ИЗ "ЖИТИЯ ВАСИЛИЯ НОВОГО". ХОЖДЕНИЕ ФЕОДОРЫ ПО ВОЗДУШНЫМ МЫТАРСТВАМ

Среди переводных эсхатологических сочинений особое место в древнерусской литературе занимает фрагмент из византийского «Жития Василия Нового» (X в.) — «Хождение Феодоры по воздушным мытарствам», которое часто встречается в рукописях как отдельное произведение. В греко-славянской литературе это наиболее полное описание загробных испытаний в греховности — мытарств. «Мних» Григорий, от имени которого ведется повествование в Житии, был удостоен чудесного откровения. В ночном видении ему явилась старица Феодора, прислуживавшая при жизни их общему духовному отцу Василию Новому, и рассказала о своей смерти, о муках ада, о райском блаженстве, но главное — о пройденных ею 21(20) воздушных мытарствах.

При написании «Хождения...» автор воспользовался уже существовавшей традицией. Учение о мытарствах является каноническим: оно содержится в произведениях церковных писателей IV—V вв. — святых Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Макария Великого, Кирилла Александрийского и др. После смерти человека его душа, руководимая ангелами, должна подняться по «лествице» мытарств. На каждой ступени ее подстерегают лукавые бесы («мытари»), которые испытывают душу в том или ином пороке и взимают с нее дань. За все свои грехи душа должна расплатиться добрыми делами, совершенными при жизни. Души праведных, у которых добрых дел больше, чем дурных, проходят все мытарства и спасаются. Грешников же бесы свергают своими огненными копьями во «тьму кромешную». Однако если в сочинениях отцов Церкви этот эсхатологический миф не получил детальной разработки, то автор «Хождения...» создал на его основе монументальную «эпопею смерти» (Ф. Батюшков), которая поражала воображение средневекового читателя своими яркими мистическими картинами потустороннего мира.

Известное на Руси с XI—XII вв. «Житие Василия Нового» оказало заметное влияние на древнерусскую литературу, изобразительное искусство и фольклор. В XII — начале XIII в. рассказ о мытарствах был использован при составлении «Слова о небесных силах», предположительно атрибутируемого Авраамию Смоленскому. Описание облика Смерти, являющейся к человеку с различными орудиями, включил в свою редакцию «Повести о споре жизни и смерти» неизвестный книжник XVI в. (см. ПЛДР, т. 7, с. 48—52). Особую популярность «Житие Василия Нового» приобрело в XVII—XIX вв., преимущественно у старообрядцев (этому интересу способствовало также наличие в Житии еще одного пространного эсхагалогического рассказа — «Видения мниха Григория» (о Страшном Суде)). Оно печаталось в старообрядческих типографиях, сохранилось в большом числе списков. Как самостоятельная статья «Хождение Феодоры» помещалось в лицевые рукописные сборники эсхатологического содержания. Известны также старообрядческие настенные лубки XIX в. на этот сюжет. По-видимому, именно «Хождение Феодоры» послужило источником духовных стихов о мытарствах:

«Принесли душу грешную
Ко лестнице ко небесной.
На первую ступень ступила,
И вот встретили душу грешную
Полтораста врагов;
На другую ступень ступила —
Вот и двести врагов;
Вот на третью ступень ступила —
Вот две тысячи врагов возрадовалися:
“Ты была наша потешница!
Ты была наша наставщица!”
Вот несут они письма да раскатывают,
Да раскатывают, все грехи рассказывают».
(Русские народные песни, собранные П. Киреевским.
Ч. I. Русские народные стихи. М., 1848. № 22).

Сюжет «Хождения Феодоры» бытовал и как устный прозаический рассказ народно-легендарного характера. Одну из таких его фольклорных версий записал Г. С. Виноградов в Восточной Сибири в первой четверти XX в.: «... “Как умерла ты, Федора?” Она говорит: “Чижолая смерть была, жестокая. Сперва смерть пришла с косой, с пилой... Вот вражье набралося к душе (вот правда, станет человек умирать, глаза-то остолбенеют, вытарашшыт, быдто каво боится...), караулят душу вражье. Прилетают несколько анделов. Смерть тогда пилой отпиливает руки и ноги (вот ить сначала ноги и руки отымутца, — это она пилой отпилит...), а потом косой голову снесет. Святые андели облелеют: «Уйди, нечистая сила, отсторонися!» Вот тожно смерть косой голову снесет”. — “А каково тебе, Федора, мытарства были?” — “Сорок мытарств прошла, сорок ступенек, и на каждой ступени вражьё кричат: «Душа наша, душа наша!» (Оне всё пишут про нас, все худое, а добро анделы пишут... Оне всё и кричат про грехи). Ох, святой Григорий, чужало проходить мытарства!.. Вот последнее мытарство — блуд. Ох, как я его пройду. Возьмут мою душу вражьё. (Должно, она блудила...). Прошла! Андели говорят: «Душа наша, она очищена»”. Вот и прошла она в пресветлый рай». (Виноградов Г. Смерть и загробная жизнь в воззрениях русского старожилого населения Сибири // Сб. тр. профессоров и преподавателей Государственного Иркутского ун-та. Иркутск, 1923. Вып. 5. С. 312—313).

«Житие Василия Нового» существует в двух основных редакциях: Первая и Вторая русские редакции, которые представляют собой переводы двух разных греческих редакций. Первая редакция является гораздо более полной и древней (XI—XII вв.), хотя самые ранние из сохранившихся ее списков датируются XVI в. (см. Вилинский С. Житие св. Василия Нового в русской литературе. Одесса, 1913. Ч. I: Исследование; 1911. Ч. 2: Тексты). 

Текст «Хождения Феодоры» публикуется в Первой редакции по Успенскому списку Великих Миней Четьих: ГИМ, Синодальное собр., № 992, л. 658—670 (XVI в.). Отдельные исправления и дополнения вносятся по спискам: РГБ, собр. Ниловой пустыни, № 46 (нач. XVI в.); ГИМ, собр. Чудова монастыря, № 336 (1779 г.). Сложный синтаксис памятника и наличие «темных мест» не всегда сделали возможным дословный последовательный перевод его на современный язык. Для прояснения смысла отдельных предложений и фрагментов переводчики использовали тексты греческого оригинала и Второй русской редакции.
_____________________________________________



В то время умерла достопамятная Феодора, которая много преподобному служила при жизни своей. Весьма по ней все печальны были, ибо духовную любовь к преподобному имели, она же просительницей у преподобного была и с любовью всех принимала, утешая благими словами, направляя всех на доброе дело. Ведь всегда кроткой была она, дружелюбной, и милостивой, и христолюбивой, и целомудренной разумом, и простой нравом, и всем угождала.

