9. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Осада Соловецкого монастыря и страшная кончина царя Алексея Михайловича
Расправа воеводы Мещеринова над участниками Соловецкого восстания
Многим в России казалось, что царь Алексей с приближенными исполнителями своей воли подпадает под карательное действие собственного законодательства, утвержденного еще до начала церковной реформы.
Под руководством царя переделывались священные тексты и обряды, по которым спасались многие подвижники веры; его слуги врывались в церкви во время богослужений, бесчестили и били священников, служивших по старым книгам, пытали в застенках и ломали пальцы тем, кто крестился двумя перстами, то есть точно так, как крестились на протяжении семи веков христианства на Руси. И все это без всяких канонических обоснований, единственно с глухой и неясной ссылкой на авторитет приезжих греков. Но что за люди были эти греки и какие они на самом деле были христиане — видели все по их богохульным поступкам, неумеренной алчности и непомерной гордыне.
В условиях, когда высшая русская церковная иерархия беспрекословно подчинилась царской воле[15], из народной среды, из самых разных слоев всего «люда» Московского государства вышли непримиримые защитники древлеправославного благочестия — приходские попы, монахи, служилые дворяне и представители древних аристократических родов, простецы-миряне, купцы, горожане, стрельцы и казаки. Их объединяло прежнее традиционное для Руси сознание надсословного единства, христианского братства. Ими всеми руководило православное правосознание, требовавшее от каждого христианина при необходимости встать на защиту веры.
Из всех русских епископов только Павел Коломенский открыто воспротивился нововведениям. Никон собственноручно избил его и сослал в дальний монастырь, где престарелый епископ был замучен слугами патриарха до смерти. Заключением в тюрьму, пытками и унижениями пытались запугать противников и погасить сопротивление реформе. Но любые меры физического воздействия и устрашения были бессильны перед самоотверженным подвигом мучеников за веру.
И все же протопоп Аввакум выделяется среди прочих страдальцев за древлеправославие исключительной стойкостью и непреклонностью. Случалось, что и некоторые самые преданные старой вере люди не выдерживали преследований, из понятной человеческой слабости или в качестве уловки, чтобы обмануть бдительность судей, хотя бы временно принимали нововведения. И тогда Аввакум оказывался едва ли не в совершенном одиночестве перед всей мощью государственно-церковной коалиции, и на нем одном держалось дело сохранения святорусского благочестия. Но ни разу этот человек-скала, обладавший боговдохновенной нравственной силой и твердостью, не дрогнул ни перед какими испытаниями, выполнив свое призвание до конца.
На московском соборе 1666—1667 годов, приведенный из темницы и стоя один перед судом великолепно одетых и гордых архиереев, Аввакум добродушно сказал вселенским патриархам, Макарию и Паисию: «Вселенстие учитилие! И впредь приезжайте к нам учитца: у нас Божию благодатию… до Никона отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно, и Церковь немятежиа…» Тут русские епископы, с оглядкой на царя, принялись бранить проповедника. Аввакум говорит об этом: «А наши, что волченки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: “глупы-де были и несмыслены наши руские святые, не ученые-де люди были, — чему им верить! Они-де грамоте не умели!”. О, Боже святый! Како претерпе святых своих толикая досаждения… Побранил их, колко мог… так на меня и пущи закричали: возми, возми его! Всех нас обезчестил! Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня набросились: человек с сорок, чаю, было, — велико антихристово войско собралося!…»{46}
Несгибаемая воля, глубокая убежденность в правоте старой веры, начитанность в Священном Писании и сочинениях отцов Церкви в соединении с удивительной памятью, позволявшей Аввакуму и спустя более 10 лет, проведенных без книг в тюрьме, цитировать очень точно фрагменты из разных богословских текстов, — эти способности делали богатыря протопопа смертельно опасным противником для инициаторов перемен в жизни русской церкви.
И враги, и поклонники Аввакума из нестарообрядческой среды, хотя и по разным причинам, но непременно обращали внимание на его «русофильство». Протопоп предстает в таких описаниях первым русским националистом, а все дело защиты старой веры сводится к отстаиванию узконациональных идеалов и «доморощенных», как с неприязнью выражаются некоторые исследователи начал культурной и религиозной жизни.
