5. Деятельность патриарха Никона и его падение
А в это время патриарх Никон проводит интенсивную политику на сближение и унификацию Русской Церкви с Греческой (точнее - новогреческой). Надо сказать, что сам Никон, еще не будучи патриархом, как и все русские в то время, весьма подозрительно относился к современным ему грекам, считая, что истинное благочестие сохранилось только у русских. Эти воззрения он, не скрывая, часто высказывал открыто и после переселения в Москву, когда сделался архимандритом. Однако, став патриархом, Никон вдруг заявляет себя завзятым греко- филом; происходит крутой переворот - порицатель греков становится их поклонником и покровителем. А давно ли говаривал: «Гречане и Малыя России потеряли веру и крепости и добрых нравов у них нет, покой и честь тех прельстила, и своим нравом работают, а постоянства в них не объявилося и благочестия нимало» [45, с. 63].
Войдя в ближайшее окружение царя, Никон был посвящен в тайну «греческого проекта» и сделал соответствующие выводы, со свойственной ему беспринципностью, в одночасье превратившись из порицателя греков в их почитателя [14, с. 53 - 54]. Именно после этого он и становится при активном содействии царя патриархом. Так был найден и подготовлен исполнитель будущей роковой для Православия церковной реформы. Истинной причиной заинтересованного отношения Никона к «греческому проекту» стало то, что если бы русский царь воссел на константинопольский престол, то Никон был бы не пятым среди патриархов, а первым, и он прекрасно понимал это.
Никон, несомненно, подумывал в этой ситуации уже о вселенском патриаршестве и, зная его беспредельное честолюбие, можно заключить, что эта захватывающая дух перспектива явилась главным и решающим фактором в «созревании» его в известном направлении и превращении в завзятого грекофила [64, с. 317]. Смерть патриарха Иосифа развязала руки грекофильствующим поборникам реформы, и они развивают бурную деятельность. Став патриархом, Никон сразу начинает рьяно копировать греческую церковную практику. Так и кажется, что Никон задался идеей сделать из Москвы вторую Византию. Действительно, он переносит на Русь греческие амвоны, греческий архиерейский посох, греческие клобуки и мантии, греческие церковные напевы, приглашает в Москву греческих живописцев, строит монастыри по образцу греческих, приближает к себе разных греков, всюду выдвигает на первый план греческий авторитет и т.п...
Отзывы приверженцев Никона о его якобы учености и уме не соответствуют действительности. Происходя из крестьян, Никон был совершенно необразованным человеком, и уж, конечно, не ему бы возглавлять столь сложное дело, как правка богослужебных текстов, без знания к тому же греческого языка. И говорит ли о большом уме повальная грецизация русской церковной практики и даже быта вплоть до заведения греческой кухни на патриаршем подворье, не говоря уж о неспособности подавить мелочное самолюбие в отношениях с царем, когда демонстративный уход с патриаршей кафедры более похож на поступок капризной женщины, нежели на обдуманное решение верховного пастыря Церкви.
«Вся личная тайна Никона в его темпераменте, - пишет прот. Георгий Флоровский (новообрядец - ред.). - И отсюда всегдашняя узость его горизонта. У него не было не только исторической прозорливости, но часто даже простой житейской чуткости и осмотрительности» [65, с. 27].
Вот как отзывается митр. Макарий (Булгаков) о книге, которую Никон написал в свое оправдание: «Нужно иметь великое терпение, чтобы читать книгу Никона даже по частям... Видеть в этой книге обширную начитанность и ученость Никона не совсем основательно. Он имел под руками Библию, печатную Кормчую, толковое Евангелие и Апостол да еще две-три книги и черпал из них полною рукою, сколько хотел, а делать это, особенно из Кормчей при ее указателе было вовсе не трудно... Нравственный же облик Никона является в книге в самом непривлекательном виде» [73, с. 213 -214].
Несправедливо будет заключать и о каких-то архитектурных талантах Никона в связи с постройкой храма Воскресения Христова. Известный монах Троице-Сергиевой Лавры Арсений Суханов по заказу Никона привез ему с Востока макеты иеросалимских храмов, строителям оставалось только копировать.
