Память прп. Романа Раванницкого - ученика прп. Григория Синаита
Преподобный Ромил Раванницкий
Память 16/29 января
Когда достиг он совершеннолетия, родители, не зная о боголюбезном желании сердца сына, совещались между собою, как бы его женить. После того, как открыли они ему свое намерение, Руско не только не мог даже слушать об этом, но сразу же принял решение бежать от мирских страстей к монашеской жизни.
Поскольку родители захотели силой подчинить Руско своей воле, то этот юноша, всей душой возлюбивший нетленныи вечные блага, тайно от них ушел из своего родного края и прибыл в Загорие (область между горами Стара Планина и Средна Гора) в город Тырново, где поселилился в монастыре Пресвятой Богородицы Одигитрии.
Настоятель обители по обычаю расспросил его, откуда он и зачем пришел к ним. Руско отвечал, что хочет быть монахом. Тогда настоятель с радостью принял его и совершил постриг, дав ему имя Роман. Из краткого разговола с юношей он, будучи прозорлив, понял , что тот обладает совершенным послушанием и благоговением, и сразу поручил ему прислуживать за богослужением. Роман хорошо исполнял свою службу много лет, и настоятель радовался, видя каждый день чудесный порядок в церкви, а также добрые навыки монаха и смирение, потому что воистину преподобный был смирен и видом, и обычаями, и нравом.
Близ города Тырново есть некий край, на местном наречии именуемый Устие, и взгорье, еще с древних времен носящее имя Святой горы, где жило и живет по сей день множество монахов. С этими подвижниками святой жил и общался. Кто больше, чем он, стяжал и усвоил до конца любовь с ближнему, чтобы радоваться более, когда даешь, а не когда получаешь? А еще удивительнее, что как подвижник, притесняемый много раз, он никогда не относился небрежно к любви, царице добродетелей (см. Лествица, ст. 30, 37), но как истинный раб Божий прежде всего старался все наполнить ею. Когда он чувствовал, что кто-то из жителей той горы страдает или мучает его некий недуг, Роман ловил рыбу, варил ее, шел бесшумно ночью в келью страждущего брата, вешал посудину перед входом и быстро уходил. Обитатель кельи, встав утром и найдя оставленное кушанье, удивлялся и задавал себе вопрос: «Чья это может быть работа?» И сам же отвечал: Никого, кроме как дивного Доброромана!»
Так преподобный творил добро через вещественное. А каким он был в своих поучениях и беседах с братьями, и прежде всего, с новоначальными, нельзя передать словом. Обладал он истинным милосердием, поскольку приобщен был к Божественному. Невозможно и передать дара его умиления и многих слез, ни сравнить его в этом с кем-либо. Над ним исполнялось слово пророка: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими орошаю постель мою (Пс. 6:7). А также: слезы мои были мне хлебом день и ночь (Пс. 41).
Настоятель радовался послушанию монаха и его ревности, а Роман мучался в мыслях своих, потому что имел желание уйти от житейской суеты и, подобно пустынной птице, поселиться в безлюдном и отстраненном от мира месте (ср. Пс. 101:7). Тогда же узнал он, что в местности под названием Парория создал обитель Божий человек отец Григорий Синаит, который каждый день призывал души трубным гласом своего слова и примером своей жизни и приносил их Господу.
Роман пребывал в размышлениях, как покинуть свое место, и, если б только было то возможным, взял бы себе крылья, чтобы, перелетев, скорее очутиться со святым – настолько слух и слава о нем уязвили его сердце! С той поры в Загории пребывало лишь его тело, а душой владела Парорийская пустынь. Потому что желал Роман там приблизиться к Богу, как жаждущий олень к источникам водным. Но не позволяло ему это расположение настоятеля, так как игумен очень полюбил доброго Романа и временно чинил ему препятствия.
Поскольку святой очень крепко утвердился в мысли о своем уходе, то нашел удобное время и открыл настоятелю свои помыслы. Игумен лишь только услышал об уходе Романа, очень заскорбел, потому как хотел, чтобы этот монах был при нем неотлучно во все время его жизни. Однако, подумав, как бы тот не ушел без его воли и благословения, в конце концов отпустил юношу, благословив и помолившись за него и снабдив всем необходимым в дорогу.
Роман взял с собою одного брата, своего сверстника и единомышленника по имени Иларион. Вдвоем они быстро дошли до Парории. Прибыв в обитель великото отца, монахи, как подобало, подошли к нему с поклоном в благоговении. Тот расспросил их, кто они и откуда, и зачем пришли. Роман и Иларион рассказали Григорию все о себе и известили, что хотят стать его учениками. Великий старец принял их с радостью и, узнав почившей на нем благодатью, силу и произволение каждого из пришедших, дал им подходящие послушания: Илариону, как более немощному, повелел выполнять более легкие службы в обители, а на более сильного Романа возложил задачи более тяжелые.
Великий отец тогда только строил свою обитель. И можно было видеть, как деятель послушания Роман проходил все службы: сносил стволы с горы, таскал бревна для постройки, камни, воду, случалось ему и известь заливать водой, а также служить на кухне и в пекарне. Во всех этих службах он оказывался опытным работником. Больным же Роман прислуживал как никто другой, поскольку вместе с помощью своей даровал болящему и здравие. Так всем он был желанен и всеми любим по своему смирению и любви, за что и звался Добророманом.