Аввакум действительно был преданным сыном русской земли, глубоко влюбленным в культуру и характер своего народа. Он гордился русским языком, почитал подвиги русских святых и славу доблестных русских князей и воевод. Но в основе его восторженной любви к родине лежало религиозное чувство. Счастливое осознание того, что именно она Божьим соизволением является хранительницей истинной и непорочной христианской веры, того «пресветлого православия», служение которому объединяло всех людей Московского государства, от смерда до царя, на протяжении веков. И это осознание столь важной духовной миссии своей страны было вызвано объективным взглядом на современность и знанием церковной истории.
27 августа 1667 года, по приговору царя и московского собора, самых стойких противников реформы вывели на площадь. Иноку Епифанию и попу Лазарю должны были вырезать языки. Протопопа Аввакума пощадили по настойчивому заступничеству царицы Марии Ильиничны и увезли из Москвы заранее. Суеверный царь Алексей, очевидно, побаивался грозного протопопа, в котором чуял огромную духовную силу. Он не решился причинить ему вред и послал стрелецкого голову Юрия Лутохина тайно просить Аввакума, чтобы он молился о нем, «многогрешном царе», и о царских детях…
Осужденным клещами захватили языки и отрезали «до вилок», оставив небольшие обрубки. Епифаний ослабел от казни и был почти без сознания. Лазарь вел себя твердо. Собравшись с силами, он выплюнул изо рта обильно сочившуюся кровь, отер губы и правой окровавленной рукой благословил двоеперстно собравшийся народ.
По дороге в ссылку в подмосковном селе Братошине Епифаний и Лазарь встретились с Аввакумом. Протопоп плакал, увидя истерзанных друзей, и «перецеловав их кровавыя уста, благодарив Бога, и яко сподобихся видети мученики в наша лета».
Заточенные в земляной тюрьме невероятно далекого Пустозерска, с вырезанными языками, узники должны были, по мысли преследователей, быть погребенными заживо, исчезнуть бесследно из памяти людей. Но этого не случилось. Из-за частокола городка, расположенного за Северным полярным кругом, раздавались проповеди и поучения, расходившиеся во множестве списков по всей стране, вдохновлявшие на борьбу за православную веру.
Правительством и церковными иерархами «книжная справа» и перемена прежнего устава подавалась всегда как исключительно обрядовая реформа, т.е. изменение некоторых внешних форм без касания до коренных основ православного вероучения.
Противники нововведений смотрели на происходящее совершенно иначе. Они воспринимали реформу как введение именно «новой веры», а не коррекцию обрядов старой. Еще епископ Павел Коломенский заявил в лицо Никону: «Мы новой веры не примем!» Соловецкие старцы писали в челобитной царю: «Проповедают нам ныне… новую незнамую веру по своему плоцкому мудрованию, а не по апостольскому и святых отец преданию…»
Это убеждение коренилось в традиционном для православия отношении к церковным канонам, как святым законоположениям, раз и навсегда утвержденным и незыблемым. Ведь этими канонами много веков назад были утверждены все основы христианского учения, выраженные в первую очередь в Символе Веры. Если он изменяется, значит, меняется и сама вера.
Такое ревнивое отношение к каждой букве святых текстов не имело ничего общего с «дикостью» или «необразованностью», как позже характеризовали его светские историки. Сами отцы церкви, учителя первых семи вселенских соборов подавали пример подобной строгости в подходе к содержанию богослужебных книг, а борьба с ересями в ранней Церкви со всей очевидностью показывает важность даже незначительных отклонений в толковании того или иного слова для будущего всего вероучения![16]
Нововведениям воспротивилось большинство православного населения царства. Но самым ярким и важным по своим последствиям выступлением против «новой веры» стало восстание Соловецкого монастыря.
Старцы обители не приняли новых книг с самого начала церковной реформы. Они обращались к царю с челобитными, в которых доказывали спасительность и чистоту древлеправославного устава, и молили остановить Никона и его последователей. В Москве за проклятиями в адрес старого обряда, в трудах по осуждению Никона и хлопотах с обелением самозваных греческих патриархов поначалу недооценили значения этого протеста. Наконец, была получена уже не челобитная, а настоящий ультиматум, в котором за обычными верноподданническими фразами скрывалась непримиримая оппозиция церковной политике царя Алексея.