В рамках своего амбициозно-грандиозного и вместе с тем эфемерного плана, Никон осуществляет строительство этого храма, призванного стать центром вселенского православия, куда на поклонение, в соответствии с его утопическими мечтами, будут стекаться православные верующие со всех концов света. Храм Воскресения Христова - подмосковная Палестина, созданная в дерзновенном порыве, - до сих пор живет в рвущихся прочь от грешной земли плавностремительных линиях каменного вертограда. Монастырь, в восторге и гордыне нареченный создателем Новым Иеросалимом.
В историографии существует устойчивая традиция изображать Никона в позитивном или даже хвалебном свете. Нельзя сказать, чтобы она была единственной, но, тем не менее, она является достаточно распространенной. Основанием для этого является то обстоятельство, что Никон действительно был наделен многообразными талантами, причем не только церковными. В этом плане можно заметить известное и довольно значительное сходство Никона с другим крупнейшим церковным реформатором, принадлежавшим, правда, к иной цивилизации, но к той же эпохе - Мартином Лютером. Оба были выдающиеся проповедники (выступления немецкого реформатора собирали тысячные толпы, точно так же как тысячи москвичей приходили в Успенский собор специально послушать огненные проповеди русского патриарха). Оба - не только деятели Церкви, но и искушенные царедворцы, оказывавшие огромное влияние на государственные дела. И тот и другой соединяют монашеский аскетизм со светскими манерами, умело поддерживают интересную беседу, при случае могут удачно пошутить. И Лютер и Никон любят книги, музыку [42, с. 195].
В связи с этим, «апологеты патриарха охотно пишут о его дарованиях, употребляя такие характеристики, как "гениальность" (М. Зызыкин), "величие личности" (он же), "один из самых выдающихся святителей Русской Церкви" (о. Лев. Лебедев - новообрядец - ред.). Эти похвалы справедливы. Однако авторы апологий не замечают, что тем самым они подчеркивают исключительное положение Никона в русском православии: не только в лестном, но и в прямом значении слова - исключающее его из ряда отеческих подвижников.
Эпитет "гениальный" куда больше подходит человеку светскому - в самом деле, не назовем же мы так преподобного Сергия...! Словами об их гениальности мы не возвысили бы, а напротив, страшно принизили бы их. Они святые - этим все сказано. По-иному говорят о них, обращаются к ним в молитвах:"добродетели подвижник", "избранник возлюбленный" и еще сердечнее (это уже о любимом святом Руси - Николе Угоднике): "теплый заступниче". В этих задушевных обращениях не только характеристики святых, но и само русское представление о духовном подвиге, о святости.
В том-то и дело, что, несмотря на выдающиеся таланты Никона, никому в голову не придет назвать его "теплым заступником". Ни от кого, даже от царя! Не принимал он заступничества за многочисленных жертв своего гнева. "Он до сих пор великий тиран по отношению к архиереям, архимандритам и всему священническому чину, - свидетельствовал Павел Алеппский. - Оттого нам приходилось видеть тюрьмы, переполненные такими людьми, кои находятся в самом скверном положении, будучи скованы тяжелыми цепями по шее и с большими колодками на ногах".
Еще одна - уже не парадная грань личности Никона. В "Записке о жизни Ивана Неронова" есть потрясающая по силе сцена. Глава старообрядчества, которого на всех заставах ищут по приказу патриарха, сам приходит к нему в Успенский собор. И начинается беседа, какие возможны только на Руси - смертельные враги (они и расстанутся врагами!), плача друг над другом, ведут разговор с "последней прямотой": "Кая тебе честь, владыко святый, - укоряет Никона Неронов, - что всякому еси страшен и друг другу грозя глаголют? Дивлюся: государевы царевы власти уже не слышат, от тебя всем страх, и твои посланники паче царевых, всем страшный, и никто же с ними смеет глаголати что, аще силою те озлобляеми теми. Затвержено у них: "Знаете ли патриарха?" Не знаю, который образ, или звание приял еси! Ваше убо святительское дело - Христово смирение подражати и Его, Пречестнаго Владыки нашего, святую кротость".