Как уже сказали мы, умерла она, и воздвиг я в сердце своем сомнение: какое воздаяние получила она на том свете, райское или преисподнее. И часто просил преподобного поведать мне об этом. Он же не спешил рассказать о ней, ибо досадил я преподобному. Но не хотел меня опечалить и поэтому однажды сказал мне: «Хочешь ли видеть Феодору?» Я же ответил: «Как же увижу ее теперь, святой отец? Ведь уже отошла она от суетного к вечному». Блаженный же сказал мне: «Увидишь ее и многотрудное сомнение свое оставишь». Я же удивился: как и где смогу увидеть ее? Ведь очень тосковал я по ней, и она меня очень любила.

В ту же ночь, едва я уснул, увидел некоего юношу, говорящего мне: «Зовет тебя, — сказал, — честной отец: "Приди скорей, если желаешь увидеть ее, ибо хочу идти туда, где ныне пребывает Феодора"». И увидел я во сне, что, поспешив по зову и придя к преподобному, туда же, где и сам я жил, не нашел его. Когда же спросил о нем, ответили мне те, кто был там: «Уже ушел он, сказав, что сестру и прежнюю слугу свою увидеть хочет». Когда же удивился я этому, некто оттуда показал мне путь, по которому я должен идти, чтобы разыскать их. Когда же пошел я по этому пути, то оказался на дороге, ведущей к церкви Святой Богородицы Влахернской. Направляясь туда, внезапно почувствовал я, что иду вверх мимо храма. И, оставив его за спиной, приблизился я к воротам, они же были плотно закрыты. Посмотрел я сквозь замочную скважину, не увижу ли кого-нибудь. И увидел, что сидят там две прекрасные жены. Позвал я через скважину одну из них и спросил ее: «Госпожа и сестра, чей этот дом?» И ответила она: «Преподобного отца нашего Василия». Обрадовавшись, спросил ее: «Здесь ли сейчас, госпожа моя, преподобный отец наш Василий?» Она же ответила мне: «Он здесь, брат. После недолгого отсутствия пришел он сюда, чтобы навестить духовных детей своих». И сказал я ей: «Молю тебя, открой мне, дай мне войти, ведь и я есть недостойное чадо преподобного отца Василия». И ответила мне она: «Но ведь никогда прежде ты не приходил сюда, и я не знаю тебя. Как же открою ворота тебе и уйду отсюда? Ведь без позволения преподобного или повеления госпожи Феодоры не могу этого сделать». Я же умолял ее и с дерзновением стучал: «Откройте врата, и войду я».

Феодора же, услышав шум и желая узнать причину его, приблизилась ко вратам и вначале не поняла, кто же это у врат спорит, и посмотрела изнутри, чтобы узнать, кто и откуда пришел. И когда увидела, что это я перед вратами стою, сразу возгласила женам: «Откройте, ибо это возлюбленный сын господина моего». Они же быстро отворили. И вышла навстречу мне она, в блаженной обители пребывающая, вся исполненная радостью неизреченной — такая, какой я часто ее видел. Обнимая и любезно принимая, целовала меня, и радовалась, и ласково говорила: «Кто тебя сюда прислал, сладкое мое чадо, или уже ты покинул мир свой для мира вечного, если сюда пришел?» Я же удивился ее словам, потому что не знал, что в исступлении ума и во сне видение вижу. И ответил ей: «Госпожа моя, я не умер и молитвами преподобного отца Василия в мире этом еще пребываю. Пришел же сюда с желанием лицезреть тебя, ведь с того дня, как оставила ты нас, не ведаю, куда отошла ты, где пребываешь, как муку смертную прошла, как духов лукавых прошла, как познала их злокозненное коварство. Ведь знаю о духах лукавых совсем немного, хотя и мне предстоит умереть».

Она же ответила мне: «Что же сказать тебе, чадо, об этом? Не удивляюсь, что по грехам моим все злое и мучительное встретило меня. Но по заступничеству преподобного отца нашего Василия тяжкое стало легким, лютое и враждебное — правым, ведь едва он заступился, случилось всему злому на благое переложиться, и помиловала нас благодать. Когда я была при смерти, чадо, только тогда изведала я смертные муки, какую беду терпят умирающие, какую нужду и сколько страданий от бесчисленных болезней и лютого гнета. Пока не отойдет душа от тела, таковые страдания приходят со смертью: как если некто, обнажив все тело свое, возляжет на горящие угли, рассыпанные по земле, и медленно истлеет огненным жжением, и в муках терпит все это. И после этого, разлучаясь с телом, отходит и отрекается душа — такова смерть горькая, о чадо, для грешников, подобных мне, и свидетель этому Господь. О том, что есть и бывает с праведниками, не знаю и я, ибо грешна была в жизни своей.

Когда душа моя отошла, увидела ясно множество эфиопов черных, которые, обступив смертный одр мой, бушевали и шумели, как псы и волки дикие, как море горькое грозились и скрежетали зубами, неистовствовали, кричали, как свиньи, и когда пытали о делах моих, свиток доставали и клевету чернилами записывали. И скверны, и темны были лица их, и было похоже это на видение геенны огненной, и скверных этих и лютых не могли вынести глаза мои. И здесь не закончились муки мои смертные, но должны были продолжиться и дальше. Не хотела я ни видеть, ни слышать нечестивых дел, и поэтому то в одну, то в другую сторону металась, и страшно было глядеть, а иногда и думать об этом.

Увидела вдруг, как от святого какие-то два юноши пришли ко мне — на голове златые волосы, сами белы, как снег, обликом своим прекрасны, облачены же были в ризы, сверкающие, как молния. Появились же по правую руку и встали около меня, тихо беседуя друг с другом. И сказал один из них бесам: “Бесстыдные и мрачные, злые, проклятые и злобные! Зачем по обычаю своему бесовскому ополчаетесь на жизнь всякого человека, прекословите мне и во лжи нападаете, и буйствуете, злобно крича? О губители дикие, безумные и ненасытные, и христоненавистники! Не очень радуйтесь, ибо здесь ничего не будет вам, даже малой доли. Одно вам осталось — собраться вместе и отойти вотще”. Когда он это сказал им, бесы вынесли на середину все, что с юных лет сотворила я, делом, или словом, или помышлением, и воскликнули, воистину, как безумцы некие бесстыдные: “Ничего не будет, говоришь? А сей грех кто сотворил в юности своей?” Упрекая меня и в том, и в другом, ожидали они пришествия смерти.

