5. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2-3. Патриарх Никон и церковная реформа

декабря 04, 2018

5. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2-3. Патриарх Никон и церковная реформа

Единственным средством существования для таких ратников могли быть деньги, но их выплачивали нерегулярно, чаще только в походе, да и то с постоянными задержками.

И вот в таких обстоятельствах правительство, одной из глав Соборного Уложения, окончательно укрепляет крестьян за помещиками. Совершенно очевидно, что никакими нуждами страны, в том числе военными, это решение объяснить нельзя. Поместная конница составляла едва одну треть всей армии государства, причем ко времени Уложения — далеко не самую боеспособную ее часть. И большинство бедных «помещиков» нуждались в первую очередь в деньгах, а не в землях и крестьянах. Крестьяне также были бедны, и прежде чем получать доход от их труда, им самим следовало оказывать помощь, материальную поддержку, да еще следить, чтобы они не убежали всей деревней к богатому соседу-боярину или на вольные окраины государства. Для разоренных господ и такая благотворительность, и такой контроль были совершенно невыполнимыми задачами.

Прикрепление крестьян было выгодно только довольно немногочисленной группе состоятельных дворян, в основном московских, которые и должны были стать для правительства главной опорой, своего рода полицейским корпусом.

Руководствуясь интересами этой группы и соображениями собственной безопасности, а также в целях утверждения полицейского порядка в государстве, правительство царя Алексея Михайловича создало в России крепостное право. Тем самым оно законодательно и на практике утвердило одну из самых негативных тенденций социального развития страны.

Значения произошедшего, а тем более его последствий, не поняли сразу и не умели предвидеть ни крепостники, ни само правительство. Авторам Соборного Уложения и его современникам показалось бы дурной шуткой, если бы им сказали, что спустя всего чуть более чем полвека русских православных крестьян начнут продавать на рынках русских городов, как скотину, что они потеряют всякую правоспособность и окажутся на своей родине в положении бессловесных рабов, которым запретят под страхом казни даже подавать жалобы на своих господ.

Крепостной крестьянин эпохи Уложения еще не жалкий бесправный изгой времен Российской империи, у которого отнимут вскоре даже право присяги, а член общества. Он защищен законом от посягательств на свою жизнь и честь. Помещик, по вине которого погибал крестьянин (что в XVII веке случалось только как исключение), — подлежал смертной казни{26}. Крестьянин еще мог жаловаться на господские притеснения и, в случае подтверждения своего обвинения, получал компенсацию из господского имущества{27}.

Но все-таки много признаков говорило за то, что прежнее положение крестьянина, как вольного работника на государственной или частной земле, принципиально и невозвратно изменилось. Собственно, суть прикрепления крестьян по Уложению состояла в том, что глава 11 запрещала им покидать те местности, в которых застала их последняя перепись. Раньше закон разрешал беспрепятственную перемену не только места жительства, но и рода занятий при условии отсутствия каких бы то ни было задолженностей или невыполненных обязательств. Теперь вздумавших уйти свободных людей предписывалось разыскивать и насильно возвращать обратно. Причем если раньше ответственным лицом выступал только глава крестьянского семейства, и только к нему могли быть направлены претензии бывших владельцев и прочие взыскания, то отныне предписывалось возвращать вместе с крестьянами «и их братью, и детей, и племянников, и внучат с женами и с детьми и со всеми животы, и с хлебом стоячим и с молоченым отдавать из бегов тем людем, из-за кого они выбежат, по переписным книгам, без урочных лет».

Отмена «урочных лет» означала, что, в отличие от прежних законов, ограничивавших для владельцев срок, в течение которого они могли разыскивать своих беглых крестьян, отныне такие ограничения отменялись, и беглецы подлежали выдаче в любое время, когда будут найдены господином, пока живы он или их потомки.