Старался святой душой и телом исполнять все послушания с истинной любовью и горячим стремлением, которые воспитывал в себе с помощью великого светильника, Григория Синаита, как сказано в божественной Лествице: «Чем больше процветает вера в сердце, тем больше тело преуспевает в службе». И как говорит Марк Подвижник: «Господь сокрыт в Своих заповедях, и кто хочет Его найти, пусть исполняет Его заповеди, и когда их исполняют, Он сам находится посреди них».
Завершив с Божией помощью строительство обители, ее насельники отдыхали в своих кельях и занимались духовными упражнениями, как заповедал каждому великий настоятель Синаит. Видя, что дорый Роман все еще молод во плоти, а особенно в душе своей, как мудрый художник, возложил святой Григорий на него работу, подходившую как настрою юноши, так и его разуму.
Жил в обители один престарелый старец с парализованным телом, который был исполнен ярости, отчего никто не мог ему услужить или чем-либо умилостивить. Зная доброе служение Романа больным, наказал ему Григорий прислуживать и этому страдальцу. Можно было видеть, как мужественно терпел монах все жестокие слова болящего старца, как сказал Лествичник об истинно покорном: «Пей каждый час чашу поругания и унижения как живую воду!»
Так как у старца, помимо прочих болезней, был больной желудок, то он не мог принимать никакой пищи, кроме рыбы. Что же делал добрый труженик? Поскольку еще с детства Роман умел ловить рыбу, то по ночам он плел сети, а днем шел на ловлю, и так добывал полезную пищу больному. Летом ловить рыбу было удобно, но зимой Роману приходилось очень тяжело. Место то было холодным, и снег задерживался там до апреля. Водоемы промерзали до основания, и рыбу нельзя было поймать. Тогда оба бывали объяты скорбью: старец, потому что был лишен рыбы, а добрый служитель – сопереживая старцу, которому прислуживал. Монах много думал о том, что можно сделать. Он проходил по небольшим потокам, разрывал снег то тут, то там, разбивал лед молотком и, дрожа от мороза и стуча зубами, залезал в водоем, мутил ногами воду на дне и заставлял рыб подниматься оттуда. Затем он немедленно расставлял силки и ловил – вот что выдумал этот странный и чудный рыболов. Так полагал он душу за ближнего своего (см. Ин. 15:13).
Но и еще более жестокий подвиг послушания и терпения совершил этот труженик и послушник Христовых заповедей… Однажды парализованный старец приказал ему пойти и наловить рыбы и уложиться в определенное время, дабы быстро вернуться назад. Но доброму рыболову выпал богатый улов, и задержался он дольше условленного. Когда он пришел, старец не принял его радостно, хотя Роман и принес так много рыбы, как никогда ранее, но осыпал его обидными словами и укорами, зная терпение монаха и его сокрушенное настроение. Рыбу он забрал в келью, а рыболова оставил снаружи на всю ночь. Тогда выпало много снега, он покрыл страдальца, так что нельзя было и увидеть его под ним. Утром Романа откопали и нашли полумертвым.
Мы рассказываем это, чтобы стало ясно, какое желание было у святого еще вначале ко всякому виду добродетели, а прежде всего к пребывании в послушании, «без которого никто из страстных не увидит Господа (Лествица. ст. 4,8). И великий Григорий Богослов учил не нарушать закон послушания, потому что он держит все небесное и все земное. Святой Роман старался, как совершенный о Боге, быть истинным причастником благ, которые рождаются от покорности.
Когда немощный старец отошел ко Господу, а прежде него почил и великий светильник Григорий Синаит, можно было видеть, как днем и ночью пребывает в плаче Добророман, который не мог себе позволить самовластно совершить тот или иной поступок. Это так беспокоило святого, что всей своей душой стал он искать себе нового старца, и нашел одного, безмолвствовавшего далеко от обители и которому Иларион, пришедший с ним из Тырново, покорился еще в самом начале. Этому старцу преклонил голову Роман, подчиняясь и служа всем сердцем, как и прежнему.
Старец пребывал в то время на горе, потому что случился в тех местах большой голод, такой, что в старческой келье нельзя было найти ничего, кроме малого количества ржи, которую варили они с водой и заменяли ею все остальное. Да еще и жестокие разбойники, которых местные жители называли «хусари», бесчинствуя, клали монахам на живот раскаленное железо и забирали у них скудные запасы, которые те имели. Поэтому Иларион и Добророман взяли старца и возвратились в Загорие, поселившись на расстоянии одного дня пути от Тырново на месте, именуемом Мокри.
Однако там преподобный, которого все называли Добророман за его исключительно добродетельную жизнь, а прежде всего за смирение и любовь, невесть какими путями, то ли по Божьему внушению для большей пользы, то ли по бесовской зависти, отошел от послушания старцу и поселился где-то далеко в диких горных местах.И все же не подобает нам так просто и поспешно укорять Романа за его уход, потому что со старцем остался Иларион, который служил ему.
