императрицы было решающим. Когда он не соглашался, то не давал ей прямого отказа, а молча поступал по своему усмотрению”.

К 1915 году стали распространяться упорные слухи о том, что Распутин и Александра Феодоровна “контролируют“ правительство. Ей бросали обвинения в приверженности к Германии, в предательстве, – и это знали те, кто должен был бы знать ее лучше, а также революционеры и немецкие агитаторы, использовавшие любой предлог для ниспровержения Царской власти.

Пьер Жильяр, наставник детей Царя, пишет: “Как это случилось, что никто в России не осознавал, а в Германии это знал каждый, – что революция неизбежно отдаст страну ее врагам? Широкая публика неосознанно стала послушным орудием германской интриги. Принимались и распространялись самые тревожные слухи, в тылу создавалась антимонархическая пораженческая атмосфера недоверия и подозрения, которая тут же влияла на настроения людей на фронте. Было сделано все, чтобы ускорить революцию, и ничего, чтобы предотвратить ее последствия”.

Вот как пишет о таких обвинениях Анна Вырубова:
“Распространять сплетни об Императрице, настраивать умы простых рабочих против государства было самым популярным развлечением аристократии. Вот типичный пример этой мании, его рассказала мне моя сестра. Однажды утром к ней неожиданно зашла ее свояченица, дочь очень видной дамы из аристократического общества. Ворвавшись в комнату, она с радостью выпалила: “Как ты думаешь, чем мы сейчас занимаемся? Распространением известия по всем заводам, что Императрица постоянно спаивает Императора. И все верят!“

Баронесса Буксгевден:
“В 1916 году политическая обстановка в столице и во всех больших городах становилась все более и более угрожающей. Перемены 1916 года взбудоражили умы людей, и, естественно, начались волнения. Русскому характеру присущи колебания от крайнего оптимизма до глубокого пессимизма, и сейчас в ходу был самый мрачный взгляд на будущее. Ответственность за все несчастья ложилась на Правительство, без скидок на крайне трудную ситуацию. В тылу критиковали все происходящее на линии фронта. Революционные организации, притихнув на время, со своей стороны, подливали масла в огонь. Особое усилие они направляли на обличение Царствующей четы. Революционное движение 1905 года было приостановлено, в основном, искренними приверженцами Трона. В поведении Императора не могли найти ничего такого, что поколебало бы его престиж, и тогда начались скрытые нападки на Императрицу в надежде через это ослабить его положение. Помимо постоянного использования преувеличенных россказней о влиянии Распутина на Императрицу, больше всего доставалось ее немецкому происхождению. Прилежно распространялись вымыслы о ее прогерманских симпатиях. Ходили слухи о сепаратном мире, которого она якобы добивалась – тут надо совсем не знать характер Александры Феодоровны, если верить им. И их никогда не стали бы слушать, но страна находилась в столь высоком нервном напряжении, что любой самый нелепый вымысел принимали за истину. Меня лично со всею серьезностью спрашивали – правда ли, что Великого князя Гессенского (брата Императрицы) прячут в подвалах Дворца!“

К 1916 году Александра Феодоровна уже не могла не принимать во внимание враждебности общественного мнения и попросила Лили Ден сказать Распутину, чтобы он уезжал в Сибирь. Но эта безуспешная попытка из благого намерения была предпринята слишком поздно.

Лили добавляет:
“Она знала и читала все, что о ней писали, но, хотя анонимные письма и стремились очернить ее, а журналисты поливали ее грязью, ничто не могло запятнать светлую ее душу. Я видела, как покрывалось бледностью ее лицо, я видела, как ее глаза наполнялись слезами, когда до нее доходили особенно мерзкие слухи. Но Александра Феодоровна умела видеть сияющие звезды высоко в небе над грязью улиц“.

Из книги "Монахиня Нектария. Жизнь Императрицы Александры"

Источник