Следственное дело периода обновленческой смуты. За что был осужден епископ Захария
В декабре 2014 г. в Ростове-на-Дону вышла книга «Подвиг служения священномученика Захарии (Лобова), епископа Аксайского, архиепископа Воронежского и Задонского (1865–1937)». Авторы – кандидат исторических наук, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Юлия Бирюкова и член Комиссии по канонизации святых Воронежской митрополии (МП) священник Павел Овчинников. Представленные в книге материалы следственных дел, заведенных в отношении священномученика, являются красноречивыми свидетельствами присущего советскому политическому режиму беззакония, позволяют подробнее рассмотреть механизмы и особенности работы репрессивных органов в период 1920–1930-х гг. Причины, обстоятельства и обвинительные акты первого следственного дела, по завершении которого священномученик был отправлен в ссылку в 1924 г., рассмотрены в этой статье.
Ростовские чекисты первыми в стране добились успеха по организационному оформлению обновленческого раскола. О проделанной работе они рапортовали Лубянке уже 24 марта 1922 г. Обновленческий комитет Ростовской епархии стал одним из первых в стране. Организация раскола здесь совпадала по времени с оформлением московскими чекистами по решению Политбюро центральных органов обновленческого движения.
21 апреля 1923 г. Политбюро окончательно решило отложить процесс патриарха Тихона (Беллавина), и 27 июня он был освобождён из-под домашнего ареста. Объясняется такое решение кратковременной, ограниченной цензурой и репрессиями, «либерализацией» политики власти в связи с переходом к нэпу, в том числе «религиозному нэпу». К тому же можно было использовать патриарха в прагматических целях, в том числе для стимуляции дальнейших конфликтов и раскола в Церкви, взаимного ослабления тихоновцев и обновленцев, борьбы с зарубежной церковной иерархией. Обновленческая церковь сама по себе была советской власти не нужна. (Об этом подробнее см.: Курляндский И. А. Сталин, власть, религия (религиозный и церковный факторы во внутренней политике советского государства в 1922–1953 гг.). М.: Кучково поле, 2011.)
Политике «религиозного нэпа» соответствовал также учёт общественного мнения и нестабильного положения внутри страны. Органы ОГПУ сообщали о возможных беспорядках и погромных настроениях. В связи с расстрелом католика Буткевича и делом патриарха начались протесты международной общественности, что вредило интересам страны (об этом докладывал и нарком иностранных дел Г. В. Чичерин). В этот период СССР боролся за международно-правовое признание, и лишние осложнения были не нужны. Между тем произошел отход В. И. Ленина от дел и разгорелась борьба за власть в руководстве страны.
Обстоятельства позволили противникам обновленчества противодействовать движению. На Дону борьбу возглавил епископ Захария (Лобов). Епископский сан он принял по благословению патриарха Тихона, к которому обратилась с прошением группа мирян новочеркасских церквей, не поддержавших обновленчество.
Донское ГПУ пристально наблюдало за деятельностью нового епископа, что, однако, по «правилам игры» периода «религиозного нэпа» не должно было выглядеть как религиозное гонение.
В течение непродолжительного времени служения епископа Захарии на Дону, значительная часть донских приходов вернулась из обновленческого раскола в юрисдикцию патриарха.
Обновленцы стремительно теряли свои позиции, занятые при активном содействии центральных и местных властей, и так было в пределах всего советского государства. Они не могли простить епископу своего поражения, и обновленческий архиепископ Мельхиседек написал донос в Донское областное ОГПУ, выразив обеспокоенность распространением, по его выражению, «лобовщины».
Рост авторитета епископа среди верующих отмечали также информаторы ОГПУ. Советская власть вела тотальную слежку за яркими представителями «тихоновского» духовенства. И за Лобовым было установлено агентурное наблюдение. В деле указаны два информатора с характерными агентурными именами «Бокал–7» и «Идейный», которые сообщали в компетентные органы не только то, что он говорил на проповеди в церкви, но и то, что было сказано им в кругу сотрудников. Значит, эти люди входили в ближайшее окружение епископа, они находились с ним и в алтаре, и вне его, разделяли с ним повседневность.
Обновленческий архиерей подогревал опасения власти и оценивал появление епископа по указу патриарха Тихона как несомненный факт контрреволюции: «Около Лобова объединились черносотенные попы и миряне… Ни для кого не секрет, что черносотенцы называют обновленческое духовенство коммунистами и достигают того, что вражда населения к нему растёт с часу на час, а симпатии к лицам, подобным Лобову нет конца». Для ликвидации «лобовщины» необходимо «изолировать» объединившихся вокруг епископа новочеркасских священников, — подводил итог обновленческий архиерей.