И вот пришла она. И видом была похожа на льва ревущего и на юношу сурового и бесноватого. И принесла всякого оружия: мечи, серпы, пилы, секиры, рогатки и тесла и иного много, чтобы мучить всех по-разному. Увидев этого мучителя, бедная душа моя страхом объялась. Сказали же ему те два юноши: “Что стоишь? Освободи от уз ее, осторожно прими, ибо нет на ней тяжкого греха”. И пришедший малой секирой коснулся ног, а потом и рук моих, и все суставы мои исторг, и вырвал ногти мои. И тотчас мертвы стали руки и ноги мои. И не чувствовала я рук и ног моих. Я ведь, чадо, через мучение умерщвлена была. Снова подошла смерть и отсекла голову мою, и не могла я двинуть ею, поскольку чужая стала. Потом же растворила в чаше неизвестно что и силой дала мне выпить. И когда выпила я это, горько мне стало, о чадо, и извлечена была душа страшной силой и отошла от тела. И те прекрасные юноши в своих одеждах ниспадающих приняли ее. Ведь в сердце человека, о чадо, возлежит душа, а в разуме дух. Когда же приняли они меня, увидела с удивлением тело свое лежащее, бездушное и умерщвленное, неподвижное и бесполезное, словно некто снимет одежду свою и положит на постель свою и, встав рядом, станет смотреть на это. Вот и рассказала, о чадо, что сама знаю, — такая участь ждет бедного человека.

И когда держали меня ангелы Божии, обступили их бесы, говоря о прегрешениях моих. Мне же предстояло отвечать за них. Ангелы же начали искать мои благие дела. И благодатью Господней нашли их и все собрали: кого напоила чашей холодной воды или вина, или посетила больного, или в темнице кого, или странника в келью свою привела и накормила, или ходила в церковь молиться, или налила масло в лампаду перед святыми и честными иконами, или примирила гневающихся друг на друга, или, стоя на молитве, проливала слезы перед Господом Богом моим, или, когда ругали меня, стерпела, или в смирении омыла ноги братии, словно водой огонь загасила, или слабого поддержала, или малодушного ласковыми словами утешила, или кого отвратила от греха, или какого странника благого приютила, или поклонилась Господу моему в покаянии и особенно в дни святого поста и отвратила лицо свое от всякой клеветы, и лжи, и лжесвидетельства, или что иное праведное сотворила я на том свете. И собрав это, ангелы положили все на чашу весов против моих грехов и искупили их. И когда сошлись вместе, стали обличать меня эфиопы, а ангелы Божий защищали.

И когда так они спорили, увидела я, что господин мой святой Божий Василий как Дух Святой предстал и сказал прекрасным тем юношам, которые мне помогали: “Господа мои, эта душа мне в наследство дана, ибо мне помогала все время. Помолился я Господу о ней, и Господь даровал мне ее. Примите, однако, то, чем искупит она долги свои, когда мимо мытаря проходить будет”. Вынув из одежд своих, дал он юношам какой-то ковчежец красный, полный золота, и обратился к обоим: “Я благодатью Господней и духом Господним богат, это же от труда и пота моего”. Сказав это и отдав дар, ушел он. Бесы же, о которых я рассказывала, увидев это, удивились и скорбели долгое время, и убоявшись, и не получив того, что хотели, издали печальный вопль и убежали. Когда же исчезли они, вновь пришел господин мой с сосудами, в которых было прозрачное масло, и повелел открыть их. И юноши те возлили масло на голову мою, и исполнилась благоуханием я, и очистился лик души моей, и взгляд мой стал светел и чист, и радостью дух мой исполнился. Сказал избранный отец наш Василий тем, кто хотел меня вести: “Господа мои, когда свершите достойное души этой, тогда в приуготовленный от Господа божественный покой мой ее отведите”. И так сказав, отошел от тех, кто меня нес. И взяв меня, те прекрасные юноши перестали касаться ногами своими земли и, словно облако или корабль в море, неся меня по воздуху к востоку, невозвратно двинулись ввысь.

Мытарство 1-е - грех языка

Начало первого мытарства. Встретили мы тех, кто творил оболганье, и была там целая толпа эфиопов черных. Старейшина же их с лукавством многим восседал. Когда же достигли места этого, остановились. И свидетели праведного суда, бесы эти, о чадо, если человек оклеветал кого в мире том и в какое время, все знают и обличают, клевеща. И откуда знают об этом, не поняла. Мы же отреклись от всего, ведь поистине лгали они обо мне. И принеся им от дара святого, который отец мой дал, преподобный Василий, быстро прошли, еще выше поднимаясь.

Потом же дошли до второго мытарства, которое называлось клевета. И там было то же, что и в первом мытарстве: часть блаженного дара отдали и безбедно прошли.

Когда пошли дальше, говорили друг другу носящие меня: “Убогой этой душе надо помолиться об угоднике Божием Василии за то, что великое благо содеял ей, ибо достигли мы великих испытаний, начала и власти тьмы проходя”.

И так беседуя, достигли третьего мытарства, которое называлось зависть. По благодати же Господа нашего Исуса Христа не удалось суетным тем оклеветать меня, ибо не помнила, что кому-нибудь завидовала. Радуясь, и этих лукавых минули. И скрежетали зубами на меня те безобразные эфиопы, и казалось, что в сей же час меня и тех, кто нес меня, как живых в гневе проглотят.

Когда поднялись еще выше, достигли четвертого мытарства, называемого ложью. Были же там собраны многие эфиопы, лица их были суетны и ужасны. И старейшина мытарства восседал среди лжи в славе своей. Увидев нас, быстро встали напротив. И когда дошли мы до них, заметались проклятые и стали упрекать меня во лжи, показывая имена людей, которым в безрассудстве женском солгала. И водящие меня, помиловав худость мою, сделали все, чтобы молитвами и молением минули мы это место.