Поместье в Московском государстве всегда было пожалованием земли, населенной лично свободными государственными крестьянами, во временное пользование и для содержания человека, несущего военную или гражданскую службу. Даже собственники наследственных имений — вотчин — были прежде всего владельцами земли, для обработки которой нанимали работников — вольных крестьян, составляя с каждым индивидуальный договор, в котором учитывалось множество условий и взаимных обязательств. В более ранние времена право свободного крестьянского «выхода» от помещика или вотчинника оговаривалось в княжеских грамотах наряду с правом дружинников и бояр оставлять князя и переходить на службу к другому{28}. После Уложения 1649 года прежние землевладельцы все отчетливее начинают превращаться в душевладельцев, полновластных распорядителей уже не только трудом, но и жизнью своих работников, которых застали на их землях государевы писцы. Ни точные обязанности крепостных своим владельцам, ни пределы помещичьей власти не были четко определены законом, открывая тем самым возможности для безграничного господского произвола.

Уложение царя Алексея, декларируя надсословность и справедливое отношение ко всем жителям государства, в действительности прямо нарушило права большинства граждан и произвело настоящий государственный переворот, последствия которого проявились во всей полноте спустя несколько десятилетий — в начале следующего столетия.

ГЛАВА 3

В середине века, почти одновременно с закрепощением крестьян, в Московском государстве произошла еще одна реформа, на этот раз в области церковной жизни. Она также имела серьезные негативные последствия, которых, как представляется, не ожидали и не предвидели ее создатели. Результатом произведенных тогда преобразований стало значительное повреждение основ русского Православия, насчитывавших к тому времени почти семьсот лет.

Масштаб перемен, духовных и социальных последствий был столь значительным, что этот период заставляет вновь и вновь обращаться к нему все новые поколения исследователей. И каждый раз первой реакцией не может не быть крайнее изумление от того, что трагическая так называемая «церковная реформа» — возникла, как кажется, совершенно на пустом месте, не была вызвана никакой практической необходимостью. С точки зрения человека пострелигиозной эпохи она вообще вся была редакторской формальностью, состояла в некотором изменении богослужебных текстов и церковных обрядов. Наконец, для самих реформаторов была делом второстепенным, техническим средством для достижения гораздо более серьезных целей.

И тем не менее именно эта реформа, или «книжная справа» патриарха Никона, как называли ее современники, вошла в число важнейших событий российской истории, оказавших решающее значение на дальнейшие судьбы государства и народа.

Произошедшая за один год, в указном порядке, перемена древней обрядности в иных случаях и в других странах если и случалась, то происходила в течение столетий! Время, а не правительственный или архиерейский приказ утверждало необходимость изменений. Неудивительно, что очевидцам реформы она показалась настоящим наваждением. Страшным сном представилась действительность, когда православный царь, патриарх, виднейшие вельможи и епископы принялись вдруг проклинать обряды и уставы собственной Церкви, которым с благоговением поклонялись еще вчера, благодаря которым спасались отцы, деды и прадеды. От религиозного ужаса и отчаяния у русских людей «озябло сердце», как писал о своих переживаниях и чувствах большинства православных христиан протопоп Аввакум.

Учитывая огромное значение церковной реформы для будущего страны, тем удивительнее осознавать, что вся «книжная справа», приведшая к расколу в русском Православии, была замыслом всего двух человек — одному из которых, царю Алексею, к тому времени исполнилось едва 22 года. А личность другого, могущественного патриарха Московского и всея Руси Никона, и спустя столетия после его деятельности окружена мрачным и загадочным ореолом.

Он появился словно ниоткуда, из игуменов маленького безвестного монастыря на Русском Севере в несколько лет сделал сказочную карьеру, стал патриархом, другом и соправителем царя, и так же внезапно исчез из Москвы, из жизни, из истории. Как будто какая-то сила вытолкнула этого человека из небытия для совершения одной определенной задачи, для которой он только и был нужен, оставив нереализованными все остальные его личные честолюбивые замыслы и грандиозные планы.

