"Новые мученики Российские". Том III. Глава XXII. Юные исповедники


НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ
(Третий том собрания материалов)

Составил
протопресвитер М. Польский

Глава XXII.
Юные исповедники



Юноша Михаил Платонов

Этому молодому мученику было всего шестнадцать лет. Его отец Яков Васильевич Платонов, сын настоятеля Успенско-Николаевского собора в городе Белгороде Курской губернии, был старшим врачом 31-й артиллерийской бригады, стоявшей в том же городе.

Возвратившись по окончании войны в Белгород, доктор Платонов как прекрасный специалист получил место врача на железной дороге и все, казалось, должно было идти хорошо. Но незаконной власти всюду чудились опасные враги, и вот в число таких врагов был причислен доктор Платонов.

В чем было его преступление по отношению к советской власти?

Сын священника, старый военнослужащий в ранге полковника, интеллигентный человек — этого вполне достаточно для причисления к "контре".

Но он нужный и ценный специалист. Его нужно "переделать", если удастся, и во всяком случае использовать, пока нужно.

И вот этот чуткий к людскому горю прекрасный врач начал подвергаться какой-то нелепой, чудовищной травле со стороны городской власти. К его единственному сыну, ученику местной гимназии подослан был в качестве товарища один негодный лентяй соученик Сашка Гунченко. Он был, как родной, принят в доме доктора и отношение к нему было, как к брату Миши. Этот маленький сексот притворялся искренним другом Миши и сообщал "куда следует" все, о чем говорили в доме. А так как с семьей Гунченко Платоновы были давно знакомы, то подозрений к нему никаких не имели и, вероятно, позволяли себе некоторую откровенность, которая и погубила их.

Вскоре в Белгороде был спровоцирован политический заговор среди интеллигентной молодежи, а вернее детворы, для нанесения удара ненавистной части населения — "буржуям", и начались аресты мальчиков и девочек.

В число этих "заговорщиков" попал и Миша, который без разрешения больной матери, всегда сидевшей в комнате, не решался с товарищем выглянуть за ворота дома, а не то что участвовать где-то в политической работе.

Начались допросы, издевательства. Мальчик не выдержал и заболел. Отец не смел видеться с контрреволюционером и помочь ему как больному, а обязан был лечить "трудящихся" и мучителей его сына, ни в чем не повинного. В тюрьме и был замучен Миша в 1921 году, а отец и мать превратились в полупомешанных. Вскоре после этого, возвратясь домой, доктор нашел жену в доме убитой. Пытаясь оказать ей помощь, он испачкался ее кровью, а ворвавшаяся милиция схватила его, как убийцу собственной жены, и его посадили в тюрьму.

Окончательно потрясенного, его оправдали. Как оказалось после, организатором убийства оказался тот же обласканный ими Сашка Гунченко.

Последние годы своей разбитой жизни доктор Платонов провел в том же Белгороде, работая в железнодорожной поликлинике. Но что это был за человек и как он смог перенести все эти бедствия?

За что же погиб Миша? За то, что дед его был священником, отец царским военнослужащим и верующим человеком, каким он и остался до конца дней своих, перенося муки страшнее собственной смерти, а Мишу избрали средством пытки несчастных родителей.


Исповедники в Красной армии

"Шел 1931 год, разгар пятилеток и сплошной коллективизации, — рассказывает свидетель. — Осенью этого года меня взяли в Красную армию. Брали только тех, кто подходил по социальному положению. Я вырос сиротой и работником у чужих людей. Самый подходящий для советской власти. А мои религиозные убеждения им были сначала неизвестны, а потом меня за них называли "темнотой", но вера в Бога у меня была крепкая. В армию я даже рад был попасть, потому что все почти пошли в колхоз, а я не пошел и мне некуда было деваться. Жил я у своих воспитателей.

Как выросший в глухой деревне и нигде не побывавший, я в первый раз в жизни ехал на поезде, в вагонах для скота, и в октябре (на Казанскую икону Божией Матери) прибыли мы в город Катта Курган (за Ташкентом), в 3-й артиллерийский горно-вьючный полк, Средне-Азиатского военного округа, командующим которого был матрос Дыбенко.

Попал я в полковую школу курсантов на младших командиров. На мне был крест; я таился, чтобы никто не узнал. Узнали, донесли, и меня стали везде водить и задавать вопросы: "И ты веришь в Бога? И на тебе есть крест? А ну-ка покажи". Пришлось показать и отвечать на все, как мог. Кстати, скажу: в детстве я был любознательный, любил читать, особенно священные книги, так что мог красноармейцев ставить в тупик, ибо они ничего не знали, а твердили только за другими: "Бога нет". Вероятно поэтому за меня и взялись больше всех. Потому что потом раскрыли еще троих, тоже самарских. Нам задали вопрос: как вы можете воспитывать, обучать красноармейцев, если вы верите в Бога? А если будет война, будете расстреливать попов? И однажды перед строем политрук выразился так: "Если мы их не перевоспитаем, то мы не большевики". Меня вызвали в штаб полка. После долгих увещаний задали вопрос: а ты знаешь, что такое инквизиция? Я тогда не знал, чтобы сказать, что наша Православная Церковь никогда не шла этим путем. Когда произошла с нами вся эта история, на все нападки мы отбивались, не задумываясь. Но однажды, прямо ко мне, как будто по товарищески, подошел секретарь комсомола и сказал так: "Ну что, неужели нас целый полк дураков, а ты один умный". На это я не нашелся, что сказать. Правда, были и такие, которые говорили мне наедине, что они тоже верующие, но надо жить как-то. Кончилось все это тем, что нас, четверых, убрали из полковой школы. Вдобавок меня заставили возить воду для полка. Это они хотели убить меня морально. Я тяжело это переживал, когда был изолирован от всего мира. Считаю, что в моральном отношении в лагерях и ссылках было легче: там, по крайней мере, были люди одного духа, а здесь не так легко было среди таких. Эта история для меня незабываема. Знаю фамилии всех своих начальников не только старших, но и младших. Они справлялись по месту жительства: кто мы? Но видно плохого не нашли. Впоследствии нас, при первой возможности, уволили".


Советские дети собирают мерзлую картошку, с. Удачное, Донецкая область, 1933 год





Так называемые «изъятые» дети членов семей изменников родины. 
Фото из спецдетдома Наркомпроса. 1930-е

Комментарии