Спор новообрядца с древлеправославным христианином: Об осуждении митрополитом Даниилом преподобного Максима Грека
Новообрядец: В защиту московских соборов 1656 и 1667 гг., осудивших двуперстников, можно указать на то, что митрополит русский Даниил осудил преподобного Максима Грека за правильное исправление книг как еретика, однако же ни мы, ни вы, старообрядцы, не считаем еретиком ни митрополита Даниила, ни преподобного Максима Грека. Так и вы не можете признавать нашу церковь еретической, хотя она вас и осудила как еретиков.
Древлеправославный: Позвольте вас спросить: где же сказано, что московский митрополит Даниил осудил преподобного Максима Грека за правильное исправление книг?
Новообрядец: Это я читал в ответах Е. Антонова на 105 вопросов, в двадцать пятом ответе.
Древлеправославный: Это у Е. Антонова сказано неправильно. Причина к осуждению преподобного Максима Грека была не одна, и притом они были различны. Читаем об этом в «Истории Русской Церкви» Голубинского следующее: «Даниил принадлежал к числу ревностнейших учеников и сторонников преподобного Иосифа по вопросу о вотчиновладении монастырей. Следовательно, как таковой, он должен был видеть своих врагов в Вассиане Косом и преподобном Максиме Греке. Полное и безпощадное торжество над этими врагами и составляет главное, чем Даниил ознаменовал свое правление... Преподобный Максим Грек, оказавшись единомысленником Вассиана, выступил, как его сотрудник: подобно последнему, он предпринял против вотчиновладения полемику письменную... И он должен был привлечь на себя ненависть Даниила нисколько не меньшую, чем Вассиан, но и гораздо большую... Преподобный Максим был противником Даниила по вопросу о вотчиновладении монастырей, не мог питать к нему той личной предвзятой ненависти, которую имел к нему Вассиан... Чрезмерную ненависть к Вассиану и Максиму должен был питать Даниил в качестве представителя защитников вотчиновладения. Но ненависть личная, как известно, превосходит всякую другую ненависть, в особенности, когда ненавидящий действительно сознает за собою те недостатки, за которые становится предметом злой критики. Следовательно, Даниил должен был питать ненависть к Вассиану и Максиму самую ожесточенную, к какой только он был способен, а он способен был, как показали последствия, к ненависти самой безпощадной и непримиримой» (т. II, стр. 704, 705, 707). Отсюда прежде всего видно, что митрополит Даниил имел личную неприязнь к преподобному Максиму из-за вопроса о вотчиновладении и вследствие своего мстительного характера решил во что бы то ни стало выполнить свою месть на преподобном Максиме, и случай к этому скоро представился.
«Не вдруг мог добраться Даниил до Вассиана, — читаем далее в той же истории, — но он скоро добрался до Максима, чтобы обрушиться на этого последнего своей местью со всею ужасной силою» (с. 707). Ради краткости я не стану вам читать подробно, как митрополит Даниил достиг над преподобным Максимом опалы великого князя Василия Ивановича по причинам чисто не церковного, а скорее, политического характера, но прочту о том, как и за что его судили, чтобы нам было ясно: можно ли этот пример приводить в защиту реформ Никона. Итак, читаем в той же «Истории» Голубинского: «Беда, устроенная митрополитом Максиму, как мы сказали, постигла его в начале 1525 года: он был взят под стражу с тем, чтобы быть преданным суду в первой половине февраля месяца этого года. Хотя обвинения, имевшие быть представленными на суд, были церковного характера только на наименьшую часть, но великий князь поручил судить Максима митрополиту с собором епископов, и только на первом заседании собора присутствовал сам со своими братьями и боярами, для чего последний собирался на этот первый раз в его государевых палатах. Существующие известия о соборе говорят, что он имел многочисленные заседания и производил великий взыск о винах Максима. Если это действительно так, то должно думать, что намеренным образом растянуто было производство суда для того чтобы показать, будто вины Максима требуют многих изысканий и будто он человек очень виновный... Максим судим был два раза — в 1525 году и потом в 1531 году... По записи о самом соборе 1525 года мы достоверно знаем, что Максим обвиняем был на нем в одной ереси; затем, насколько можно выделить в записи о соборе 1531 года относящееся к нашему собору, он еще обвиняем был на нем в дерзких речах о наших отношениях к патриарху константинопольскому, в преступлениях политических и речах политически-преступных и в одном преступлении уголовном. Мнимая ересь Максима состояла в следующем. Приступив, по поручению великого