Продолжая идти вперед, достигли мы пятого мытарства, которое называлось ярость и гнев и с гневом ярость, и там еще большая толпа эфиопов вокруг властвовала. Они же сами, подобно псам ядовитым, с гневом поедали друг друга. Едва мы подошли к ним, как они с гневом и яростью стали обличать меня в том, что за обиду, мне нанесенную, или на чадо свое, или на кого иного разгневалась, и то знают лукавые, или гневно и злопамятно гневалась на кого-либо и прогневала кого-то. Подобно морю, горько и злобно волнующемуся, подступали они в гневе ко мне. И враждуя против меня, приносили имена тех, кого прогневала я, и те слова, которые сказала я будучи в гневе на кого-то, показывали час и день, когда это было. И достойно отвечая им, защищали меня возлюбленные те юноши. И отойдя оттуда, на высоту воздушную пошли.

На пути своем встретили мы шестое мытарство, которое называется гордыня. И по благодати Божией не дано было оклеветать меня тем, кто хотел этого. Ведь в жизни своей рабой бедной была — и перед кем мне было гордиться. Прошли и этих, ничего не заплатив им.

И дальше пошли, и достигли седьмого мытарства, которое именовалось празднословие, и срамословие, и сквернословие. Встретили нас властители мытарства, желая свершить суд над нами. Когда же приблизились к ним, стали обвинять меня в том, что в юности своей пустословила, срамословила, упрекали, окаянные, в ругани и в играх непристойных, приводящих к быстрому искушению. Поистине свидетельствовали о том, что было, и со страхом слушала я это. Откуда только и знают все, окаянные? Я же сама по прошествии стольких лет забыла об этом. Достойно же и этим ответив, пошли путем своим еще выше.

И достигли восьмого мытарства, которое называлось коварство и обман. Слуги же того мытарства, узнав обо мне правду, не нашли лжи в жизни моей, и не в силах обличить, лишь острили на меня зубы. Мы же, уйдя оттуда, продолжили дальний свой путь, меру которого человеку не дано понять.

Тут дошли и до девятого мытарства, которое называлось уныние, или тщеславие. Я же ничего не имела для испытания, и прошли быстро его.

И дошли до десятого мытарства, которое называлось сребролюбие. Шум был там больший, нежели в прочих мытарствах. И здесь же всякого человека ловят окаянные те и, в них вселяясь, мучают их, и сильнее, чем в прошлых мытарствах, истязают их. Испытав и меня, не нашли ничего, где бы у меня было золото, если бы я любила его.

Когда же и то минули, достигли пьянственного мытарства. И стояли слуги того мытарства поодаль, желая поглотить каждого, словно волки хищные, проклятые. Они же испытывали меня так, как испытывается любая душа, приходящая сюда, князем власти тьмы воздушной. И пришли мы на это мытарство, и напали на нас злобные те палачи и мытоимцы, и показывали, сколько в жизни своей испила я, зная число и меру этого и говоря мне: “Не испила ли ты в этом месте столько-то чаш? И не напилась ли в сей день или в праздник с таким-то? — и называют их. Не напилась ли и не испила ли столько-то чаш, когда к такому-то пошла или когда такой-то принимал тебя?” И все, что я сотворила, называли, рыча, желая вырвать меня из рук ангелов. Сколько ни говорили, истинно было. Часто ведь в жизни своей, как одна из многих, со знакомым неким встречаясь, премного испивала с ним вместе и упивалась. В конце концов отдали добрые душеводители мои и этим то, что должно было искупить грехи мои, и, исшедши оттуда, продолжили мы путь свой.

И говорили мне святые ангелы, когда шли мы: “Видишь ли, какую беду терпят те, кто проходит этих бесов князя воздушной тьмы?” Я же ответила: “Да, господа мои, много нужды и бед бывает. Да и кто может пройти их безбедно и безмятежно? И думаю, господа мои, что никто в мире том, откуда я пришла, о том, что здесь происходит, совсем не знает”. Сказали они: “Ведаем и мы, что не знала ты о происходящем здесь. Но если бы дано было тебе узнать об этом, то лучше бы позаботилась о грехах своих, и искупились бы они, как и о милостыне, которая весьма помогает здесь, и сторонилась бы зла; кто поступает так, тот после смерти минует бесов. Но поскольку не ведают люди этого и живут в лености, то и приходит на них все это. Да горе тому, кто не имеет доброго и духовного. Да горше будет жестокосердному, достигшему этих мест”.

Так беседуя, дошли до двенадцатого мытарства, которое называлось злопамятство. И когда достигли его и дошли до проклятых тех бесов, то они, как злые разбойники, тотчас начали искать, не написано ли в бесовском свитке их то, чем можно оболгать меня. И по молитве святого и преподобного отца нашего Василия ничего не могли найти, и посрамились лукавые, ибо дружелюбна была ко всем в мире земном, любила и детей, и взрослых, о чем и ты хорошо знаешь, о чадо. И ничего мне не сделали, как сказано, не смогли схватить меня, и прошла я, ничего не приняв от них. И дальше пошли.

Когда же шли, вопрошала я ведущих меня: “Господа мои, молю вас, поведайте мне: как узнают вершители беззакония о том, что мы, люди, творим в жизни земной, ведь столь велико расстояние отсюда до земли?” Ответил мне один из них: “Разве не знаешь ты, что всякий христианин лукавого духа имеет при себе, следующего за ним и записывающего все его греховные дела? Имеет также и благого ангела, который дела благие все записывает. Так что отмечают бесы в том мире грехи каждого христианина. И тотчас определяют, к какому мытарству относятся они, да и записывают их. И когда восходит душа, каждый из грехов знают и могут переспорить души и увлечь в бездну их, не имеющих дел благих. Если же не хватает наших добрых дел и поистине побеждают нас бесы, то проходящий сокрушается, что не исповедался, но дальше идем мы лишь тогда, когда добрые дела сравниваются на весах с греховными, искупая их. Ибо, как сказано, если не имеем мы дел праведных, к антихристовой злобе нас исторгают и, выхватив из рук наших, в бездну душу посылают и заключают во тьме и сени смертной до Страшного неотвратимого суда. И получают столько, сколько сотворили, согрешая в мире том”.

И так беседовала я с душеводителями моими и удивлялась, и достигли тринадцатого мытарства, которое называлось чародейство и колдовство, волхование и заклинание, и подобное тому. Были в том мытарстве волообразные духи змеиные, и змеи, и подобные единорогу, а облик их темен и гадок. Горечи всякой были исполнены они. Но не могли оболгать меня, и минули их беспрепятственно.