Спустя известное время, будучи очень стар и немощен, старец отошел ко Господу, Которого любил и желал, как говорит апостол Павел: «Имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп. 1:23). Узнав об этом, поспешил Роман ко гробу своего старца, припал к нему лицом и рыданиями огласил округу, оплакивая немощь своего малодушия. Душа его, уязвленная жалом покаяния, пребывала в умилении и сокрушении. И если бы отец Иларион не успокоил его словами утешения и не поддержал, то Роман страдал бы точно так же, как лев на гробе преподобного Герасима.
Взяв себя в руки больше для утешения отца Илариона, Роман пал ему в ноги, говоря со многими слезами следующее: «Поскольку преступил я заповедь и отлучился от жизни со святым старцем, сейчас и впредь я покоряюсь тебе о Господе, как прежде ему!»
Но так как Иларион почитал его выше себя в добродетелях, то не желал принять. А смиренный Роман продолжал говорить ему: «Я не встану с земли, пока ты не примешь меня, чтобы покорился я тебе о Господе!» Видя большое умиление Романа, а вместе с тем зная его большое смирение о Боге, Иларион принял его. И с тех пор можно было видеть этого великого постника Романа в чине новоначальных и во всякой службе подобного новопостриженному юноше.
В то время узнали монахи, что Парорийская пустынь живет в благополучии, потому что болгарский царь Иван Александр строго запретил разбойникам и убийцам досаждать Божиим рабам и молитвеникам о всех христианах. Потому оставили Роман и Иларион Загорие и вернулись в Парорию, в свою вожделенную пустынь, к отшельничеству. Место то было таково, что и сам вид его мог вызвать умиление в добродетельных и боголюбивых душах, поскольку места нашего пребывания могут возвышать наш ум к боговидению, как, например, Кармил Илии, пустыня Иоанна, гора Иисуса, на которой Он имел обычай уединяться и пребывать со Своим Отцом.
***
Скоро прибыли Роман и Иларион в Парорию, построили себе келью близ обители великото Григория Синаита и поселились там. Тогда и я, окаянный, пришел из Царьграда и, осознав их исключительно добродетельное житие, преклонил голову и покорился в послушание отцу Илариону, которому повиновался и сам преподобный.
Близился Великий пост и вечером в воскресенье, именуемом Сыропустным, по обычаю единомышленников собираться и ужинать вместе, чтобы потом по желанию пребывать отдельно друг от друга, собрались и мы и приготовили какое-то угощение. Поскольку были мы с Романом сотрапезниками старца, то тогда же получили от него наказ каждый уединенно провести первую неделю поста по своим кельям, а в следующую субботу святого Феодора вновь собраться у него и отобедать вместе.
Было все так, как заповедал нам наш наставник отец Иларион. В субботу сидели мы за трапезой и ели, а добрый Роман не вкушал ничего, но сидел восхищенный умом. Внезапно он встал из-за стола и, весь сотрясаемый плачем, пошел к себе в келью. Прошло достаточно долгое время., когда старец попросил меня пойти поискать преподобного. Я подошел к келье Романа и услышал, что он плачет и рыдает подобно жене, когда хоронит она своего мужа или единственного сына. Стыдно мне было стучаться к нему и, получив пользу от богодарованной благодати, вернулся я к старцу, исполненный изумления. Увидев меня в таком состоянии, отец Иларион спросил о причинах, и я ответил:
Отец, мы вкусили телесной еды, а Роман духовной!
Старец удивился, немного помолчал и снова послал меня позвать Романа, говоря:
– Давайте возвеселимся все вместе!
Я встал и вскоре был опять у кельи по повелению старца, и услышал еще большие рыдания и стенания. Как было велено, постучал я в дверь, и Роман вышел с просветленным лицом, обожествленный, и щеки его были мокрыми от слезных струй. В свое время Добророманом была отчасти приобретена благодать слезного плача, но за многие его подвиги, за совершенное послушание, да и за продолжительный пост на той неделе пришло к нему уже в полной мере благодатное дарование Святого Духа, и ему был дарован источник слез.
Он отер лицо свое рукой, и мы пошли к старцу Илариону, сели за трапезу, и когда я со старцем приложился к предложенной пище, чтобы подкрепить свое естество после строгой недели, Роман не притронулся ни к чему, потому что был насыщен не хлебом, а даром слез и благодати. Он попросил тогда отца Илариона позволить ему сделать себе келью в одном поприще от нас (староболгарское поприще, как и греческий стадий, равно 200 м), неподалеку от реки, чтобы ловить рыбу и приносить старцу, который тоже страдал желудком, как и тот, что был у Романа прежде.
Этот доброслезный подвижник, пребывая в подвигах и всей душой наслаждаясь пустынным уединением, как и желал, прибавлял подвиг к подвигу и слезы к слезам. Один Бог знает, сколько слез пролил этот блаженный, беседуя с Самим Господом, никого не смущая. Потому что безмолвие рождает плач, как учили нас Святые Отцы и особенно великий учитель монахов Иоанн Лествичник, который сказал, что плач обновляет Крещение и делает крещеного безгрешным.