князя, к исправлению наших богослужебных книг, когда не знал еще русского языка и начав исправление Цветной Триоди, Максим допустил погрешности языка, привносившие еретическую мысль в исправлении службы на Вознесение. Где прежде него в службе читалось о Христе: взыде на небеса и седе одесную Отца..., седяй одесную Отца, он поправил: седел (седел еси) одесную Отца, седев..., седевший одесную Отца. Допустив погрешности, Максим воображал, что неправильное заменил правильным, и хотел защищать свои поправки. На этом основании было представлено на него следующее обвинение: «Максим инок святогорец говорил и учил многих и писал о Христе, яко седение Христово одесную Отца есть мимошедшее, и минувшее: якоже Адамово селение в раи и прямо рая седение, тако и Христово седение одесную Отца мимошедшее». Чтобы Максим принимал и проповедывал ересь, что седение Христово одесную Отца есть мимошедшее, это, как само собою понятно, крайняя нелепость, но он действительно мог защищать свою неправильную поправку, и пока совсем хорошо не узнал русского языка, мог защищать более или менее упорно... Запись о соборе 1525 года, которая говорит об одном нашем пункте обвинений, утверждает, что когда Максиму прочтено было на соборе обвинение, он отвечал то же, что говорил и прежде: «в том разньства ни котораго несть, а то мимошедшее Адамово селение в рай и седение прямо рая мимошедшее есть, такоже (и) Христово седение одесную Отца, мимошедшее есть». Так как в 1525 году Максим настолько хорошо должен был знать русский язык, чтобы понимать различие между выражениями седе и седел, то довольно сомнительно, чтобы это была правда, которая, вероятно, состояла в том, что он просил у собора прощения в своей ненамеренной погрешности. Но если бы это и действительно было так, то ни для кого не могло быть ни малейшего сомнения, что Максим защищал не ересь, а неправильный перевод, считая его за правильный. Таким образом, если бы и действительно было так, как представляет дело запись о соборе, вина Максима состояла бы не в том, что он защищает ересь, а в том, что он защищает неправильный перевод, привносящий, — чего он не сознавал, — еретическую мысль...» (с. 711, 712 и 713).
То же читаем об этом и в другой истории: «Он (Максим) начал исправлять Триодь, а потом и другие книги. Многочисленные и грубые ошибки, которые он при этом встретил в книгах, он высказывал, по прямоте своего характера, прямо и резко... К тому же, при несовершенном знании славянского языка, он и сам допустил некоторые ошибки при исправлении книг, так, например, в Триоди, о седении Сына со Отцем, он употребил неправильные выражения: седел eси, седев. Указывая на эти ошибки, стали говорить, что Максим не исправляет, а портит священные книги... Тогда были представлены допущенные им при исправлении книг ошибки, и собор 1525 г. осудил его за порчу книг, и он был заключен в Волоколамский монастырь. В 1531 г. он снова был потребован на собор и снова обвинен в порче священных книг и в разных ересях, которые нашли в сделанном им переводе Метафрастова жития Пресвятой Богородицы, и, наконец, в том, что, не показывая исправления, распространяет свои сочинения и охуждает русские монастыри, называя их любостяжательными. После этого он был переведен в тверской Отрочь монастырь, где находился в заключении до 1533 г. Несколько раз Максим просил и умолял освободить его и отпустить на Афонскую гору; в 1545 г. просил о его освобождении даже патриарх александрийский Иоаким. Но все просьбы и ходатайства были напрасны. Максима не только не хотели, но, вероятно, и боялись отпустить. «Человек он разумный, уведал наше доброе и лихое, и когда пойдет из России, то все разскажет», говорил по этому случаю боярин Берсень. Только уже в 1553 г. его освободили из заключения и перевели в Сергиеву лавру; но здесь он прожил недолго и скончался в 1556 г.» (Истор. русск. словесн. Порфирьева, стр. 513, 514, 515). Можно бы еще прочитать доказательства, относящиеся к данному вопросу, но полагаю, что вполне достаточно и прочитанного. Отсюда можно заключить, что митрополитом Даниилом хотя и преувеличены были вины преподобного Максима, но нельзя отрицать и того, что к осуждению его было основание в вышеупомянутых погрешительных переводах при исправлении им богослужебных книг. Точно так же несомненно достоверно и то заключение историка Голубинского, что Максим просил себе прощения у собора в ненамеренной погрешности, и что если он и после этого оставался в заключении, то совершенно по другим причинам, никакого отношения к исправлению книг не имеющим.
Новообрядец: Скажите пожалуйста, какие это другие причины?
