Оптинские рассказы

Сладко мне жилось в то время в Оптиной — это было в 1845 году, и жутко было подумать, что придется-таки мне дать о себе знать на роди­ну, когда истечет срок паспорту; надо было дать весточку о себе родителям, которые обо мне ровно ничего не знали.

Хотя любовь к Богу и побеждает любовь естественную, но не могу и не хочу скрыть, что, живя в обители, я часто вспоминал скорбь своей матери и нередко со слезами па­дал на колени перед чудотворным образом Казанской Божией Матери, что в Казанской церкви, и молил Преблагословенную, чтобы Она утешила Своей благодатной силой горе моей дорогой родительницы.

А все-таки мне было жутко открыть свое блаженное пре­бывание в Оптиной. И мудрено ли то было, когда Оптина была не только для меня, убогого разумом, но и для высоких людей уголком рая, точно забытым ненавистью врага рода человеческого или, вернее, огражденным от нее всесильной властью Царицы неба и земли, Приснодевы Богородицы? Благолепие храмов и священнодействий; стройное пение; примерная жизнь в духе благонравной и преуспевающей духовно под богомудрым водительством старца Макария и игумена Моисея братии; дивные службы церковные, окры­ляющие дух пренебесной радостью...

Прп. Моисей Оптинский

Могло ли что на зем­ле сравниться с дивной Оптиной!.. А отдельные подвиж­ники Оптиной, эти земные небожители! Старец Макарий; игумен Моисей; иеросхимонах Иоанн, обличитель и гроза раскола; Варлаам, бывший игумен Валаамский, с тяжелым сосновым отрубком на плече: «Томлю томящаго мя», — ответил он, когда нечаянно был застигнут одним из братии за тайным своим подвигом — безмолвник и созерцатель, делатель умной молитвы...

А Петр Александрович Григоров, оставивший вся красная мира, о котором я уже ска­зывал! А многие другие, явные и тайные подвижники духа, известные или только одному Господу доведомые, кото­рыми изобиловала тогда Оптина! Богом моим свидетель­ствую, что при игумене Моисее обитель Оптинская цвела такой высокой нравственностью, что каждый мальчик-послушник был как старец. Я видел там в полном смысле слова земных ангелов и небесных жителей. Что это было за примерное благочиние, послушание, терпение, смиренно­мудрие, кротость, смирение! Оптина была школой для рос­сийского монашества.

Вспоминая любовь старца Макария, не могу не упомя­нуть об одном помысле, вошедшем мне в сердце, когда я раз пришел к нему в келью пить чай с его келейниками. Само­вар еще не становили. Был жаркий июльский день. Сидя на крыльце кельи, я услышал стук топора за кельей. Я пошел на этот стук и застал келейника, иеродиакона Амвросия, трудящимся до поту за одного больного брата, послушника Василия Я смотрел на его ревность из любви к больному брату и молился мысленно, чтобы Господь призрел на дело любви и благословил дни его жизни. И в это время я услы­шал в себе внутренний голос, мне говорящий: «Этот отец будет во времени старцем в обители вместо отца Макария».

Впоследствии помыслу этому суждено было сбыться: иеро­диакон Амвросий стал по смерти отца Макария великим оптинским старцем.

Прп. Амвросий Оптинский

КАК ФЁДОРА В ОБИТЕЛЬ ПРИНИМАЛИ

Спустя три дня отец Ам­вросий сказал мне:

— Брат Феодор, иди к стар­цу отцу Макарию — он пойдет с тобой к отцу игумену Мои­сею для определения тебя в обитель.

Когда мы со старцем пришли в игуменские покои, отец Макарий ввел меня из прихожей в зал, а сам пошел в ка­бинет или спальню к отцу Моисею, и спустя минут два­дцать они вышли оба в залу. Тут в первый раз увидел я ве­ликого игумена. Поклонился я ему в ноги и принял благо­словение.

И отец Макарий сказал ему:

— Вот, батюшка отец игумен, я привел вам нового под­вижника Феодора; он желает поступить в монастырь для испытания себя в иноческой жизни, благословите его при­нять.

— Благословен Господь, посылая к нам рабов Своих, — ответил отец игумен.

— А паспорт-то у тебя есть? — спро­сил он меня. Я подал паспорт.

— А деньги есть у тебя?

У меня сохранились мои два золотые и еще несколько серебряной мелочи. Я отдал деньги, и он при мне положил их в ящик стола, стоящего в зале, и потом звонком вызвал молодого келейника и сказал:

— Беги в рухольную и спроси у рухольного [1], чтобы он дал тебе на его рост свитку и пояс ременный. Стремглав побежал келейник. Пока он бегал в рухоль­ную, отец Моисей кратко объяснил мне монастырское чи­ноположение Оптиной, обязанности истинного послуш­ника и объявил мне, что принимает меня в число братства, и благословил мне дать келью в среднем этаже башни, что у ворот близ булочной лавки, окном на реку Жиздру.

Быстро возвратился из рухольной келейник и принес мне послушническое одеяние. Надо было видеть, из чего состояло это одеяние! Свитка из сурового мухояра[2], поно­шенная, с несколькими заплатами, а пояс — простой бе­лый, корявый, с железной петлей для затяжки, точно черес­седельник для рабочей лошади.

Отец игумен взял в руки свитку, поглядел, показал мне.

— Ведь вот, брат Феодор, какая одежда-то у нас! — ска­зал он как бы с сожалением. — Плоховата, вишь, одежда-то!

— Так что ж, батюшка? — отвечал я. — Ведь преподоб­ный-то Феодосии Печерский, когда бежал от матери, такие же носил, а не шелковые...

— А ты разве знаешь житие преподобного?

— Читал в Патерике.

— Ну хорошо — так скидай сюртучок-то свой да в под­ражание преподобному и носи эту свитку.

И сказавши это, отец игумен благословил и меня, и свит­ку. Оба старца помогали мне снимать сюртучок, помогли надеть и свитку; а когда меня нужно было опоясать, отец игумен взял в руки ремень, посмотрел на него и, показывая мне его, опять как бы соболезнуя, промолвил:

— Вишь и пояс-то дали какой корявый!

И оба, вместе с отцом Макарием, подпоясав меня, за­стегнули как должно.

Я поклонился отцу игумену в ноги, и оба старца меня благословили.

— Ну, теперь спасайся о Господе, — сказал мне отец игу­мен, — молись усерднее, старайся подражать жизни святых отец, будь образцом и для нас, немощных. А что тебе будет нужно, приходи ко мне и говори все небоязненно, а мы по силе возможности будем утешать и тебя, как ты утешил нас своим приходом к нам в обитель, из любви к Богу оставив своих родителей и вся, яже в мире. Господь да укрепит тебя! Иди с миром, а утром я назначу тебе послушание.

Со слезами бросился я к ногам старцев, облобызал их в восторге радости, что меня приняли в обитель, и, поцело­вав затем благословляющие их руки, пошел за келейником и водворился в назначенной мне келье.

Так совершилось мое первое вступление в великую Оптину пустынь.

[1] Рухольный — брат, отвечающий в монастыре за рухольную (рухлядную) — место, где хранятся и чинятся одежда и обувь насельников монастыря

[2] Мухояр (устар.)— старинная бумажная ткань с примесью шерсти или шелка.

Из книги «Записки игумена Феодосия»