Что было говорить о благодати, которой сподобился Роман от постоянных слез и от духовного утешения! Наш ум недоумевает и язык наш не может прибавить к нашей повести неявленное и неизвестное, но опытные подвижники знают описанное по своему опыту, хотя и не сможем мы передать этого словом. Дело Романа было изрядным и богоугодным: он ловил рыбу и носил своему отцу в Боге как немощному и расслабленному, а сам ел обыкновенную постную пищу.
Тогда как жили мы мирно в пустыни из Скопелеса (в Одринской области) письмом нам сообщили, что мусульмане желают прийти в наши места на охоту за дичью: «Поэтому надо вам сделать одно из двух – или пойти в башню и там сожительствовать с тамошними монахами, или оставить это место совсем. Даю вам этот совет, поскольку думаю о вашем спасении и о вашей пользе». Невозможно выразить с какой болью мы исполнили посоветованное и сколько было пролито слез, когда мы должны были оставить нашу любимую пеустынь! Поскольку не было для нас возможным сожительствовать с монахами в башне по причине привычки жить уединенно, то, сами не желая этого, оставили мы Парорию и возвратились в Загорие, где нашли свои старые кельи в Мокри и поселились там. Отец Иларион и я с ним в одном месте, а преподобный Роман в другом, дабы мог он беспрепятственно совершать дело плача – как говорит божественный Иоанн Лествичник, «уединение рождает плач со словом и божественным разумом». И сколько бы раз ни ходил я к святому Роману, по какой либо нужде или по повелению старца, всегда слышал, что пребывает он в плаче и стенании, стоя вне своей кельи.
Вновь и вновь вспоминал преподобный Роман о Парории. Немного времени провел он с нами, снова оставил Загорие и быстро достиг Парорийской пустыни, сочтя за ничто боязнь мусульман, потому что ради той пустыни презрел телесные беды, как то делали мученики ради блаженства на небесах. Там пошел он в глубь горных пустынных мест и построил себе жилище, где и сподобился великото ангельского образа (великой схимы) и получил имя Ромил.
В той пустыни прожил он пять лет вдали от любого человеческого общения, хотя иногда против своей воли ходил по необходимости в монастырь преподобного отца Синаита. Кто способен поведать о его слезных потоках, о борьбе и страхованиях, которые раб Божий получал от враждебных демонов (о чем сам рассказывал нам потом), когда столько времени проводил он в уединении, молясь Единому Богу и днем, и ночью? Говорил блаженный, что без Божией помощи никто из пребывающих в теле не может бороться с демонами и побеждать их.
Он расказывал: «Вначале, когда вошел я в глубь горной пустыни, демоны являли мне много привидений и чудовищ, так как хотели испугать меня и прогнать с места. Иногда показывали свечение, иногда громы и молнии, иногда большой шум, как от движения кораблей, иногда же голоса и восклицания, подобные военным атакам. Даже склоны и вершины гор издавали двойные голоса, даже и деревья, казалось, говорили со мной. Но сопротивлялся я именем Господа Иисуса (см. Пс. 117:10) и почитал страхования за младенческие игры. Вопреки всему молился я , чтобы окончить свою жизнь в этих местах».
Но по неизреченным и непостижимым судьбам Творца Бога случилось так, что то монашеское место, славная обитель великого отца Григория Синаита разорилась и пришла в запустение. Мусульмане вторглись туда, о чем нас и предупреждали. Много раз осаждали они башню, осыпали стрелами монахов и брали их себе как вьючных животных. Потому монахи покинули свое место и подожгли башню, чтобы не расположились в ней богопротивники. Тогда и преподобный Ромил против своей воли ушел из Парории назад в Загорие, где очень далеко от города на пустынном месте построил себе жилище.
Но общий враг нашего спасения посеял в сердцах живших поблизости монахов зависть к преподобному. В Загории нет таких отдаленных пустынных мест, как в Парории: где бы ни поселился монах, там все равно найдутся другие или окажутся поблизости мирские селения.
Кроткий и мирный Ромил, узнав о зависти, вскоре покинул то место и пошел на Святую Гору Афон, что в разные времена явила много преданных рабов Бога Вседержителя и много душ наставила на путь спасения.
К Ромилу стекались во множестве не только те, что жили отшельнической жизнью, но и общежительные монахи, потому что слова его были благодатны, ибо сам он был опытен в монашеских делах еще с молодости. Был он в силах привлечь на путь спасения тех, кто с верой приходил к нему. Много раз случалось ему изнемогать из-за долгих разговоров с ним монахов-посетителей. И поскольку жаждал он жить в безмолвии и беседовать с Богом наедине, то часто переходил из одних мест в другие, избегая таким образом как человеческой зависти, так и человеческой славы.
Делал он это не по причине незнания, или уныния, или лени, а как сказал прп. Иоанн Лествичник: «Я видел то, что рождает для монахов терпение, когда находятся они на одном месте. Но счел я блаженнее тех, кто скитается ради Господа». И также: «Монах, который ничем не обладает – орел, что летит высоко: его постигнет скорбь, а он без малейшего сожаления оставит то место». Так воспринимал Ромил переходы с одного места на другое, совершая их, чтобы не привязываться с пристрастием к чему-либо настоящему.