Древлеправославный: Отчасти уже об этом указано в прочитанном мною первом доказательстве из «Истории» Голубинского, но могу дополнить немного из другого доказательства следующее: «Сначала он был обвинен в том, что находится в сношениях с бывшим в то время турецким послом Скиндером и с опальными боярами: Иваном Берсенем (Беклемишевым) и Феодором Жареным, вместе с ними порицает действия князя и митрополита и вообще осуждает все в России, но эти обвинения на суде оказались несправедливыми» (Истор. русск. словесн. Порфирьева, стр. 514). Теперь довольны ли вы этим объяснением?
Новообрядец: Доволен.
Древлеправославный: Можно ли оправдывать реформу Никона и вашу церковь этим примером?
Новообрядец: Едва ли! Главное, отсюда видно, что все-таки преподобный Максим Грек осужден за погрешительные, привносившие еретическую мысль книжные исправления.
Древлеправославный: Совершенно верно; а ваша церковь, в лице московских соборов 56 и 67 гг., осудила православных христиан за то, что они содержали вполне православные предания. Приводите еще, что имеете, я слушаю.
То же читаем об этом и в другой истории: «Он (Максим) начал исправлять Триодь, а потом и другие книги. Многочисленные и грубые ошибки, которые он при этом встретил в книгах, он высказывал, по прямоте своего характера, прямо и резко... К тому же, при несовершенном знании славянского языка, он и сам допустил некоторые ошибки при исправлении книг, так, например, в Триоди, о седении Сына со Отцем, он употребил неправильные выражения: седел eси, седев. Указывая на эти ошибки, стали говорить, что Максим не исправляет, а портит священные книги... Тогда были представлены допущенные им при исправлении книг ошибки, и собор 1525 г. осудил его за порчу книг, и он был заключен в Волоколамский монастырь. В 1531 г. он снова был потребован на собор и снова обвинен в порче священных книг и в разных ересях, которые нашли в сделанном им переводе Метафрастова жития Пресвятой Богородицы, и, наконец, в том, что, не показывая исправления, распространяет свои сочинения и охуждает русские монастыри, называя их любостяжательными. После этого он был переведен в тверской Отрочь монастырь, где находился в заключении до 1533 г. Несколько раз Максим просил и умолял освободить его и отпустить на Афонскую гору; в 1545 г. просил о его освобождении даже патриарх александрийский Иоаким. Но все просьбы и ходатайства были напрасны. Максима не только не хотели, но, вероятно, и боялись отпустить. «Человек он разумный, уведал наше доброе и лихое, и когда пойдет из России, то все разскажет», говорил по этому случаю боярин Берсень. Только уже в 1553 г. его освободили из заключения и перевели в Сергиеву лавру; но здесь он прожил недолго и скончался в 1556 г.» (Истор. русск. словесн. Порфирьева, стр. 513, 514, 515). Можно бы еще прочитать доказательства, относящиеся к данному вопросу, но полагаю, что вполне достаточно и прочитанного. Отсюда можно заключить, что митрополитом Даниилом хотя и преувеличены были вины преподобного Максима, но нельзя отрицать и того, что к осуждению его было основание в вышеупомянутых погрешительных переводах при исправлении им богослужебных книг. Точно так же несомненно достоверно и то заключение историка Голубинского, что Максим просил себе прощения у собора в ненамеренной погрешности, и что если он и после этого оставался в заключении, то совершенно по другим причинам, никакого отношения к исправлению книг не имеющим.
Новообрядец: Скажите пожалуйста, какие это другие причины?
Древлеправославный: Отчасти уже об этом указано в прочитанном мною первом доказательстве из «Истории» Голубинского, но могу дополнить немного из другого доказательства следующее: «Сначала он был обвинен в том, что находится в сношениях с бывшим в то время турецким послом Скиндером и с опальными боярами: Иваном Берсенем (Беклемишевым) и Феодором Жареным, вместе с ними порицает действия князя и митрополита и вообще осуждает все в России, но эти обвинения на суде оказались несправедливыми» (Истор. русск. словесн. Порфирьева, стр. 514). Теперь довольны ли вы этим объяснением?
Новообрядец: Доволен.
Древлеправославный: Можно ли оправдывать реформу Никона и вашу церковь этим примером?
Новообрядец: Едва ли! Главное, отсюда видно, что все-таки преподобный Максим Грек осужден за погрешительные, привносившие еретическую мысль книжные исправления.
Древлеправославный: Совершенно верно; а ваша церковь, в лице московских соборов 56 и 67 гг., осудила православных христиан за то, что они содержали вполне православные предания. Приводите еще, что имеете, я слушаю.
(Варакин Д .С . Рассмотрение примеров, приводимых в защиту реформ бывшего патриарха Никона).
Комментарии
Отправить комментарий