Все насельники монастыря, иноки и бельцы, общим решением постановили скорее умереть, чем принять еретические новины. Они писали царю: «…Не вели, государь, у нас тем новым учителем… истинную нашу православную християнскую веру, самим Господом нашим Исусом Христом и святыми его Апостолы преданную, и седми вселенскими соборы, и твоими государевыми прародители утверженную, изменити и порушить, чтобы нам Господа Бога и Спаса нашего Иcyca Христа, Царя царствующим и Господа господствующим не прогневить и во веки в безконечное мучение осужденным не быть, и тою новою верою прародителей твоих государевых и святых отец не посрамить, а иноземцом и хулником нашея христианския православныя веры впредь дерзновения не подать… Аще ли твой, великаго государя… гнев на нас грешных излиетца, и православную нашу християнскую непорочную веру тем новые веры проповедником отнять у нас попустити изволит, и чюдотворцев наших и прочих святых отец предание изменить… лучше нам временною смертию умереть, нежели вечно погибнуть. Или аще, государь, огню и мукам нас те новые учители предадут, или на уды разескут: но убо изменить апостольскаго пореченнаго и отеческаго предания не будем во веки. Великий государь царь, смилуйся пожалуй!»
Стало ясно, что важный форпост, могущественный монастырь, бывший центром и хозяином почти всего русского севера, владелец бескрайних земельных владений, денежной казны, собственного флота, старцы которого обладали непререкаемым духовным авторитетом по всей стране, — объявляет войну церковной реформе, а вместе с тем и центральному правительству, фактически признавая его неправославным! Такого еще не случалось в отечественной истории.
Не решаясь действовать крутыми мерами, царь предпочел выгадать время. Весной 1668 года к Соловкам отправили воинский отряд во главе с воеводой Волоховым. Ему было приказано окружить монастырь, но активных действий не предпринимать. В начале лета, по некоторым данным 22 июня, царские солдаты начали осаду обители. Ужесточаясь год от года, она продолжалась около 8 лет.
Полностью изолировать восставшую обитель от связи с материком было невозможно. Монастырь пользовался сочувствием и помощью всего русского населения побережья Белого моря. Окрестные жители в обход воеводских застав, по воде доставляли на острова продовольствие, одежду, боевые припасы. Монастырь не испытывал никаких затруднений в обеспечении своих защитников всем необходимым, и даже с избытком.
Отряд царских солдат сам оказался в своего рода нравственной осаде — оскорбителей святой обители, почитаемой по всей Руси и во всем Поморье, не только не жаловали в деревнях, но каждый день можно было ожидать нападения на сторожевые посты и на воеводский штаб, расположившийся в Сумском остроге. Руководившие осадой военачальники не могли быть полностью уверены даже в собственных подчиненных, в первую очередь в стрельцах, порой отказывавшихся выполнять приказы, направленные против соловецких сидельцев.
За время осады сменилось трое воевод, каждый из которых получал из Москвы все более жесткие инструкции. Очень скоро вялое противостояние первого времени сменилось вооруженной борьбой. Осаждавшие стали стрелять по монастырю, жечь жилые и хозяйственные строения, расположенные вне стен, ловить иноков и бельцов, пытая и замучивая их до смерти. В ответ защитники обители также открыли по врагу огонь мощной монастырской артиллерии. Духовный глава восставших, архимандрит Никанор, кропил пушки святой водой перед боем с царским войском, как делали во время войны с иноверными завоевателями.
На Соловки приходили и соединялись с осажденными множество добровольцев, желавших оказать им вооруженную помощь. После разгрома восстания Степана Разина среди защитников монастыря появилось немало казаков и есаулов, сражавшихся прежде под знаменем донского атамана, а теперь продолживших борьбу с ненавистной властью в стенах северной твердыни, исполчившейся на защиту святорусской старины.