Сменив много мест на Святой горе, пришел он в местность, близкую к священной Лавре, которая именовалась на местном наречии Меланией (Черной), а на самом деле была исполнена духовным светом. В то время и сам я, недостойный сожительства старца, пришел из Загории и застал Ромила сооружающим для себя келью. Преклонил я свою голову и покорился ему в послушении, потому что давно уже любил его и был привязан к нему с любовью о Господе.
В то время царил в тех местах голод и острая нехватка самого нужного. Потому послал отец Ромил некоторых монахов в разные стороны по Святой Горе купить необходимое, так как не получил еще от священной Лавры братский паек, именовавшийся «аделфато». Был он новопришедшим, и многие не знали его, потому посланники вернулись с пустыми руками. Увидев это, исполнился я стыда и смущения и сказал:
– Горько мне, отче, окаянному, что пришел я в такое время к твоему преподобию, когда оказался ты в такой нужде даже в самом насущном, и я стесняю твою святость!
Но запретил он мне так говорить, сказав:
– Горе твоему неверию, окаянный! Я верю моему Господу Иисусу Христу безо всяких сомнений, что не оставит Он нас без Своего промышления в телесных наших нуждах!
Так изобличил старец мое маловерие, а Бог вершил по вере раба Своего, и вера превращалась в дело. Прошло два дня, и преподобный Ромил послал меня в монастырь по какому-то делу к одному своему знакомому. Я пошел и сел около странноприимного дома, чтобы подождать того, к кому был послан. Там ко мне приступил один бедняк, который спросил меня:
– Братец, как я вижу, ты сейчас только пришел сюда?
Услышав от меня, что я нахожусь на Мелании с неким старцем, он сказал:
– Может вам нужно хлебя?
Однако я, видя его бедность, ответил:
– Откуда возьмешь ты хлеб, когда сам беден и немощен?
Он же сказал:
– Я пришел попросить свежего хлеба у одного моего знакомого. А сухого хлеба я имею больше, чем мне необходимо.
Затем он быстро ушел и принес мне большой мешок, полный хлеба, который я взял и бегом донес до преподобного. Увидев это и узнав, что я взял все у некоего бедняка, старец воздел руки к небу и воскликнул:
– Слава Тебе, Боже наш, Который не от богатых, но от убогих Своих показал нам Свою милость, дабы изобличить наше малодушие!
Через такой благодатный повод он наставлял меня как отец, и изобличал мое маловерие и жадность. А сам он имел большую веру в Бога и всем просящим раскрывал объятия милосердия, и не только людям, но и животным – зверям и птицам.
Если какой-нибудь монах хотел построить себе келью и обращался к нам за какой-либо помощью, прося старца послать меня, чтобы я помог, святой всегда принимал просящего с радостью и говорил:
– Да, святой отче, завтра я пришлю его тебе в помощь!
После того, как тот уходил, он давал мне наказ:
– Этой ночью приготовь побольше того, что у тебя есть из еды, потому что Бог зовет нас помочь этому отцу, что строит себе келью!
Я быстро делал то, что он мне повелевал. Утром мы брали хлеб, вино и похлебку, фрукты и что-нибудь сладкое и шли вместе к позвавшему нас. Тогда можно было видеть, как преподобный Ромил работает вместе с другими словно юноша, пребывая в труде до самого вечера.
Однажды святой пришел в нашу общую келью для совместной трапезы, хотя каждый из нас обычно ел наедине в своей келье, за исключением некоторых определенных дней, как принято у монахов. Тогда же пришел некий чужой монах и принялся рубить дрова рядом с нашей кельей. Я вышел и гневно и несдержанно сказал:
– Брат, кто ты такой, что посмел делать это?
Он же, будучи бедняком из чужих краев – а бедность смиряет человека, – самым кротким голосом ответил мне:
Отче, прости меня, ибо я чужестранец и не знал, что здесь есть келья.
Святой услышал это и велел мне:
– Пригласи его внутрь!
Когда тот вошел, преподобный наказал мне накормить его и, избрав самые кроткие слова, как ученик кроткого и мирного Христа, спросил пришедшего:
– Братец, откуда ты?
Он ответил:
– Я из Трапезунда, только что пришел на Святую Гору.
Ромил узнал о нем все, а также то, что пришельцу едва удается добывать себе хлеб насущный. Старец немедля сказал мне:
– Все, что есть в твоей келье, раздели пополам и отдай половину этому бедному нашему брату о Господе!
Я возразил отцу с моим плотским мудрованием:
– Отче, да мы же нуждаемся гораздо больше.
Но он строго посмотрел на меня и ответил:
– Не помнишь ли, что я тебе говорил? Если у тебя есть вера, то никогда не иссякнет потребное!
Как принято у пчел летать по зеленым покрытым росой полям, чтобы собирать нектар, так и монахи впитывали божественные и действенные слова, выходившие из уст святого Ромила. Как магнит привлекает к себе железо, так и его сладкая беседа влекла к нему души живших рядом с ним. Если бывала у кого-то в сердце какая-нибудь страсть, то он исцелялся от одного разговора с преподобным. Я видел некоторых из приходивших к нему или скорбящими, или жестокими, или суровыми, страждущими от людей и демонов, но по сладости поучений святого отца все возвращались к себе домой со светлым лицом и радостной душой.