Доносы обновленцев, конечно, сыграли свою роль. Но самой главной причиной ареста епископа необходимо признать тактические маневры политических стратегов. Победа «тихоновцев» и, следовательно, ликвидация раскола в планы власти явно не входили — советская власть не отказывалась от политики разложения Церкви.
25 февраля 1924 г. в Новочеркасске в квартире епископа был произведён обыск. Изъяты 6 экземпляров направленного против обновленцев воззвания неизвестного автора «Ко всем истинно-православным чадам», записка от Дмитрия Купилова (?), прошение прихожан Скорбященской церкви, протокол приходского собрания. Целью изъятого воззвания была, очевидно, ликвидация информационного вакуума, в котором оказался церковный народ, оно изображало положение дел в церковном управлении и призывало верующих обратить на это особое внимание. На допросах владыка пояснял по поводу экземпляров воззвания: «Как они ко мне попали, я не знаю, ввиду того, что имею много врагов. Возможно, что кто-нибудь подложил. Во время обыска я отсутствовал». Понятые также свидетельствовали, что не видели, как было обнаружено воззвание.
Так или иначе, но для органов ОГПУ найденные бумаги, содержание которых имело отношение лишь к решению внутрицерковных проблем, оказались достаточным основание, чтобы 28 февраля 1924 г. епископ был арестован.
Патриарх Тихон
Одним из основных вопросов, интересовавших следователей на допросах, был вопрос о церковном поминовении патриарха Тихона. Епископа обвиняли, что он распорядился всем своим последователям тайно молитвенно поминать на богослужении «контрреволюционного» патриарха Тихона. Протокол 9 марта 1924 г. зафиксировал: «Известно ли Вам было, что поминовение Тихона согласно разъяснению наркомюста, может дать повод к уголовному преследованию?» (Циркуляром НКЮ № 254 от 8.12.1923 поминовение имени и полного титула патриарха во время богослужений по установленному чину запрещалось, и объявлялось актом уголовно наказуемым). Епископ ответил: «Известно». Вопрос: «Если Вы говорите, что не давали распоряжений поминать, то почему 24 февраля 1924 г. Вами такое распоряжение, т[о] е[сть] поминать Тихона, дано св[ященнику] Колесникову?». Ответ: «Такого распоряжения я не давал. Возможно, что сказал, чтобы тайно он поминал п[атриарха] Тихона, т[ак] к[ак] в разъяснении Наркомюста сказано „громогласно“, а о тайном поминовении ничего не сказано».
Епископу припомнили и первую архипастырскую проповедь, в которой он сказал, что дьявол всегда устраивал гонения на православную Церковь, и только на неё. Тогда, после её произнесения, в 1923 г. в Донском ОГПУ его убеждали признаться, что под дьяволом он подразумевал советскую власть, которая, как следовало тогда из слов епископа, устраивает гонение на православную веру. Демагогично утверждалось: «Но Вам известно, что советская власть никаких гонений не устраивает, ни на какую религию, в том числе и на православную, так как согласно декрета церковь отделена от государства и в религиозные убеждения советская власть не вмешивается». На это епископ ответил: «Но этой проповедью я не думал возбуждать народную массу против советской власти, и в мыслях даже не имел, т[ак] к[ак] дьявол и советская власть… не одно и то же». Постановление помощника уполномоченного 1-го отделения Секретного отдела ДОГПУ по делу Лобова гласило, что он, несомненно, подразумевал под дьяволом советскую власть, именно так и понимал его слова народ, однако доказать это не удалось. Репрессивные органы считали, что епископ создал «центр Донской тихоновщины». Но следствие всё же было прекращено, так как по заключению сотрудников ДОГПУ, деятельность Лобова за церковные пределы не выходила, поэтому отсутствовал состав преступления. Однако самого Лобова взяли под пристальное наблюдение.
В 1924 г. епископу вновь задали те же вопросы. И отрицательный ответ не повлиял на вынесенное обвинительное заключение.
Обвинительное заключение по делу епископа Захарии, датированное 27 марта 1924 г., сообщает, что епископ стал одним из первых противников обновленчества, ещё в 1922 г.: «Лобов, будучи протоиереем, все время вел контрреволюционную линию и являлся ярым поборником и защитником известного контрреволюционера патриарха Тихона. Когда церковный раскол получил организационную форму, на съезде Донской Епархии, Лобов один из всего духовенства оставался тихоновцем…».
Епископу предъявили обвинение: 1) в хранении с целью распространения воззваний контрреволюционного характера; 2) в измышлении и распространении ложных сведений о гонении советской власти на Церковь, поддержке «Живой Церкви»; 3) возбуждении национальной вражды и розни; 4) «в присвоении себе функций юридического лица, выразившихся в назначении на должность благочинных и вообще священников, в то время как эта власть принадлежит епархиальному управлению» (по статьям 72, 73 и 83 Уголовного кодекса). Постановление подписали уполномоченный Секретного отдела Полномочного представительства ОГПУ на Юго-Востоке России Стрельченко, начальник того же отдела Колобов и заместитель начальника Ф. Зявкин.
