6. Разлад с царем и уход Никона
Никон недолго пробыл на патриаршем престоле, всего семь лет. Своим властолюбием и гордостью он сумел оттолкнуть от себя всех. Произошел у него разрыв и с царем. Никон вторгался в дела государства, возмечтал даже стать выше царя и полностью подчинить его своей воле. Алексей Михайлович стал тяготиться Никоном, охладел к нему и лишил его прежнего внимания и дружбы. Тогда Никон задумал воздействовать на царя угрозой, что ему раньше удавалось. Он решил публично отречься от патриаршества, рассчитывая на то, что царь будет тронут его отречением и станет упрашивать не покидать первосвятительского престола. Никон хотел воспользоваться этим и потребовать от царя, чтобы тот повиновался ему во всем, поставив царю условием, что только в этом случае он останется на патриаршем престоле. Однако Никон жестоко ошибся в своих расчетах. Царь, узнав об уходе патриарха с престола, не стал удерживать его. Никон отправился в Воскресенский монастырь, прозванный им «Новым Иерусалимом», и стал жить здесь. Бегство Никона с патриаршего престола внесло новое расстройство в церковную жизнь. Царь по этому случаю созвал собор в Москве в 1660 г. Собор решил избрать нового патриарха.
В это время в Москву с Востока прибыл греческий митрополит Паисий Лигарид. Он был тайный иезуит, получивший воспитание в Риме. Восточные патриархи за его иезуитство предали его проклятию и лишили сана. Но так как царю не на кого было опереться в борьбе с Никоном, то Паисий Лигарид, все-таки, остался управителем Церкви.
Для суда над Никоном и рассмотрения других церковных дел царь Алексей созвал в 1666 г. новый собор (он был продолжен и в следующем, 1667 г.). На собор прибыли восточные патриархи: Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Приглашение этих патриархов было неудачным. Как потом оказалось, они сами были низложены со своих престолов собором восточных иерархов и поэтому не имели канонического права решать русские церковные дела. Начался суд над Никоном. Собор признал Никона виновным в самовольном бегстве с кафедры и в других преступлениях. В конце концов, собор лишил Никона священного сана и сделал простым монахом.
Он был сослан в Феррапонтов монастырь (Новгородской губ.). Однако ссылка эта была для него далеко не тягостной, а напротив даже весьма богатой и роскошной, ибо Новгородские, Белозерские монастыри обязаны были доставлять ему столько всякой провизии и разных напитков, что их вполне хватило бы на большое количество свободно и пресыщенно живущих помещиков. Никон, конечно, не признал законность решений осудившего его собора, заявляя: «Я ставлю его ни во что», и продолжал титуловаться патриархом. Не признавал он также и законным никого из русских епископов, утверждая, что в России вся Церковь превратилась в вертеп разбойников, а иерархическое правление - в бесовское сонмище. Стал проповедовать, что самое христианство уже прекратилось в мире и настало царство антихриста, скоро придет конец миру [74, с. 52-53].
Изменил Никон и своим нововведениям. Еще, будучи на патриаршем престоле, он говорил иногда, что «старые служебники добры» и по ним «можно служить службу Божию». Уйдя же с престола, он совсем позабыл о своих реформах. Более того. Он начал издавать книги в монастыре согласно со старопечатным текстом. Этим возвращением к старому тексту Никон как бы вынес суд над собственной книжной реформой. Тем самым он фактически признал ее ненужной и бесполезной [64, с. 195, 317 - 318, 409- 410; 74, с. 54]. Это факт лишний раз доказывает, что Никон был не столько инициатором реформы, сколько ее исполнителем. А истинным инициатором, по всей видимости, был Алексей Михайлович.
Профессор Н. Каптерев выявляет значение исторических фигур царя Алексея и его духовника как истинных авторов реформ: «Инициатива произвести церковную реформу принадлежит не Никону, а царю Алексею Михайловичу и его духовнику - протопопу Стефану Вонифатьевичу. Они первые, еще до Никона, задумали произвести церковную реформу, наметили ее общий характер и начали, до Никона, понемногу приводить ее в исполнение... и, что главное, они же создали и самого Никона как реформатора-грекофила». Сам же Никон, по мнению Н.Ф. Каптерева, гораздо больше был заинтересован в утверждении принципа «священство выше царства», нежели в обрядовых или книжных «новинах».
Таким образом, царь Алексей задумал реформу и сделал Никона патриархом, удостоверившись в его полной готовности провести эту реформу. То, что Алексей Михайлович в церковных реформах Никона поначалу играет, казалось бы, совершенно пассивную роль, - это лишь видимость, обусловленная желанием царя оставаться в тени. Да и как могло такое важное мероприятие, как всеобъемлющая церковная реформа, исходить не от царя в то время, когда на Руси «единственным источником всякого закона, как государственного, так и церковного, был у нас царь», а церковные московские соборы XVI-XVII столетий «были только простыми совещательными учреждениями при особе государя» [45, с. 104]. Царь же Алексей Михайлович, - по словам Каптерева, - имея самое высокое представление о своей царской власти, «признавал себя наместником самого Бога на земле». При таком мнении государя о своей особе кто бы мог дерзнуть выступить с личной инициативой помимо царя в таком важном церковно-государственном деле, как реформа? Уже в конце своего патриаршества Никон попытался стать выше царя, но безнадежно проиграл в этой своей затее.