***
Заслуживает присоединения к этому повествовнию для пользы читающих его и часть поучений святого Ромила:
«Братья и отцы, давайте сохраним свою совесть чистой по отношению к нашему ближнему, а сердце чистым от скверных помыслов, которые обычно омрачают нашу горемычную душу! Но не сможем мы приобрести этого, если не благоустроим трехчастность души по богозданному естеству: гнев, желание и помысел. Премудрый и преблагий Господь положил это как ограду для сохранения человеческой души, дабы человек, придерживаясь их, и естеством, и по воле Божией прошел жизнь свою смиренно и бесстрастно, как наши святые отцы проповедовали нам для нашего научения и еще больше для наших деяний. Гнев твой да будет направлен только против змия, из-за которого ты выпал из рая; единственным твоим желанием да будет желание устремляться к Богу, а ни к чему-либо из видимых искушений; пусть твой помысел начальствует надо всем, чтобы худшее не отвлекало тебя от лучшего! Когда вооружимся мы гневом против духовных врагов, то есть против демонов, страстей и противников нашего душевного спасения, тогда и естественное сможем мы сдерживать, и сможем любить от всей души и Бога, и ближнего, как самого себя, как учит нас священное Евангелие (см. Мф.22:37-39; Мк. 12-30; Лк. 10:27).
Мы гневаемся на наших братьев, когда свойство нашего разума поднимается против естества и когда нами овладевает некое земное желание – сластолюбие, славолюбие, сребролюбие, откуда пойдут ярость и гнев, злопамятность и клевета, препирания и зависть к ближнему, а в конце зависти – убийство.
Когда же сдерживаем мы свое желание по естеству, как даровано нам от Бога, тогда мы желаем вечных благ, которых око не видело, ухо не слышало и… на ум не приходило страстному и плотскому человеку, какеи блага Бог приготовил тем, кто Его любит (1 Кор. 2:9), и ради которых мы со сладостью терпим всякий телесный и душевный труд, усиливая добродетели: пост, бдение, непрестанную молитву, нестяжание, телесную чистоту или, проще говоря, делаем все для спасения души, трудясь и днем, и ночью. Помимо всего этого, никакое добро не может в нас совершиться. Премудрый в богословии святой Максим сказал, что невозможно изменить зло без сердечного сокрушения. А сердце сокрушает трехчастное воздержание: ото сна, от еды и от телесного покоя. Но когда наше желание поднимается против естества, тогда мы встаем рядом с бессловесными, как говорит Писание: Человек, будучи в чести, не разумел сего, сравнялся с несмысленными скотами и уподобился им (Пс. 48:13-21).
Вот почему является желание земных и телесных вещей – еды и славы, золота и серебра, и рожденной от них нечистоты, из-за которых мы гневаемся на людей, и долго помним зло, и непрестанно грешим. Так как помысел – словесное начало в нас – поставлен начальствовать надо всем, и если сохранит данную ему от Бога благодать, тогда человек устраивает свою жизнь по Его образу и подобию, всегда имея доброе суждение, собранный ум, молясь безмятежным духом, и в законе Господнем – воля его… день и ночь (Пс. 1:2), и о всяком человеке думает он благочестиво. А если отклонится он от доброй дороги, что нам сказать? Он исполнится многословия и клеветы, сквернословия и гнева, хуления и всех греховных деяний. Из-за помысла и нечувствие овладеет человеком. Он, сам того не ощущая, будет продолжать думать, что шествует безгрешно.
Но придерживайтесь трехчастности по естеству, как сказано, сохраняя свою совесть целой и невредимой. Она и будет показывать, где добро, где зло, она – естественный закон, данный изначально человеку, и будет эта совесть советовать тебе держаться добра, а от зла бежать. Так мы, как словесные и самовластные, будем увенчаны за добрые дела, а за злые будем справедливо осуждены. Если еще вначале противостанем мы дьявольским атакам, пусть даже и смущаясь ими, то не будем осуждены, а напротив, получим от Бога награду за добродетель. Если же с самого первого нападения воспримем его враждебные семена, то сразу окажемся в сочетании с ним, от сочетания перейдем к согласию, а от последнего дойдем уже и до злодеяния, и будем справедливо осуждены!»
Говорил преподобный также следующее:
«Когда пойдете вы в келью какого-нибудь дорогого брата и найдете двери открытыми, не входите сразу, а вначале постучите снаружи и войдите только тогда, когда повелит хозяин. Сев у него, не крутите головой по сторонам и не рассматривайте, что есть в келье (см.: прп. Иссак Сирин «Подвижнические слова»), но, преклонив голову и опустив глаза, разговаривайте с хозяином о том, зачем вы пришли. И если видите книги, не берите их для чтения в присутствии или в отсутствии хозяина. Это – проявление невоспитанности и против совести. Если твой друг даст тебе на сохранение кошель с золотом и серебром, не поддавайся искушению открыть и посмотреть, что там внутри. Это проявление плохого воспитания. Или если будет перед тобой сосуд какого-нибудь брата, не засовывай в него руку! Потому что это безумие и потеря благоговения, вред для души, от которого придет и то, что начнешь ты красть. Если найдете вы в монастыре некий заброшенный сосуд вашего ближнего, или на дороге, или на пустынном месте, то не держите его у себя, а сразу же верните его собственнику. Если не вернете, то это зачтется вам как кража в день Судный!»