Снова же начала я спрашивать водящих меня: “Господа мои, ответьте мне, каждому и за всякий ли грех, который сотворит человек в мире земном, нужно держать здесь ответ после смерти? Вижу ведь, что и в малейшем грехе меня пытают, и дивлюсь этому”. Отвечали они мне: “И не всем так. Если бы ты исповедала грехи свои духовному своему отцу, приняла бы епитимью и исполнила бы ее, то по кончине твоей приняла бы прощение от Бога и отца твоего и мытарства злые и пагубные прошла бы теперь без страданий, поскольку никто бы не мог ничего сказать тебе. Когда кто исповедует в том мире грехи свои и покается, то простит его Бог в том, и будет свободен от грехов, принимая невидимо прощение свое. Эти же бесы мытарства, имеющие в свитках своих записи о беззакониях, тотчас по приходе души раскрывают свитки и не могут найти даже следов того, что раньше написали, ибо Святой Дух невидимо загладил все. Понимают все в мытарстве, что через исповедь исчезли записи, и скорбят, не получив душу. Хорошо ведь покаяться перед смертью. Кто же избежит покаяния, утаит прежние свои прегрешения, решит предстать безгрешным и не покается — здесь их ты видишь, пытаемых, подобно тебе”.

И в такой беседе достигли мы четырнадцатого мытарства, которое называлось чревоугодие. И из этого мытарства вышли некие толстые и тучные, свирепые, злые, большие, нежели прежде. И они обличали меня в том, что ела в юности моей с утра как свинья, не зная о горьком этом мытарстве, что ела во время поста с самого его начала, не сотворив молитву, что ела всегда все в большом количестве, завтракая и обедая, полдничая и ужиная, насыщая чрево едой. Все они обличали и поносили меня, желая поглотить меня, говоря: “В крещении своем говорила и обещала отречься от сатаны и всех дел его. Как же после клятвенных обещаний тех потом творила таковые прегрешения?” Дали мы должное и тем и, искупив прегрешения мои, в которых упрекали меня, прошли и это скверное мытарство.

Достигли пятнадцатого мытарства, которое называлось кумирослужение и всякая ересь. Те, кто любовь имел к этому, там испытывались. Ничего мы не дали им, потому что не имели они обвинений против меня. И в мышей, и в свиней диких превращались они, становясь огромными, словно киты ужасные. И смрад страшный стоял вокруг них, и сладок был тот смрад им, в котором пребывали. Многие души, говорили они, уловленные здесь, в жизни своей творившие подобное, и умершие, хотевшие пройти, чтобы поклониться благодатному престолу, обнаруживают здесь капище идольское, скверное и отличное от всякого благого вида. Когда же поняли, что женский дух перед ними, ни о чем не испытывали меня. Только испытывали меня, спрашивая, не сотворила ли в юности женский плотский грех со сверстницей своей, в любви почивая ночью в одной постели. Когда ничего не обрели они, отошли мы от скверных тех.

Приближаясь к вратам небесным, дошли мы до шестнадцатого мытарства, которое называлось прелюбодеяние. Вскоре встретили нас бесы и испытали меня с великим пристрастием. Еще до того, как блаженный к нам пришел, жила я с другом своим в греховном неведении и, прельстившись, пала, ибо юной была и не знала, что это грех. И поэтому те бесы много клеветали на меня. Водящие же меня весьма им противились, говоря: “Не была она священником венчана”. Так в споре с бесами победили мои ангелы. Ничего им не отдав, мимо прошли. Сказали же те, кто в том мытарстве был: “Хоть нас вы и прошли, но тех, кто выше, не пройдете, достигнув блудного мытарства”.

Продолжая идти дальше, достигли мы семнадцатого мытарства, которое называлось убийство. В нем же было всякое убийство, и всякое ранение или побои, или иное что, похищение или насилие над ближним. И истязают бесы, когда мимо идут души. Немного упрекали нас и в этом грехе, поскольку часто, когда еще несмысленной была в юности, враждовала в жизни своей или за волосы кого-нибудь таскала.

И потом оттуда пошли и достигли восемнадцатого мытарства, которое называется разбой. И, подступив к нам, подробно пытали нас бесы. Немного претерпели от них и мимо прошли.

Пройдя и тех, дошли до девятнадцатого мытарства, уже приближаясь к вратам небесным, и то был блуд. Князь же того мытарства в ризу был облачен, помазанную гноем, и кровью окроплен, и хвалился ризою своей по безумию своему, считая, что нечто благое имеет. Он же, стоя, противился ангелам Божиим и с ними спорил о скверных делах, о всяком недостоинстве и о совокуплении блудном, которое возлюбили грешники. Слуги его вскочили и встретили нас и ревностно испытывали нас о моих делах, которые совершила я в юности, и на середину их положили, с большой дерзостью обличая меня и браня. И называли имена мужей, с которыми часто, будучи отроковицей, в страсти порочной пребывала, забавляясь, и об этих грехах спрашивали меня. И схватив меня и похитив из рук ангелов, хотели бросить меня вниз. Ангелы же говорили, что давно перестала я творить зло. Те же проклятые бесы ответили: “Что перестала, знаем. Но, однако, скрывала, и дела наши сохранены были в ней, поскольку любила нас и не открывала дел наших никому на земле в покаянии. И то нам ведомо, что не исповедалась, не подчинилась епитимье, не приняла отпущения грехов ни от одного монаха или священника, облеченного благодатью на очищение от бесчестного. Наша она, потому что не покаялась по закону. Оставьте ее нам, а сами идите. Зачем вам, придя сюда, помогать ей ради дел ее лукавых, если всегда вы дело благое вершите?” Ангелы же Господни для избавления души моей отдали им от добрых деяний блаженного, которые тот себе стяжал, столько, сколько клеветы от бесов получила, и, взяв меня, отошли. Скрежетали же на меня зубами своими страшные и скверные те, поскольку ушла я от них, и дивились тому, кто одарил меня божественными теми делами, ведь откупила грехи свои и не повиновалась им.

Когда же пошли, спросили меня ангелы Господни: “Видела ли мытарство то, что прошли?” Я же ответила: “Да, видела”. Сказали они мне: “Мало душ уходит отсюда без напасти, потому что суетный мир тот — блудолюбивый, прелюбодейный и грешный. Каждую душу это мытарство принимает и, если осквернена она нечистотами блудными, то низлагают и в бездну ее бросают. Там же заключают ее во тьме и сени смертной до страшного пришествия Господа нашего Исуса Христа. Ты же по благодати дивного старца избежала этого. И похваляются непрестанно: “Мы одни, — говорят, — заполним геенну огненную, потому что души человеческие нечисты и блудолюбивы и повинуются князю тьмы и властителю этого мытарства блудного”. Но ты одолела и это и не увидишь зла, поскольку помиловал тебя Господь ради угодника своего Василия”.