Ответ патриарха краток, выразителен и очень любопытен: "Не могу, батюшко, терпеть". И снова - на новые укоризны старца: "По грехам, не могу терпеть, прости Господа ради!" Недостаток терпения - мотив, настолько чуждый всему строю русской православной жизни, что Неронов на мгновение лишается дара речи: "А уже не можешь терпеть, почто и великий сей святительский сан прия?!"
Действительно, и малый ребенок, и ветхая старуха в последней русской деревне скажут: "Господь терпел и нам велел!". Терпению, отказу от собственной воли, подзуживающей немедленно достичь желаемого, в любом монастыре учат как азам праведной жизни. И вдруг патриарх, святейший, раз за разом заявляет: "Не могу терпеть!".
Действительно, не мог! И это, опять-таки, роднит Никона с пылкими, нетерпеливыми, стремящимися любой ценой достичь возжажданного, титаническими натурами Нового времени (характерно, поклонник Никона профессор М. Зызыкин бессознательно подчеркивает в нем титаническое начало, называя "гигантом" - совершенно нетипичная характеристика церковного деятеля). Возрожденческой нетерпеливостью отмечены все важнейшие начинания патриарха. И создание Нового Иеросалима - Никону "некогда" ждать, пока Господь сам возвестит о Своем Пришествии. И исправление богослужебных книг и чинов. В 1654 году Никон отправляет письмо константинопольскому патриарху, в котором просит "соборне" обсудить намеченные исправления. И, не дожидаясь ответа, начинает реформу. Между тем пришедшее позднее осторожное и взвешенное послание константинопольского патриарха Паисия, предлагавшего формулу "не сразу, а помалу", помогло бы избежать поспешности и крайностей, которые к тому времени уже были допущены Никоном.
Крайности, радикализм - это вообще его стихия. То обычаи греков для него образец, то "враки". То в гневе на царя он отрекается от патриаршего престола, то заявляет, что не оставлял и не собирается оставлять его! Москву и всю страну бросало то в жар, то в холод. "До чего тебе, патриарх, домутить Россию?" - в горести восклицал Неронов [42, с. 195 - 196].
Такое импульсивно-экспрессивное и капризно-своевольное поведение Никона вовсе не устраивало греков, стремящихся подчинить Россию своему духовному влиянию и заставить ее народ служить своим корыстно-эгоистическим интересам. Поэтому после того, как Никон унифицировал богослужение по греческому образцу, они равнодушно отвернутся от него. Более того, они же станут и его главными обвинителями на Соборе 1666- 1667 гг. А ведь в пору его конфликта с царем "только Вселенская Церковь, в пользу которой он так много сделал, оказалась для русского патриарха единственной надеждой" (о. Л. Лебедев).
Этот поразительный поворот в отношении к Никону исследователи обычно оставляют без объяснений или отделываются фразами о желании греческого духовенства угодить царю. Скорее всего, дело не только и не столько в угодливости, хотя, несомненно, и она имела место. Дело в том, что Никон, будучи учеником, выпестованным патриархом Паисием, оказался слишком талантливым, самостоятельным. Да, он заставил московитов креститься и петь "аллилуйя" по-гречески, однако его честолюбивые устремления не оставляли никакой надежды на то, чтобы сделать московского первосвященника и его паству послушным орудием в чужих руках.
Церковное правление Никона стало для греков роковым. Вызванные им смуты (а заодно и военные затруднения России на Западе) похоронили восточный проект. Сам Никон свои титанические усилия направил на реализацию другого замысла, совершенно бесполезного для греков, - строительство Нового Иеросалима.
Все устремления и грядущие потрясения как бы предсказаны в этом творении Никона - зримом обетовании рая, возникшем посреди грешной и святой Руси. Белоснежная твердыня Нового Иеросалима, возведенная на заре нашей имперской истории, поставлена, словно каменный эпиграф к жизни России Нового времени [42, с. 187, 189 -190].
Продолжение следует
_________________________
ДРУГИЕ ЧАСТИ:
Комментарии
Отправить комментарий