Однажды отец мой Ромил послал меня к некоему старцу попросить у того какую-то книгу и принести ему. Я пошел, взял книгу и отправился к нашей келье. Устав в дороге, сел я немного передохнуть, раскрыл книгу и сразу нашел ту главу, которую мой отец хотел прочесть. Я прочитал ее, принес книгу преподобному, а тот эту книгу открыл. Стал он смотреть здесь и там, желая найти нужную ему главу и не находя ее. Я спросил:
– Какую главу ищешь ты, отче, в этой книге?
Услышав от него, что ту самую, что читал я в пути, сказал я ему:
– Если повелишь, то я покажу тебе то, что ты ищешь.
Он ответил:
– Покажи!
Я взял книгу, нашел главу и показал ему. Тогда он посмотрел на меня строго и просил:
– Откуда знаешь ты, что в этой книге есть такая глава?
И так, осознав свое падение от самого вида старца, я пал ему в ноги, просил прощения и исповедал, как все было. Тогда он стал укорять меня, говоря:
– Окаянный, да как смел ты открывать мою книгу и смотреть, что внутри? Уходи от меня! Не хочу я больше такого ученика, который доверяется своему помыслу, а не следует моей воле!
Я пал ему в ноги, со слезами прося прощения, которого еле сподобился, не без епитимии и покаянного правила.
Так промышлял старец о тех, кто был под его руководством, принося им пользу различными путями – и не одним своим ученикам. Если ученик какого либо другого старца бывал одержим прекословием, или непослушанием, или некой иной страстью, и посылался ему на исправление, то святой говорил ему такие слова:
– Мой возлюбленный брат, путь, которым ты шествуешь – апостольский. И как апостолы имели благоговение к Господу Богу Иисусу Христу, так каждый из нас должен иметь его к своему духовному отцу, раз мы однажды отреклись от своей воли, как Сам Господь научил нас, сказав: Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца (Ин. 6:38). Апостолы, научившись от Него, ничего не говорили Ему против, не спорили, не доверялись своей воле и своим помыслам, но покорялись заповедям и разуму своего Учителя. Поэтому слышали от Него: Где Я, там и слуга Мой будет (Ин. 12:26), и надежда их не оказалась ложной. Потому осмеливаюсь я вам сказать, что и каждый из вас, кто терпит разумно отсекновение своей воли и, уязвленный обидами и укорами своего духовного отца, переносит их со смирением и самоукорением, не прекословя и не осуждая его в чем-либо, будет увенчан вместе со святыми апостолами и будет радоваться со Христом в бесконечные века.
Немного пониже нашего места, на расстоянии примерно одного поприща от него, жил одинокий старец. Был он все еще рабом гнева, хотя и усердным подвижником. У него был ученик, очень покорный старцу во всяком послушании, но не могущий терпеть его грубости, по причине чего желал бежать от него. Но старец всегда чувствовал, когда брат бывал охвачен такими помыслами, брал его и приводил к нашему святому, потому что была у него сила от Господа утверждать и наставлять искушаемых ненавистником добра дьяволом.
Каждого преподобный принимал по отдельности и наставлял, говоря и советуя подходящими словами. Старцу он говорил:
Отец и брат о Господе, ты не так грубо и строго должен ругать брата, но к строгости должен прибавлять немного кротости и милости!
Тот слушал и обещал исполнить совет преподобного, однако, побеждаемый своей природой, продолжал проявлять прежнюю строгость и грубость. Также и молодому брату говорил святой Ромил подходящие слова, как общий отец и преданный труженик любви:
– Не смей отделяться от старца, чтобы не попасть в еще большие искушения! Потому что тот, кто отпадет от послушания, бывает введен в обман врагом. Но, как мне кажется, через очень недолгий срок кто-то из вас скончается – или ты, или старец. Таким образом потеряешь ты награду за свои труды. Если же останешься тут до самой смерти старца, то будешь увенчан вместе с мучениками и станешь ликовать вместе с Ангелами в радости и веселии во веки веков!
Брат слушал и уходил в радости, обещая оставаться при старце.
И, о Божии судьбы! От своего старца имел этото юный брат повеление ходить три раза в неделю – во вторник, четверг и субботу – в монастырь и помогать в пекарне, после чего возвращался назад со свежим хлебом. Однажды по заведенному обычаю пошел он вечером в Великую Среду, уже под самый Великий Четверг, чтобы помочь месить тесто, причем старец велел ему дождаться Божественой Литургии и причаститься Христовых Тайн, а после уже возвращаться к нему с хлебом. Все было так, как повелел старец. Брат причастился, после Литургии пошел в пекарню за хлебом, но внезапно его охватила лихорадка, от которой он в тот же час скончался. Отцы обители подобающим образом убрали тело брата и совершили погребение.