В начале реформы царь, однако, счел за благо для себя спрятаться за Никона, чем и ввел многих в заблуждение своей мнимой непричастностью к церковным преобразованиям. Роль царя в деле реформы отчетливо выявляется после оставления Никоном патриаршей кафедры в 1658 г. Царю пришлось «рассекретиться» и поневоле взять на себя патриаршие обязанности, которые он и исполнял в течение восьми с лишним лет, пока не был выбран новый патриарх.
По мнению Б.П. Кутузова, «если бы реформа была делом и инициативой Никона, то после его ухода неминуем был бы возврат к старому, чего желали все, кроме царя. Однако царь Алексей продолжал всеми силами и средствами укреплять "реформу" и проводить ее в жизнь, невзирая на то, что из рук вон плохое состояние церковных дел буквально вопияло о возврате к старому» [64, с. 193]. Как писал Н. Каптерев, к царю «отовсюду стали приходить заявления, что Никон не исправлял русские церковные книги, чины и обряды, а только портил и искажал», да и сам царь собственными глазами видел, «что реформы Никона внесли большие соблазны и смуты в русскую церковную жизнь, от чего она пришла вся в полное расстройство, и что в Русской Церкви быстро нарождается раскол» [45, с. 6].
Несмотря на это, одержимый идеей церковной реформы, как первого шага к константинопольскому престолонаследию, царь, во что бы то ни стало, желал одобрения и утверждения этой реформы греческими иерархами. Нужно было достичь единообразия русской и греческой церковной практики, и для этого русским следует во всем до мелочей равняться на греков. Из поведения греков на соборе 1667 г. и можно сделать вывод, что царь ясно дал им понять, что ему нужно, что он от них ожидает. Царь действовал на них в своей излюбленной манере, скрытно, и если прямо не диктовал им из-за кулис, то во всяком случае указал им общее направление и контролировал их действия [64, с. 196].
Начатая Каптеревым «академическая революция» показала поистине зловещую роль греческих иерархов (прежде всего Паисия Александрийского и Макария Антиохийского) в русском расколе. Эти сомнительные церковные деятели, приглашенные в качестве судей русских церковных настроений, увлеклись желанием путем принижения всего периода независимой от греков церковной жизни Руси возвысить, как откровенно выражаются сами патриархи, «преизящный греческий род», утвердить «лепоту рода греческого», а вместе с этим увеличить и количество милостыни, посылаемой русским правительством восточным патриаршим кафедрам [4, с. 65]. «Количество греческих иерархов милостыне-собирателей в Москве "увеличивалось в геометрической прогрессии", и, наконец, когда приняло в середине XVII века характер "массовой эпидемии", на границе было устроено нечто вроде таможни» [64, с. 395].
Сам Никон скончался в 1681 г., не примиренный ни с царем, ни с архиереями, ни с Церковью. Его хоронили в Новом Иеросалиме. Отпевали пышно, по патриаршему чину - молодой царь Федор Алексеевич с благоговением относился к опальному святителю. На церемонии присутствовала вся царская семья. Девятилетний царевич Петр Алексеевич стоял рядом со своим державным сводным братом, тетками, сестрами. Долговязый отрок исподлобья смотрел, как под тяжелые плиты собора опускают гроб с телом заклятого недруга его отца.
Никогда не забудет он этого дня. Имя Никона и его Новый Иеросалим всю жизнь будут напоминать Петру о губительном соперничестве Церкви и государства. Он вспомнит о нем, когда получит известие о том, что мятежные стрелецкие полки шли к Новому Иеросалиму, чтобы оттуда, от стен никоновской твердыни, совершить последний бросок на Москву и низложить его, «законного российского государя». Он вспомнит о нем, когда в ярости бросит свой кортик на стол перед архиереями, собравшимися толковать о выборах нового патриарха, и страшным голосом прохрипит: «Вот вам патриарх». Все это впереди. Но кто знает, быть может, уже в тот день в голове будущего императора начала вызревать его собственная Утопия, которую он противопоставит никоновской идее Нового Иеросалима [42, с. 203].
А Никон ушел, оставляя шлейф разрушений. «Расколотая Церковь и расколотая "симфония" - таковы итоги пребывания Никона на патриаршем престоле. Это исторические факты, которые невозможно игнорировать, как бы ни относиться к мятежному святителю - сочувственно или отрицательно... После всего, что произошло в России за девятилетие церковного "вдовства", после этого периода говорить о "триумфе патриарха Никона" (название последней главы работы Л. Лебедева) может только тот, кому интересы одной личности, пускай величественной и яркой, дороже интересов Церкви и государства» [42, с. 203].
Продолжение следует
_________________________
ДРУГИЕ ЧАСТИ:
Комментарии
Отправить комментарий