Вопреки своим поздним утверждениям — «я русский и сын русского!» -- Никон родился в семье обрусевшего мордовского крестьянина в селе Вальдеманово, недалеко от Нижнего Новгорода. С раннего времени в Никите Минове, таким было его мирское имя, проявился сильный характер и неукротимый нрав. Совсем юным он оставляет родительский дом из-за раздоров с мачехой. Не тратя времени на пустые развлечения, не по возрасту серьезный и целеустремленный, Никита живет в монастыре, где обучается грамоте. После этого он находит себе место сельского попа, женится. Молодой священник, темпераментный, богатырского сложения, ревностный к служению, становится известным далеко за пределами своего прихода. Вскоре московские купцы, познакомившись с ним, приглашают Никиту в столицу, где он получает новый приход.

Замечательная и редкая карьера для провинциального батюшки, открывающая, казалось бы, далеко идущие перспективы. Но судьба всегда резко и неожиданно вмешивалась в жизнь будущего патриарха, а он сам часто бывал еще более резок и крут. От эпидемии чумы одновременно умирают три его маленьких сына. И тогда Никита решает в корне изменить свою прежнюю жизнь. Он уговаривает жену постричься в монахини в одной из московских обителей, а сам отправляется далеко на север и там, в небольшом бедном монастыре, принимает обет иночества и новое имя — Никон.

Первые годы его монашеской жизни прошли под духовным руководством Елеазара Анзерского, впоследствии причисленного к лику святых, который был основателем и настоятелем обители. Никон сразу выделился из среды братии своим аскетизмом, волей и при этом недюжинными административными способностями. Спустя короткое время он становится правой рукой Елеазара, его доверенным лицом. Вместе они отправляются в Москву, где их принимает царь Михаил. Московские правители считали своей обязанностью помогать монастырям, особенно вновь основанным, нуждавшимся в самом необходимом. Обратно в свою обитель, затерянную у берегов Белого моря, иноки Елеазар и Никон вернулись с щедрыми дарами.

Новый визит в Москву, представление царю, а, возможно, и будущему наследнику, царевичу Алексею, благожелательное впечатление, произведенное на знатных вельмож, — казалось бы, это начало нового витка столичной карьеры Никона, так круто оставленной им раньше. Но и на этот раз неукротимый монах рушит все в один миг и срывается с места в никуда.

В Анзерском скиту Никон ссорится с Елеазаром по поводу способов траты привезенных из Москвы средств. Честолюбие и тщеславие, склонность к внешнему блеску всегда удивительным образом уживались в нем с глубоким, по-видимому искренним, аскетизмом.

Никон настаивал на начале строительства обширного каменного храма, мечтая сделать скромный монастырь центром дикого края, а Елеазар считал это искушением, боялся известности, которая может помешать духовному сосредоточению, хотел оставить все как есть. Произошел конфликт, и обиженный Никон ушел из обители прочь.

Не боясь плохой погоды, он уговорил какого-то рыбака переправить его с острова, где располагался Анзерский скит, на материк. Они отправились в путь, несмотря на начинавшийся шторм. Эта поездка едва не стала последней для Никона — волны разбили лодку, и люди спаслись чудом. Дав обет построить на месте своего спасения обитель, впоследствии выполненный, Никон, в то время просто бесприютный монах, отправился подыскивать себе крышу над головой.

Странствия привели его в расположенный на берегу Белого моря небольшой Кожозерский монастырь. Здесь он прожил несколько лет бесконфликтно, занимаясь укрощением плоти. Он носил, не снимая ни днем ни ночью, тяжелые вериги, соответствующие его атлетическому сложению, ежедневно клал огромное число земных поклонов и налагал на себя множество других серьезных испытаний.

Он имел такой авторитет среди братии, что монахи выбрали Никона своим настоятелем. Вскоре, по делам своей новой обители, Никон опять приехал в Москву и уже не вернулся обратно к холодным берегам Белого моря. Новый царь, шестнадцатилетний Алексей, очарованный мужеством и властным обаянием, исходящим от Кожозерского игумена, оставил его при себе.