Вероучительные споры и догматические разногласия сменились открытой и непримиримой борьбой за веру, в которой разделительная граница пролегла между большинством русского общества, явно или тайно сочувствовавшего защитникам древлеправославия, и — царским правительством, поддержанным высшей церковной иерархией, большинством знати и служилого дворянства.
Ключевым этапом в этой борьбе стало соборное решение защитников древней обители прекратить моление за царя и его семью, а также за патриарха и прочих архиереев, принявших еретические новины. За молитвой упоминали теперь просто «благочестивых князей и православных епископов», в надежде, что где-нибудь да сохранились сторонники древлеправославного благочестия, имеющие на себе архиерейское преемство.
Оборона монастыря, как и защита православной старины в тех условиях, была доблестным подвигом самопожертвования. Долгая осада, как ни храбры были защитники, какой поддержкой ни пользовались они среди местного населения, объясняется прежде всего нерешительностью царя. А робость Алексея Михайловича была вызвана, по-видимому, с одной стороны, личной суеверной боязнью окончательно расправиться с влиятельным православным монастырем, общерусской святыней, а с другой — осознанием того обстоятельства, что его войска сражаются не столько с Соловками, сколько со всей страной, не принявшей нового обряда.
Так или иначе, но конец в этой трагической осаде должен был наступить. Это произошло в январе 1676 года. К этому времени командование войсками принял Иван Мещеринов, человек крайне низких моральных качеств, что было известно царю и вполне проявилось позже в поступках воеводы, попавшегося на присвоении краденого из монастырской казны. Но такой человек и был нужен для исполнения возложенной на него грязной карательной задачи. Примечательно, что большинство назначенных ему в помощь русских офицеров уклонились от участия в экспедиции по уничтожению Соловецкой обители, и правительство посчитало более надежным направить туда иноземных военных специалистов — майора Келина и ротмистра Буша.
И, все-таки, монастырь стал жертвой не искусства осаждавших его иноземцев, а измены. Некий перебежчик, монах Феоктист, выдал Мещеринову слабоукрепленное место в крепостной стене. На рассвете 28 января отряд царских солдат ворвался на территорию монастыря. Им удалось открыть ворота и впустить основные силы. Застигнутые врасплох защитники отчаянно сопротивлялись. Многие погибли в воротах, пытаясь остановить нападавших. Людям Мещеринова пришлось брать штурмом монастырские башни, трапезную, иноческие кельи, где шла упорная борьба с врагами.
Расправа над пленными была чрезвычайно кровожадной и отличалась варварской жестокостью. По приказу воеводы монахов вешали на крюках за ребра, забивали насмерть или волочили привязанными к конским хвостам, вмораживали заживо в лед…
Память соловецких мучеников за веру была окружена в народе большим почитанием. Старообрядцы составили кондак[17] инокам Соловецкого монастыря, в котором очень ясно выражена духовная суть противостояния: «…Земнаго царя не послушали есте… И Владыце всех Христу, сыну Божию, молитеся…: “Коль добро и красно, еже быти з Богом”»{47}.
В условиях поругания царем основ старой святой веры православные христиане отказывали ему в повиновении, потому что он терял в их глазах законные права на власть, становился в ряд врагов Божиих. При этом, несмотря на скорбные воспоминания о гибели монастыря и его защитников, их дело воспринималось как духовная победа.
В известном старообрядческом сочинении 1-й половины XVIII века, «Истории об отцах и страдальцах соловецких», о них сказано так: «Мужи чуднаго и высокаго жития, мужи храбраго и крепкаго терпения, мужи твердаго и непоколебимаго великодушия, храбро и весьма храбро победившие не плотских и не вещественных супостатов, но невещественных мысленных врагов. Мужи, которые за отеческие законы, за церковное Православие отдали плечи свои на раны, спины на удары, уды на раздробление, тела на муки и в конце предались на смерть ради безсмертной жизни».
Царь Алексей умер на следующий день после штурма монастыря, так и не узнав об успехе своих воевод. Ничто не предвещало такого конца еще нестарого, полного сил человека. Наоборот, царь чувствовал все больший вкус к приятным развлечениям и светским удовольствиям. Во дворце шили театральные костюмы и под руководством голландских режиссеров готовились к представлению двух «камедий»: «О Давыде з Голиядом» и «О Бахусе с Венусом».
