Церковь и театр

"...превращая в театр церковь Божию" (τεατρ!ζοντες την εκκλησίαν τού Θεού) – Даже если это и не византийская поговорка, то во всяком случае словосочетание, ставшее довольно устойчивым в монашеской литературе времени написания данного жития. Форма этого словосочетания, однако же, варьируется. В точности оно повторяется лишь в рассказе Иоанна и Софрония и в «Житии прп. Евфимия»: σκηνήν θεατρικήν τήν εκκλησίαν εργάζεσδ᾿αι – «превращать... церковь в сцену театра» (Kyrillos 1929. Р. 12.12–15; рус. пер.: ПП. Вып. 1. С. И); «сень позорищную церковь или келия соделовати» (Никон Черногорец 1795. Л. 112, об.). 

Еще ранее выражение встречается в IV в., у блж. Иеронима Стридонского в «Толковании на послание к Ефесянам», в объяснении стиха: Со псалмами, и пением, и песнъми духовными (Еф 5:19). Говоря о том, что «петь Богу должно не голосом, а сердцем» – не так, «чтобы в храмах слушалось театральное колебание голоса и пение, но петь со страхом, с добрыми делами, с познанием Священного Писания», и далее блж. Иероним говорит о тех, «которые из дома Божия делают народное зрелище (scenam populorum)» (PL 26, 528D; рус. пер.: Иероним 1893–1903. Ч. 17. С. 348–349). Во всех этих случаях театр предстает как воплощение неподобающего в церкви. Если у блж. Иеронима речь идет о театральном пении, у Иоанна и Софрония – «с смехом и беседами в час молитвы Богу предстояти», у Евфимия – также о смехе и шепоте, то у прп. Георгия – о помыслах осуждения ближнего и превозношения. К данному месту весьма близок один из сохранившихся на греческом языке фрагментов «Пленения Иерусалима персами»: «И что скажу, когда услышав царево повеление, внимая кифаристам, флейтистам и мимам, со всем усердием предстоим, чтобы узреть позорное зрелище (αισχρόν γέλωτα)... Если в диавольских зрелищах столь горячи и усердны оказываемся, какое наказание получим, что в церквях с такой беспечностью и нерадением и расслабленностью стоим, как из огня спеша выскочить от молитвы, и что того тягче, что, входя в них ради оставления грехов, как бы приложение творим нашим ранам» (PG 86/2,3248). То, что театр предстает как воплощение сатанинского действа, как антитеза богослужению – понятно, учитывая чрезвычайную популярность театра с пантомимой в современной прп. Георгию Византии (см.: Couret 1869. Р. 222–223; Palmer 1993. Р. 441). Это наиболее видно, опять же, из настоящего жития: здесь ясно звучат мотивы состязания, игрища, и театр здесь явно предстает как обобщающий образ зрелища.

Тертуллиан в беседе «О зрелищах» говорит о трех видах развлечений: это театр (или цирк), амфитетр (то есть гладиаторские бои) и ристалище (то есть игрища атлетов и борцов, palestra). Так, он пишет: «Нельзя без срама смотреть на все то, что предстает на позорище, а именно: на кулачный бой, на попирание ногами, на пощечины и на другие буйства, обезображивающие лицо человека» (Tertullien 1986. P. 249.XVIII.1). «Позорище» у Тертуллиана неоспоримо предстает как «дела сатаны» – те самые, от которых христиане отрекаются при крещении, и их лицезрение равносильно отречению от крещения. Основные мотивы театра-позорища: показ внешнего, а не блюдение внутреннего; потакание страстям вместо усмирения их; глумление вместо благоговения; идолопоклонство вместо служения Богу. 

В конечном счете вырисовывается четкая антитеза: театр – церковь, или представление – священнослужение ( παίγνιον – λειτουργία). Причем, если в одних святоотеческих текстах говорится конкретно о стоянии в церкви, то в других более проступает тема предстояния по внутреннему человеку, блюдения помыслов, совершаемого в любом месте (важен не τόπος, а τρόπος). Примером этого предстояния – это является также общим элементом во всех случаях – служит предстояние Царю и Владыке, предстояние херувимов и серафимов со страхом и трепетом (Ис 6:1–4) (отсутствует в явной форме лишь у блж. Иеронима). 

Здесь уместно будет привести еще одну цитату из свт. Василия Великого, которая, хотя и не содержит вышеуказанной формулы «Церковь – театр», но являет весь смысловой ряд антитезы театру, уже знакомый нам из предыдущих цитат: «Если и тот, кто стоит и ведет речь пред князем, стоит с великим страхом, не дозволяя блуждать как внешнему своему оку, так и внутреннему душевному, чтобы не подвергнуться опасности; то не тем ли паче со страхом и трепетом (μετά φόβου και τρόμου) надобно стоять пред Богом, весь ум устремляя к Нему единому, а не к чему-либо иному? Ибо он не только, подобно людям, видит внешнего человека, но прозирает во внутреннего» (PG 31,1333A-B; рус. пер.: Василий Великий 1901. Ч. V. С. 351). Данная цитата, безусловно, стоит в том же ряду и довольно четко проводит тему внутреннего предстояния, причем она смыкается с темой, согласно которой монах должен быть «весь око», поскольку молиться нужно непрестанно, а не только в церкви (см. комм, на слова «...как херувимы и серафимы быть весь око»). Ср. в Apophtegmata patrum: «Не одно то, чтобы стоять во время молитвы называется молитвою; но чтобы всегда, ешь ли, пьешь ли, работаешь ли, не отставать от молитвы» (Apophthegmata, col. sys. 23.13), «...ибо если монах тогда только и молится, когда становится на молитву, таковый совсем не молится» (Ibid. 23.15).

Иросанфион, или Новый Рай

(Житийные материалы, связанные с обителью Хозива)