Когда так они говорили, достигли мы другого мытарства, которому название было немилосердие. Там же все немилосердные, и все скупые, и неблагосердные горько от бесов страдали. Когда все заповеди Божии соблюдешь, но будешь немилосерден и немилостив, и случится тебе умереть, все мытарства беспрепятственно пройдешь и нигде тебе вреда не будет, когда же до этого дойдешь, тотчас задержат тебя злые местники и мытоимцы мытарства этого и станут тебя, немилостивого и немилосердного, бить, и в мрачном затворе адовом затворят до общего для всех воскресения пред Богом, не прощая ради иных добродетелей. Здесь мучаются те, кто когда-то не дал убогому куска хлеба или медной монеты брату нищему, или не посетил лежащего в болезни и в темнице заточенного, или подобное этому не сотворил, выказывая скупость, и сребролюбие, и немилосердие, и немилостыню неутешную. Так мне ангелы Господни об этом мытарстве ясно поведали, как я тебе рассказала. И достигли этого мытарства. Старейшина мытарства был весьма худым, и очень иссохшим, и болезненным, поскольку немилосердие, и скупость, и немилостыня в болезнь пагубную преображаются. Ибо немилосердный человек, если убогий какой что-то у него попросит, тотчас начинает браниться, будто болезнь какую имеет в себе, и отказывает в просьбе. Вот так грешил пагубный тот и зверообразный. Когда же мы дошли до мытарства, слуги его, которые здесь были собраны, взыскание учинили, но ничего не нашли. Ибо много милостыни творила: когда давала убогому кусок хлеба, или же медную монету, или чашу воды, или вина просто ради спасения моей души, сколько могла. Радостны стали мы и в веселии во врата небесные вошли. Ничто не смогло нас отвратить от правого пути.


Врата же небесные имели облик хрусталя светло светящегося. И вокруг них красиво, как от звезд светлых или иного какого-то света, и имели они красоту и блеск золота. Юноши же у врат в золотой одежде, молниею препоясаны, и ноги их украшены огнем мерцающим светлым. И были они веселы, и приняли нас, радуясь тому, что избежала моя душа бед горьких тех мытарств в воздушной тьме, и еще больше славили Бога. И вошли мы внутрь обильных небесных вод, которые были над твердью, и перешли их, ибо они расступались и бежали от нас вперед и в стороны, а позади нас смыкались.

Когда мы миновали те воды, бывшие над твердью, пришли к некоему воздуху изумительному и невообразимому. Золотой блестящий покров ограждал пространство этого изумительного воздуха от прочего пространства. Были на том покрове некие бесчисленные юноши прекрасные, облаченные огнем, как закатным блеском солнечным. И волосы их были, как молнии, ноги белы, как молоко, лица — как снег, и светились в стократ ярче света. Увидев меня в руках носящих меня честных ангелов Господних, они пошли рядом, улыбаясь, веселясь и радуясь, потому что, как говорили: “Принята душа ее в срок на спасение в Царство Небесное”. И шли они с нами и пели сладко, потому что направлялись мы поклониться огнеобразному престолу Божию. Когда шли мы, увидели облако, но не такое, как облако поднебесное, но красного цвета, стократно светлее прочих. С одной стороны поднялось облако, как некая завеса белая, как свет, и все изменилось. И вот засиял многоцветно вдали двор золотой ровный, переливающийся в золотой славе, и в сладком веселии пошли мы дальше. Воздух здесь был светел, и благоухание Господне благовонно и сладко.

Когда прошли мы немного, увидели в воздухе на высоте необозримый престол Божий, престол белый и многоукрашенный, еще ярче блистающий, освещающий пределы и светом пронизывающий всех, кто там стоять достоин. Вокруг Божьего престола — златочистые юноши, высокие, как кипарисы, блистающие достоинствами, облаченные в багряницу и в одежды светлые и изумительные, которые невозможно описать словами. Когда мы подошли к этому страшному престолу бесконечной высоты и увидели непреходящую славу, истинную правду и благость, шедшие со мной к престолу Божию троекратно песнь воспели. Пребывающие же на престоле страшном были невидимы. И мы тотчас трижды поклонились Отцу и Сыну и Святому Духу и прославили Святую Троицу, предстоящую высоко на огнеобразном воздухе вместе с нами, за спасение мое в славе восхваления. И тут с высоты прозвучал голос прекрасный и сильный, обращенный ко мне и к носящим меня: “Ведите ее вокруг, — сказал, — ко всем душам, пребывающим в разных жилищах, к святым и преисподним, а потом поселите ее там, где заповедал вам угодник мой Василий”.

Покинув то место, направились мы в жилища святых. Они были бесчисленны, и невозможно было счесть солнечных лучей, и от виссона и порфир лучей и сияния, и иных различных чудных красок, бесплотных и божественных, которые освещают светом и изумительным сиянием жилища святых, по неизреченной воле Божией. Здесь обрели они поле эдемское, благодуховную пажить, откуда истекает вода духовная, вода живая, в местах покойных, в местах святых для отдохновения. Все эти места выглядели как палаты прекрасные, жилища и обители, десницею Господней искусно сотворенные. И, глядя на святых, дивились мы неизреченной красоте, никак не насыщаясь ею. И были здесь отдельно апостолы, отдельно — пророки, отдельно — мученики, отдельно — святители, отдельно — преподобные и праведные. Каждый из них приготовил жилище себе, в длину и ширину подобное стольным городам, из которых они отошли, чтобы в такие же вселиться. Все святые, выходя из своих жилищ, духовным целованием целовали меня, веселясь и радуясь моему спасению.