Внезапно царю стало плохо, и его состояние начало стремительно ухудшаться все более. Не помогали ни искусство иноземных лекарей, ни молитвы патриарха. Алексей Михайлович умирал в страданиях, и мысль о судьбе соловецкой обители добавляла ему новых мучений, не оставляя до последнего часа.
Существует описание кончины царя, полное подробностями и деталями, которые могли быть записаны только со слов очевидца. Там говорится, что Алексей Михайлович страшился смерти, с тоской обращаясь к присутствовавшим: «Трепещет и ужасается душа моя сего часа, что по Триоди Судной день именуется».[18]
Потом он впал в забытье и в бреду кричал: «О господине мой, помилуйте мя, умилитеся ко мне, дайте мне мало время, да ся покаюсь!» Его спрашивали с тревогой и слезами: «Царь-государь, к кому ты сия глаголы вещаеш?» Он же рече им: «Приходят ко мне старцы соловецкие и пилами трут кости моя, и всяким оружием раздробляют составы моя…»{48}
Поняв, что умирает, в отчаянии Алексей Михайлович распорядился немедленно послать гонца с повелением прекратить осаду Соловков. Но его посланец уже в пути повстречал другого гонца, спешившего в Москву с торжествующим сообщением от Мещеринова о разгроме монастыря. Когда оба гонца вернулись в столицу, их встретило известие о смерти царя.
Алексей Михайлович умер в ночь с 29 на 30 января. Царя мучил невыносимый жар, так что, по сообщению голландского резидента Койэта, его поили холодным квасом с плававшими в нем кусками льда, которые он с жадностью глотал. Кроме того, на живот умиравшего клали толченый лед и давали держать в руках по ледяному куску. Вечером в субботу 29 января царь Алексей «уже не говорил ничего, лише тосковал, и пены изо рта пущал. Да сидя в креслах и умер… Да как преставился, тот же час из него и пошло и ртом и носом, и ушьми всякая смрадная скверна, не могли хлопчатой бумаги напасти, затыкая. Да тот же час и погребли»{49}.
Состояние тела умершего действительно не позволяло оставлять его сколь-нибудь долго непогребенным. Вопреки всем обычаям и простым приличиям, царя Алексея похоронили спешно, через несколько часов после смерти. 30 января немногочисленная процессия проводила царские останки из дворца в Архангельский собор. Наследника, царевича Федора, страдавшего очередным приступом болезни ног, несли за гробом в кресле.
ПРИМЕЧАНИЯ:
21. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II. Гл.3. Обмирщение официальной Церкви и подчинение ее светской власти в XVIII веке
17. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, Гл.2. "Птенцы гнезда Петрова"
14. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, Гл.1. Безумства Петра I и постепенное разложение России
13. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Утверждение новой эпохи в России с конца XVII столетия и борьба с ней древлеправославного народа
12. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Казнь древлеправославных подвижников и назревание стрелецкого бунта
11. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Царь Феодор Алексеевич и западные новшества
10. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Обмирщение царя и последствия реформы
9. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Осада Соловецкого монастыря и страшная кончина царя Алексея Михайловича
8. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Темные стороны Алексеево-Никоновской реформы
7. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Инок Арсений и обличение новин
6. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Карьера патриарха Никона и горе-справщики
5. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2-3. Патриарх Никон и церковная реформа
4. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2. Вступление на царство Алексея Михайловича и Смутное время
3. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2. Борьба с западным влиянием
2. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, Гл.2. Благочестие Древней Руси и боязнь иностранцев
1. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, Гл.1. Христианство и Новое Время
Вероучительные споры и догматические разногласия сменились открытой и непримиримой борьбой за веру, в которой разделительная граница пролегла между большинством русского общества, явно или тайно сочувствовавшего защитникам древлеправославия, и — царским правительством, поддержанным высшей церковной иерархией, большинством знати и служилого дворянства.