Почти сразу, в 1646 году, Никон делается архимандритом одного из самых значительных московских монастырей — Ново-Спасского, родовой обители Романовых. А спустя три года происходит совершенно невозможное и небывалое раньше — недавний монах безвестного беломорского скита получает сан Новгородского митрополита и возглавляет древнейшую, обширную и первостепенную по своему значению епархию.

Назначение Никона Новгородским митрополитом произошло благодаря желанию покровительствовавшего ему молодого царя. Но немалую роль в таком стремительном карьерном взлете имели и приобретенные им знакомства в Москве.

При дворе Никон, как новый государев «собинный друг», близко сходится с греческими иерархами, приезжавшими в русскую столицу за «милостыней». Московское правительство постоянно принимало у себя многочисленных выходцев с православного Востока — с Балкан, из Антиохии, Александрии, Палестины и проч. Материальная помощь нуждавшимся собратьям по православной вере была одной из плановых статей расхода государственного бюджета, и достаточно значительных. Каждый из заезжих митрополитов или патриархов получал нередко по несколько тысяч рублей[6].

При начале придворной карьеры Никона, в бытность его еще Новоспасским архимандритом, в Москве гостил иерусалимский патриарх Паисий. Он близко сошелся с новым царским любимцем и, когда пришло время, замолвил и свое слово за назначение Никона на новгородскую митрополию. Но важнее всякой протекции было то интеллектуальное и эмоциональное воздействие, которое оказал Паисий на своего приятеля. Об этом влиянии писал С. А. Зеньковский, отмечая, что Никон был буквально очарован беседами с греком[7].

Никон обладал огромным темпераментом, был сильным и властным, легко увлекающимся человеком и в достижении цели не считающимся ни с какими трудностями, ни с чьим авторитетом. Достаточно вспомнить его слова, сказанные в пылу спора с Иваном Нероновым, попытавшимся найти себе защиту в имени и мнении царя. Патриарх во всеуслышание заявил тогда, что он «плюет и сморкает» на то, что думает царь.

Но при таких личных качествах Никон был почти необразован, едва умел читать и писать, а его жизненный опыт, кроме короткого служения священником и пребывания в Москве, ограничивался стенами глухих северных скитов, откуда судьба неожиданно забросила его в архимандриты столичного монастыря и за царский обеденный стол, где сделала собеседником вселенских патриархов.

Между тем положение дел в греческой церкви и на православном Востоке вообще было тяжелым. Проблемы создавало не столько турецкое правительство, достаточно лояльно относившееся к своим христианским подданным, сколько отсутствие твердой позиции в среде высшей иерархии. Вся она была пронизана интригами и корыстолюбием.

Политика мусульман по отношению к иноверцам заключалась в предоставлении им большой степени самостоятельности. Немусульманское население султаната объединялось в несколько автономных административных образований, именовавшихся «миллетами». Православные жители Османской империи входили в «руммиллети», т.е. византийский миллет.

Внутренняя жизнь христианских общин, при условии признания ими верховной власти султана и уплаты подушной подати в казну, была достаточно свободной и приближалась к форме существования независимого «церковно-конфессионального государства», обладавшего полным суверенитетом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

* * *

21. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II. Гл.3. Обмирщение официальной Церкви и подчинение ее светской власти в XVIII веке

20. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, ГЛ.2. "Крепостное право" и бесправие народа в XVIII веке

19. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.2. Незаконнорожденные и разрыв с русской культурой

18. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.2. Отпрыски Петра I и его кощунственный Орден

17. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, Гл.2. "Птенцы гнезда Петрова"

16. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.1. Эпоха Петра Первого стала временем окончательного разделения народа и государственной власти

15. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.1. "Кровавая" политика Петра I, рабство на Руси в его правление и гонения на "русскость"

14. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, Гл.1. Безумства Петра I и постепенное разложение России

13. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Утверждение новой эпохи в России с конца XVII столетия и борьба с ней древлеправославного народа

12. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Казнь древлеправославных подвижников и назревание стрелецкого бунта

11. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Царь Феодор Алексеевич и западные новшества