Когда старец услышал об этом, у него заболело сердце, и стал он прибавлять слезы к слезам и рыдания к рыданиям. Совершал он это непрестанно до самой своей смерти, добавляя к тому как наставник святого Акакия в Лествице: «Простите меня, отцы, ибо совершил я убийство!» Произошло все это не просто и не случайно, но Божественный Промысел устроил так для покаяния и спасения обоих: брат причастился Христовых Тайн в великий и страшный день и сразу отошел ко Господу, а старец до последнего дня не прекращал рыдания, так что по смерти гроб его издавал благоухание. Повесть эту поведали мы для того, чтобы слушатели поняли, какую пользу имели монахи на том месте от слов и заветов святого Ромила.
Поскольку стекалось к нему множество монахов, которые желали насладиться беседами святого, то нарушался порядок его обычной духовной жизни и умное стояние перед Богом, а душа печалилась, исполненная скорбью. Потому однажды он сказал мне:
– Брат, пойди на вершину Афона с северной стороны, осмотрись хорошенько, поищи и найди ровное место, чтобы пошел я туда и поселился там и благодаря пустынности места смог бы отдохнуть от гомона приходящих ко мне. Здесь люди не дают мне, как сам ты видишь, ни отдохнуть, ни смириться.
Я пошел, отыскал хорошее и пригодное для постройки кельи место, где располагался также один источник. Из-под камня истекала вкуснейшая вода. Скоро мы отправились туда с несколькими опытными в подобных делах братьями и быстро завершили постройку кельи. Святой поселился в ней и беседовал там с Самим Богом, отдыхая некоторое время от утомительных разговоров и гомона. Однако люди узнали место его нового обитания и снова пошли к нему, как раньше, по слову Господа: Не может укрыться город, стоящий на верху горы (Мф. 5:14). Горой является высота добродетелей, на которой восшедшие на нее излучают свет, дабы исполнилось над ними слово, которое гласит: «Насколько кто-то бежит от человеческой славы, настолько слава сама настигает его» (см.: св. Марк Подвижник. Слова).
Спустя немного времени случилось убийство сербского деспота Углеша. (Сербский деспот Углеша правил восточной частью Македонии и западной частью Фракии, откуда вход на Афон. Турки убили Углеша в жестоком сражении в сентябре 1371 г.) Это преисполнило страхом и смятением монахов на Святой Горе, и прежеде всего тех, кто жил в отшельничестве и пустынном безмолвии. Поэтому большинство отшельников Святой горы бежало с нее. Точно так же и святой Ромил, побуждаемый ими, остаил свою любимую пустынь и отправился в другое, незнакомое, но подходящее таким, как он, пустынолюбцам, место, именуемое Авлон.
Но и здесь не сбылись чаяния преподобного, потому что чем больше он хотел скрыться под кровом смирения своей божественной жизни, тем более явно водворял его Господь на подсвечнике (см. Мф. 5:15), ибо сказал: “Так да светит свет ваш перед людьми, дабы видели они ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного” (Мф. 5:16).
Старец построил в новом месте маленький домик и стал жить в нем, вознося к Богу свои молитвы и моление. Об этом прослышали монахи, убежавшие со Святой горы из-за страха инородцев, и стали ходить они к преподобному со своей скорбью за пользой и за добродетелью, чтобы, если окажется это возможным, поселиться вместе с ним. Но он не желал этого и потому наставлял и поучал их добродетелям и страху Божиему и снова отсылал назад.
О нем прослышали и мирские именитые мужи и приходили к блаженному, искали его благословения, приносили все потребное для его телесных нужд. Но святой говорил им: «Чада, нам не подобает принимать это, ибо нам хватает нашей бедной одежды, а для питания – овощей с солью!». После чего благословлял пришедших, наставлял, чтобы поняли они добродетельную жизнь, и отправлял назад по домам.
Блаженный, видя, что и здесь не может он сокрыть сокровище своих добродетелей, и не в силах долее терпеть, провел ночь в молитве, вознося к Богу свою непрестанную благодарность и со слезами говоря: «Благодарю Тебя, Господи, что вновь помешал мне мой враг, который и в этой бедной пустыни не оставил меня, но поступает против меня коварно и делает так, что меня славят! Потому молюсь Тебе, Целителю душ и телес наших, избавь меня от всех вражеских козней и сподоби оказаться в благом месте с моими отцами!» Помолился он так, чтобы покинуть пустынь и скрыться в недоступных местах. И вот увидел он во сне некое Божественное откровение, в котором ему было сказано: «Оставь Аврон и иди в другое благословенное Богом место, но не на Святую Гору!» Старец принял совет, оставил Авлон и отправился вместе со своими учениками в сербскую землю, в место, именуемое Раваницей. Там находилась обитель Вознесения Господня, рядом с которой преподобный построил свою келью. Проведя там немного времени, он перешел от земных обителей к вечным, предав свою блаженную душу в руки к Господу (как предполагается 16 января 1375 г.)
За его добродетельную жизнь, за отречение от мира, за другие боголюбезные и спасительные дела Бог прославил преподобного после смерти: гроб его источает сильное благоухание, молитвы его изгоняют бесов из людей, выпрямляют хромых, даруют зрение слепым, – иначе говоря, исцеляют больных людей от любых недугов и любого страдания, когда к ним прибегают с верой, через благодать и дерзновение, полученные прп. Ромилом от Бога, Которому при жизни он посильно угодил.
Так Господь прославляет тех, кто от всей души послужил Ему и прославил Его.
Комментарии
Отправить комментарий