Ключевым этапом в этой борьбе стало соборное решение защитников древней обители прекратить моление за царя и его семью, а также за патриарха и прочих архиереев, принявших еретические новины. За молитвой упоминали теперь просто «благочестивых князей и православных епископов», в надежде, что где-нибудь да сохранились сторонники древлеправославного благочестия, имеющие на себе архиерейское преемство.
Оборона монастыря, как и защита православной старины в тех условиях, была доблестным подвигом самопожертвования. Долгая осада, как ни храбры были защитники, какой поддержкой ни пользовались они среди местного населения, объясняется прежде всего нерешительностью царя. А робость Алексея Михайловича была вызвана, по-видимому, с одной стороны, личной суеверной боязнью окончательно расправиться с влиятельным православным монастырем, общерусской святыней, а с другой — осознанием того обстоятельства, что его войска сражаются не столько с Соловками, сколько со всей страной, не принявшей нового обряда.
Так или иначе, но конец в этой трагической осаде должен был наступить. Это произошло в январе 1676 года. К этому времени командование войсками принял Иван Мещеринов, человек крайне низких моральных качеств, что было известно царю и вполне проявилось позже в поступках воеводы, попавшегося на присвоении краденого из монастырской казны. Но такой человек и был нужен для исполнения возложенной на него грязной карательной задачи. Примечательно, что большинство назначенных ему в помощь русских офицеров уклонились от участия в экспедиции по уничтожению Соловецкой обители, и правительство посчитало более надежным направить туда иноземных военных специалистов — майора Келина и ротмистра Буша.
И, все-таки, монастырь стал жертвой не искусства осаждавших его иноземцев, а измены. Некий перебежчик, монах Феоктист, выдал Мещеринову слабоукрепленное место в крепостной стене. На рассвете 28 января отряд царских солдат ворвался на территорию монастыря. Им удалось открыть ворота и впустить основные силы. Застигнутые врасплох защитники отчаянно сопротивлялись. Многие погибли в воротах, пытаясь остановить нападавших. Людям Мещеринова пришлось брать штурмом монастырские башни, трапезную, иноческие кельи, где шла упорная борьба с врагами.
Расправа над пленными была чрезвычайно кровожадной и отличалась варварской жестокостью. По приказу воеводы монахов вешали на крюках за ребра, забивали насмерть или волочили привязанными к конским хвостам, вмораживали заживо в лед…
Память соловецких мучеников за веру была окружена в народе большим почитанием. Старообрядцы составили кондак[17] инокам Соловецкого монастыря, в котором очень ясно выражена духовная суть противостояния: «…Земнаго царя не послушали есте… И Владыце всех Христу, сыну Божию, молитеся…: “Коль добро и красно, еже быти з Богом”»{47}.
В условиях поругания царем основ старой святой веры православные христиане отказывали ему в повиновении, потому что он терял в их глазах законные права на власть, становился в ряд врагов Божиих. При этом, несмотря на скорбные воспоминания о гибели монастыря и его защитников, их дело воспринималось как духовная победа.
В известном старообрядческом сочинении 1-й половины XVIII века, «Истории об отцах и страдальцах соловецких», о них сказано так: «Мужи чуднаго и высокаго жития, мужи храбраго и крепкаго терпения, мужи твердаго и непоколебимаго великодушия, храбро и весьма храбро победившие не плотских и не вещественных супостатов, но невещественных мысленных врагов. Мужи, которые за отеческие законы, за церковное Православие отдали плечи свои на раны, спины на удары, уды на раздробление, тела на муки и в конце предались на смерть ради безсмертной жизни».
Осада Соловецкого монастыря войском воеводы Ивана Мещеринова
Внезапно царю стало плохо, и его состояние начало стремительно ухудшаться все более. Не помогали ни искусство иноземных лекарей, ни молитвы патриарха. Алексей Михайлович умирал в страданиях, и мысль о судьбе соловецкой обители добавляла ему новых мучений, не оставляя до последнего часа.