И дошли мы до недр Авраамовых, и были исполнены славы нестареющие недра его. Не телесные это недра, но особое место. Дивно оно, исполнено духовного благовония, и запаха цветочного благоуханного, и ароматами духовными и небесными, и пажитьми вышними услаждено, и возлюблено, и исполнено; их благовоздушный облик и красоту, хотя и рассказываю тебе о них, земными словами передать невозможно. Здесь были и палаты духовные для патриархов, из светлых лучей духовным мастерством Господа Вседержителя созданные, умножением лучей и неизреченными светлостями украшенные и добролепные. В них обитают младенцы христианские, принявшие святое крещение, по разрешении плотских уз они ликуют в неизреченной славе вокруг Авраама, Исаака и Иакова. Ибо и те тут пребывают с двенадцатью из двенадцати колен Израилевых, почивая на дивных престолах. Как видишь сияющие солнечные лучи, но обнять их не можешь, так и видимые души святых подобны их образу телесному, но бесплотны, как и солнечные лучи, не уловимые человеческой рукой.

И так, о чадо, преодолев большой путь, пройдя пределы рая, ближние и дальние, и жилища ада, которые сокрушил Господь Бог наш Исус Христос, возвратились мы на запад, где горькие муки и страдания ждут убогих, таких же, как и я, грешников. Показали мне все это ангелы Господни и сказали мне: “Видишь, от какой великой беды избавил тебя Господь?” Ибо видели мы эти темные сокровенные места, где во тьме и сени смертной разные души от века заключены, как песок на берегу морском или как прах земной. И пребывают в забвении грешники, и не могут они видеть там свет сладкий, иные же вопиют неустанно: “Увы мне!” И беспрестанно восклицают горько, алчущие духовно и жаждущие пития спасения, свободные от всякой одежды духовной и изъедаемые скверными прегрешениями: “Ох, ох, увы!” Всегда, о чадо, как я прежде говорила, жаждут они душевного света, но тщетно взывают, ибо нет прощения. Иногда, когда душа проходит, там появляется свет, ибо ангелы Господни освещают те места, где идут, показывая душам праведных все, что там есть, чтобы видели, от какой горькой тьмы убереглись. И вернулись мы на чистый праведный путь повелением Господним, к благой жизни.

Как же долго все это происходит? Это произошло в течение сорока дней с того дня, как отошла я от моего бренного тела к сему покою, в котором видишь меня, не моему, но преподобного отца святого Василия угодника Божия, который еще живет в мире том и приводит к Господу Богу души гибнущие и грешные как благовонное курение в жертву духовную. Ибо здесь было много иных душ со мною, которых прежде меня он отвратил от путей греховных, очистил их совершенно и спас для Господа. Ибо видела здесь души господина Иоанна и госпожи Елены, супруги его, которые хорошо послужили ему в мире том, души других людей из дальних времен, которых я не знаю. Но, однако, пойдем со мной и войдем внутрь, чтобы ты узнал, где я пребываю. Ибо господин наш, избравший нас, преподобный отец, духом своим сейчас сюда пришел».

Когда мы пришли, я посмотрел на преподобную. И вся она была окроплена божественным маслом и помазана нардовым миром, истинным и драгоценным, и в удивлении восхищался я. Она шла передо мной, облаченная в белую, как снег, ризу, и на голове ее был плат из виссона. И вошли мы будто во двор, вымощенный золотом и украшенный сверкающими каменьями, и ничто его не оскверняло. Посреди же златоподобных камений были насажены прекрасные цветущие сады, и всякий, кто смотрит на них, радуется и веселится неизреченно. Когда мы взошли на этот двор, увидел я палаты светлые, изумительно построенные, небывалой высоты. И там же, возле тех палат, у самого входа в них, стоял большой трапезный стол, локтей в 30, он был из камня изумрудного, испускающего светлые лучи. Прекрасный цветущий миндальный сад смыкался над трапезой и неописуемо украшал ее. На трапезе же стояли большие позлащенные блюда, блистающие, как молния, лежали изумруды, светлые сардониксы и разные другие камни райские, прекрасные и совершенные. Между ними лежали яства, плоды неописуемые и пестро украшенные, багряные или молочно-белые видом, как стебли лилейные и красные, и другие, небывалые и несказанные. И разные великолепные цветы лежали на блюдах, и неизреченные плоды поверх тех цветов, непостижимые для ума человеческого. Каждый плод имел свой особый вкус, и насытившийся сладостью их воедино смешавшихся благоуханий уже ничего не желал более.

Святой блаженный Василий сидел во главе чудной трапезы, как господин над всеми, в славе почивая. Стол же был светел от изумительного блистания и испускал лучи. Многие с ним на трапезе наслаждались дивными теми плодами и прекрасными цветами, и были они не как люди, имеющие плоть, но будто созданы светлыми солнечными лучами. Имели они образ бесплотный, неувядающий и не разделялись на мужчин и женщин. Сколько бы ни вкушали они от трапезы той дивной, все умножалась эта чудная райская пища, потому что была она духовной и мановением Господним здесь сохранялась. Вкушающие же были исполнены неизреченной радостью и весельем благодатным, и веселыми лицами друг к другу обращались, и вели сладкую прекрасную беседу. Черпали они нечто огненно-красное, очень ярко сверкающее и безвещественное сияющими, как снег, некими чашами. Когда кто-нибудь из них пил из такой чаши дивную ту влагу, от одного только вида которой они приходили в несказанное веселье, тотчас неизреченным наслаждением Святого Духа переполнялись все на долгое время, и сияли, как свет, их чудесные лица. И служившие им огневидные юноши — прекрасны и белолицы, как руно, и мышцы их как молоко, облачены же они в красные ризы, бесплотны, украшены дивно, и ноги их белоснежные препоясаны тремя рядами блестящих повязок, как небесной радугой, и головы их украшены златыми каменьями, бисером и разными искусными венцами.

Дивная старица, с которой я пришел, чтобы увидеть их, сказала обо мне блаженному. Он же, улыбнувшись радостно, повелел мне подойти. Когда я приблизился к ним, мы поклонились друг другу, и я сказал: «Благослови чадо свое». И тихим голосом он обратился ко мне: «Невредимо ли преодолел путь, чадо? Господь Бог помилует тебя, и благословит тебя, и освятит тебя, и сохранит тебя, и обратит лицо свое на тебя, и исполнит тебя всех благ небесных и земных, и пошлет тебе помощь от святого жилища своего, и ангелы, и архангелы Сиона, сильные и пречистые, с оружием победы защитят тебя». Я же стоял, потупив взор, и сказал мне праведный: «Это Феодора, — и указал мне, — о которой непрестанно молился ты, желая узнать ее участь. Видишь ее — вот она стоит перед лицом твоим. Теперь никогда не спрашивай о ней, ибо я тебе ее показал». Она же, честная и помилованная Господом преподобного ради, сладким взором смотрела на меня. «Возвеселишься, чадо, и возрадуешься, — сказала она, — и благословен будешь, ибо печалился обо мне, убогой. И Господь Бог помог тебе исполнить твое желание ради молитвы господина нашего, отца и пастыря, который много милости сотворил нам». Когда так мы разговаривали, все, кто сидел за трапезой, смотрели на нас в глубоком молчании.