Сотрудники ОГПУ невольно проговаривались об истинном положении вещей, утверждая, что епископ своей деятельностью доказывал верующим, что советская власть, несмотря на все свои заверения об отделении Церкви от государства, всё же поддерживает тесное сотрудничество с обновленцами. И конечно, это было истолковано, как дискредитация авторитета советской власти в глазах населения. Сам епископ получил характеристику карательных органов как «опасный для существования советской власти на Дону элемент», который необходимо было заключить в концентрационный лагерь. В связи с тем, что в основе всего материала против Лобова лежали агентурные донесения, дело не было передано в суд, а направлено в комиссию по административным высылкам при НКВД. Заместитель прокурора области В. Р. Пророков писал: «Вся деятельность в борьбе с «Живой Церковью» имела скрытый политический характер и была направлена против Рабоче-Крестьянского правительства». Пребывание Лобова в пределах Донской области, по его мнению, было бы чрезвычайно вредным.
В этом деле ОГПУ проявило свою типичную циничность и нечистоплотность: годом ранее, почти в том же самом материале, собранном на Лобова, органы не нашли состава преступления, когда же епископ стал неудобен, они изменили свое решение.
Карательные органы видели в материалах дела только то, что хотели видеть и закрывали глаза на невыгодные для обвинения факты. К примеру, было проигнорировано заявление группы жителей Новочеркасска помощнику Прокурора Республики Катаньяну, утверждавших, что дело сфабриковано «исключительно по навету» новочеркасских обновленцев, обвиняющих Лобова в контрреволюции. И в личной переписке, содержание которой было прекрасно известно ОГПУ, так как органы её копировали, епископ Захария неоднократно предостерегал духовенство от любых высказываний, носящих политический характер, убеждал не выходить за рамки чисто церковной борьбы с обновленцами. В письме благочинному священнику Илье Пироженко в г. Миллерове он писал: «При этом усердно молю в своих беседах и проповедях держаться истинно такого православия, нисколько не примешивая политику. Покажите всем, что мы не контрреволюционеры, а только сыны своей Святой Православной и Апостольской Церкви, в которой мы ищем одно только – спасения и славы Божией». И в другом письме ему же, настойчиво: «При этом усерднейше прошу Вас внушить духовенству, чтобы оно ни в словах, ни в делах не держались и не говорили о политике».
В апреле дело епископа из полномочного представительства ОГПУ на Юго-Востоке России было запрошено в Москву, в VI отделение секретного отдела ОГПУ, а епископ этапирован в Бутырскую тюрьму, в которой провел около полугода. Дело рассматривалось, «на высшем уровне», под контролем начальника VI отделения Секретного отдела ОГПУ Е. А. Тучкова, куратора церковных дел и секретаря Антирелигиозной комиссии (АРК) при ЦК РКП(б).
По распоряжению Тучкова свое заключение по делу дала сотрудница VI отделения СО ОГПУ Якимова. 5 мая 1924 г. Якимова писала, что епископ Донской епархии систематически произносил в храме проповеди антисоветского характера. Однако она признавала необходимость дальнейшего расследования и допросов на местах. Для этого, полагала Якимова, необходимо ходатайствовать перед ВЦИК о продлении Лобову срока содержания под стражей на два месяца. Резолюция гласила: «Утверждаю. Ягода».
Обвинительное заключение гласило: «За богослужением произносил проповеди о гонении советской власти на церковь, в беседах высказывал мысль, что патриарх освобождён из-под стражи под давлением Английского правительства, призвал к сбору пожертвований в пользу сосланного духовенства…». Статьи, по которым обвинялся епископ, в VI отделении были изменены: «Распространение контрреволюционных воззваний и антисоветская агитация путём проповедей» (ст. ст. 69 и 72 УК РСФСР). Ту же самую квалификацию поддержал и Е. А. Тучков — распространение «неразрешенных к печати воззваний митрополита Агафангела и в антисоветской агитации путём проповедей».
Епископ Захария виновным себя не признал.
Обвинение в контрреволюции и подрыве советского строя, которым якобы занимался епископ, определили дальнейшее разбирательство дела внесудебным органом — Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ. Подобные разбирательства, из-за большого числа дел, носили поверхностный характер, материалы рассматривались формально, свидетельства в пользу обвиняемого игнорировались. Такой порядок не требовал от следователей особых усилий при ведении следствия. 26 сентября 1924 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило заключить епископа в концлагерь на 2 года. Пристанищем ему стал Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).
Юлия Бирюкова
В статье использовались материалы следственных дел: Архив УФСБ РО. Д. П–15250, П–15249.
Комментарии
Отправить комментарий