Существует описание кончины царя, полное подробностями и деталями, которые могли быть записаны только со слов очевидца. Там говорится, что Алексей Михайлович страшился смерти, с тоской обращаясь к присутствовавшим: «Трепещет и ужасается душа моя сего часа, что по Триоди Судной день именуется».[18]
Потом он впал в забытье и в бреду кричал: «О господине мой, помилуйте мя, умилитеся ко мне, дайте мне мало время, да ся покаюсь!» Его спрашивали с тревогой и слезами: «Царь-государь, к кому ты сия глаголы вещаеш?» Он же рече им: «Приходят ко мне старцы соловецкие и пилами трут кости моя, и всяким оружием раздробляют составы моя…»{48}
Поняв, что умирает, в отчаянии Алексей Михайлович распорядился немедленно послать гонца с повелением прекратить осаду Соловков. Но его посланец уже в пути повстречал другого гонца, спешившего в Москву с торжествующим сообщением от Мещеринова о разгроме монастыря. Когда оба гонца вернулись в столицу, их встретило известие о смерти царя.
Алексей Михайлович умер в ночь с 29 на 30 января. Царя мучил невыносимый жар, так что, по сообщению голландского резидента Койэта, его поили холодным квасом с плававшими в нем кусками льда, которые он с жадностью глотал. Кроме того, на живот умиравшего клали толченый лед и давали держать в руках по ледяному куску. Вечером в субботу 29 января царь Алексей «уже не говорил ничего, лише тосковал, и пены изо рта пущал. Да сидя в креслах и умер… Да как преставился, тот же час из него и пошло и ртом и носом, и ушьми всякая смрадная скверна, не могли хлопчатой бумаги напасти, затыкая. Да тот же час и погребли»{49}.
Состояние тела умершего действительно не позволяло оставлять его сколь-нибудь долго непогребенным. Вопреки всем обычаям и простым приличиям, царя Алексея похоронили спешно, через несколько часов после смерти. 30 января немногочисленная процессия проводила царские останки из дворца в Архангельский собор. Наследника, царевича Федора, страдавшего очередным приступом болезни ног, несли за гробом в кресле.
ПРИМЕЧАНИЯ:
15
Диакон Фсодор передаст, как во время уговоров принять никоновские нововведения, епископы признавались ему: «И мы, диаконе, знаем, яко старое благочестие церковное все право и свято и книги непорочны, да нам бы царя оправить, того ради мы за новыя книги стоим, утешая его… Царя не смеем прогневати». — Цит. по: Богданов А. Мятежное православие. М., 2008. С. 128.
16
Имется в виду борьба с арианством в IV веке и спор о словах «омоусиос» (единосущный) и «омиусиос» (подобосущный), которые, несмотря на столь незначительную разницу в написании, содержали принципиально противоположный догматический смысл.
17
Вид церковного песнопения.
18
Следующий воскресный день, 30 января, приходился в тот год по церковному календарю на «день Страшного суда» — напоминание грешникам о предстоящем воздаянии за свои дела.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
* * *
21. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II. Гл.3. Обмирщение официальной Церкви и подчинение ее светской власти в XVIII веке
16. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.1. Эпоха Петра Первого стала временем окончательного разделения народа и государственной власти
15. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.1. "Кровавая" политика Петра I, рабство на Руси в его правление и гонения на "русскость"
15. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.II, гл.1. "Кровавая" политика Петра I, рабство на Руси в его правление и гонения на "русскость"
13. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Утверждение новой эпохи в России с конца XVII столетия и борьба с ней древлеправославного народа
12. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Казнь древлеправославных подвижников и назревание стрелецкого бунта
11. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Царь Феодор Алексеевич и западные новшества
10. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.4. Обмирщение царя и последствия реформы
9. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Осада Соловецкого монастыря и страшная кончина царя Алексея Михайловича
8. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Темные стороны Алексеево-Никоновской реформы
7. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Инок Арсений и обличение новин
6. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.3. Карьера патриарха Никона и горе-справщики
5. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2-3. Патриарх Никон и церковная реформа
4. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2. Вступление на царство Алексея Михайловича и Смутное время
3. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, гл.2. Борьба с западным влиянием
2. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, Гл.2. Благочестие Древней Руси и боязнь иностранцев
1. Борис Керженцев. ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ. Ч.I, Гл.1. Христианство и Новое Время
Комментарии
Отправить комментарий