Потом сказал ей преподобный: «Пойдем вместе со мной и покажешь ему красоту наших райских садов». И, взяв меня с собой, пошли на правую сторону того двора. И тут находились врата дивные из золота и высокие стены ограды. Когда открылись врата, мы вошли внутрь ограды. И была там позлащенная трава с невиданными цветами, и красоте той дивился я. И аромат благоухания исходил от тех цветов. И на все, что показывали мне водящие меня, внимательно взирал я. Увидел я необъятный сад с 70 видами деревьев, исчислить которые невозможно, и на каждом дереве такое безмерное множество плодов, что ветви склонялись к земле, желая отдать плоды сидящим за трапезой. Увидев это, понял я, какое непостижимое изобилие бывает. Удивлялся я красоте сада, изумительным и дивным плодам тем, потому что никогда столь великих чудес не видел.

Сказала мне водящая меня: «Что ты удивляешься этому? Если пойдешь к тому райскому саду, который Господь насадил на востоке, еще больше будешь потрясен и изумлен, потому что этот сад по сравнению с тем — тень и сон». Сказал я ей: «Молю тебя, скажи, кто насадил этот райский сад? Никогда я не видел такого, нигде нет подобного сада». Ответила она мне; «Как бы ты смог увидеть в суетном мире том такую истину, которая руками Вышнего сотворена? Ибо вещь эта духовная, и мы здесь духом пребываем. Труды и тяготы божественных подвигов преподобного отца нашего Василия, которые он с самой юности своей совершал, трудясь, изнемогая и бодрствуя, на землю повергаясь и молясь, зной и холод претерпевая в пустыне и травой питаясь в течение многих лет еще до пришествия в сей град, — вот чем насажден этот сад. Ведь то, что совершает человек в земном мире, унаследует и в этой жизни, ибо мы вкушаем плоды своих трудов. Я часто слышала, как преподобный это говорит». Я же удивлялся тому, что, как сказала мне, духом пребываем здесь. Ведь я думал, что телесно здесь находимся, и пытался осязать свои руки, есть ли у меня кость и плоть. Подобно тому как если кто-нибудь, видя пламя огненное и протягивая руку, хочет взять его и не может удержать, так и я ощущал себя только мысленно и удивлялся этому. Когда возвратились мы во двор, трапеза была уже пуста. И виделось мне, что, поцеловав приснопамятную, я оставил ее.

Когда мне казалось, что нахожусь еще там, я очнулся от сна и стал размышлять о том, что мне было открыто, откуда я вернулся, что видел на том дворе, когда вошел в то дивное и несказанное место. Встав, пошел я к блаженному, надеясь, что он объяснит мне, истинное ли это было видение или неистинное. И пришел я к блаженному, и после моего поклона и обращения к нему он повелел мне сесть. Когда я сел, он сказал мне: «Знаешь ли ты, где находились мы этой ночью?» Я же, в искушении, ответил: «Где же мы были, господин мой? Я все время на одре своем сладко спал». «Только нам с тобой известно, что лишь телесно ты спал на одре, а духом в ином месте пребывал. И разве не помнишь, сколько всего я показал тебе в эту ночь? Не Феодору ли ты видел? Не достиг ли ты врат духовного дома, выйдя из которого, она приняла тебя и в который ввела тебя? Потом же и о смерти своей, через которую должна была пройти, о власти темных сил, о лютости их воздушных мытарств, чадо, не рассказала ли тебе? Не вошел ли ты с нею внутрь двора? Не видел ли там дивную трапезу и несравненное украшение ее, и чудеса ее, и какие плоды дарит она, и какие удивительные цветы на ней, и какие юноши исполняют за трапезой духовное служение? Не видел ли издалека дивные палаты? Не у меня ли на трапезе был, когда я показал тебе ту, о которой ты хотел узнать, какая участь ее постигла? Не я ли сказал ей, чтобы вместе с тобой в райский сад вошла? Не восхищался ли ты златоподобными стеблями, дивясь красоте их цветов, не видел ли сияние и неизреченную красоту неувядаемых деревьев и их плодов? Не это ли все ты видел нынешней ночью и не оттуда ли пришел? Почему говоришь: “Я ничего не видел”?»

Когда услышал я это, страх неизреченный меня объял, и начал я плакать, омочил слезами лицо свое, постигая умом, как велик сей светильник, ибо он воистину там был и поэтому мудро обо всем рассказал мне. И ответил я блаженному: «Да, святой Божий, так и было, как ты сказал. Благодарение возношу Господу моему за то, что сподобил меня Господь Бог узнать тебя, и быть под покровом крыл твоих, и изведать столько страшных чудес». Блаженный же сказал мне: «Если жизнь свою проведешь в добродетели, о чадо, то повелением человеколюбивого и щедролюбивого Бога нашего примут тебя там, и пребудешь со мной вечно, я же сам от человеческого естества отхожу. И потом, через некоторое время, отойдя от жизни сей, придешь ко мне, наставленный в делах добрых, как мне Господь обещал. Внимай: пока ты пребываешь в земной жизни, пусть не узнает обо всем этом никто. Но должен ты недостойное житие мое описать и оставить в мире сем, и буду я тебе в этом помощник». Ясно заповедовал мне это преподобный отец наш, пастырь, учитель и владыка, я же обливался слезами, возлюбленные мои. И удивлялся я, потому что едва ли он с другими беседовал так часто, как со мной, недостойным.

Всегда говорил он притчами, величием своим всех изумлял, был прозорлив, очень мудр и тверд. Часто он показывал себя несмысленным, произнося безумные речи, но делал это только из презрения к суетной славе человеческой, которую снискал за свои знамения и чудеса. И все почитали его как одного из апостолов. А иные же, более других удивлявшиеся чудесам, которые он творил, называли его по простодушию своему Иоанном Богословом. Таким ведь был возлюбленный отец наш Василий, светило во святых. Великий отец наш Василий чудесное житие святое прожил на земле, во всем равен ангелам, великое прибежище для страждущих собой явил.

Источник

Комментарии