Как подготавливалась церковная «реформа» XVII века

Царь Алексей Михайлович

Царь Алексей Михайлович первым из русских царей всерьез готовился воссесть на древний византийский престол, став тем самым во главе Вселенского Православия, готовился сделаться как бы наследником и продолжателем дела православных древних греческих василевсов. Можно сказать, что политическая наивность этих замыслов вполне соответствовала наивности и недалекости самого царя, которого с полным основанием можно назвать бедой России на все времена. Реформа по единообразию церквей была для царя первой ступенью в осуществлении его замыслов, как бы идеологическим фундаментом для будущего политического единения всех православных государств под его державой в Великой Греко-Российской восточной империи…

Возможность объединения всего православного мира в одну империю во главе с русским царем признавалась реальной русскими самодержцами, начиная с царя Алексея Михайловича вплоть до последнего представителя династии Романовых на русском троне. Эта идея, ставшая, пожалуй, главным пунктом во внешней политике русского самодержавия, зародилась еще со времен падения Византийской империи (1453), когда Россия фактически осталась единственной хранительницей Православия. Практические же меры по осуществлению этой идеи впервые были предприняты в царствование Алексея Михайловича. Церковная реформа и являлась первым шагом к достижению намеченной цели, по крайней мере так казалось тогдашнему правящему слою, царю и его советчикам…

Несомненно, что Никон, войдя в приближение к царю, был посвящен в тайну «греческого проекта» – это и было причиной его превращения из порицателя греков в их почитателя. То есть Никон понял, куда ветер дует, что от него хотят, и сделал соответствующие выводы со свойственной ему беспринципностью. Именно после этого он и ставится по желанию царя патриархом.

По словам Каптерева, царь и Стефан Вонифатьевич приняли меры, чтобы привить Никону, как кандидату в патриархи на место Иосифа, грекофильское направление, и Никон превратился, благодаря этим мерам, из грекофоба в грекофила, способного осуществить церковную реформу, ранее намеченную царем и Стефаном Вонифатьевичем. Так был найден и подготовлен исполнитель будущей роковой для Православия «реформы» с тем, чтобы России стать во главе единого православного царства, «в которое войдут разрозненные и покоренные турками православные народности, о чем постоянно мечтали и проповедовали старомосковские книжники»…

Конечно, Никон понимал, что если Алексей Михайлович, воссев на константинопольский престол, станет царем всех православных народов (а были же и мысли о Вселенском Православии, т.е. о переходе в Православие католического и протестантского Запада), то ему, Никону, предстоит быть тогда Вселенским патриархом. Зная беспрецедентное властолюбие Никона, можно заключить, что эта захватывающая дух перспектива и явилась главным и решающим фактором в «созревании» Никона в известном направлении, превращении его в завзятого «грекофила». Показательно, что, когда авантюрные замыслы потерпели крах и призрак византийского престола перестал тревожить воображение Никона, с него слетела также маска напускного грекофильства, сменившаяся полнейшим равнодушием к собственной «реформе», к книжным исправлениям. Даже более того: у себя в монастыре он печатает книги снова по старым образцам…

Царь Алексей Михайлович принес в жертву этой идее неисчислимое количество душ православных христиан, своих соотечественников, казненных за сопротивление безумной «реформе», расколол саму Православную Церковь, а цели своей, освобождения греков из-под владычества мусульман, так и не добился – и до недавних пор в Стамбульской Айя-Софии совершался исламский намаз…

Павел Алеппский рассказывает, что после отъезда Антиохийского патриарха Макария царь сказал боярам: «… молю Бога, прежде чем умру, видеть его (п. Макария) в числе четырех патриархов служащим во святой Софии и нашего патриарха пятым вместе с ними. И все присутствующие ответили: да услышит Господь».

Царь с Никоном, по-видимому считали, что это время не за горами, а буквально у дверей. Став патриархом, Никон начинает рьяно копировать греческую церковную практику. Каптерев замечает: «Так и кажется, что Никон задался грандиозной идеей сделать из Москвы, в церковном отношении, вторую Византию». Действительно, он «…переносит к нам греческие амвоны, греческий архиерейский посох, греческие клобуки и мантии, греческие церковные напевы, приглашает в Москву греческих живописцев… строит монастыри по образцу греческих, приближает к себе разных греков, … всюду выдвигает на первый план греческий авторитет…»…

Итак, как уже говорилось, сама идея политического объединения всех православных народов под державой русского царя возникла после падения Византии в 1453 г. Тот факт, что Россия стала духовной наследницей Византии, не вызывал сомнений ни у кого. В 1516 г. старец Филофей в послании к вел. князю Василию III пишет ставшие потом знаменитыми слова о Москве – Третьем Риме: «Вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, третий (т.е. Москва) стоит, а четвертому не быти… Един ты во всей поднебесной христианом царь»…

Хотя роль личности в истории, как мы знаем, велика, однако, разумеется, здесь следует говорить не об одном царе, а о целом тогдашнем правящем слое, первым представителем которого, если не ставленником, и был Алексей Михайлович. Кто же воспитывал царевича, кто влиял на него?

Во-первых, конечно, отец и дед, во-вторых, приставленные к нему наставники: Б.И. Морозов, затем Ф.М. Ртищев, затем духовник Стефан Вонифатьев – все это грекофилы, можно сказать антинационалы, особенно матерый крепостник Морозов, воспитывавший царевича в презрении ко всему отечественному и преклонении перед иноземным.

Итак, царь-юноша, разумеется, с подачи своего духовника Стефана и дядьки Б.И. Морозова, которого он почитал как отца, решает провести церковную реформу в качестве первого шага к византийскому престолу…

Соответственно, подготовка к реформе по единообразием с греками также началась давно. Во-первых, позаботились о том, чтобы подготовить в какой-то мере общественное мнение, чтобы реформа не вызвала недоумений, а тем более протестов. Для этого надо было поднять авторитет греков, которых русские в то время почти уже и православными не считали, надо было поднять в глазах авторитет достаточно уже тогда скомпрометированных греческих книг и обрядов, по которым предстояло перекроить всю русскую церковную жизнь. В связи с этим в Москве было издано несколько южно-русских книг: так называемая «Кириллова книга», «Книга о вере», «Малый катехизис», являвшийся простой перепечаткой краткого катехизиса Петра Могилы 1645 г. Дело в том, что при Петре Могиле в Киевской митрополии совершилась та же самая церковная реформа по унификации с греками, которую произведут в Москве царь Алексей и Никон…

В деле подготовки реформы была и иная, весьма важная, на взгляд инициаторов реформы, сторона вопроса, кроме реабилитации греков в глазах русских, именно – создать прочное мнение о крайней неисправности русских богослужебных текстов, о крайней необходимости их исправления. И, конечно, дело надо было подвести к тому, чтобы правку производить по греческим образцам. Логика реформаторов вполне понятна: при надлежащей обработке общественного мнения по двум этим направлениям (авторитетность греческих книг и крайняя неисправность русских книг) реформа по единообразию не должна вызвать недоумения и тем более – сопротивления со стороны русских…

В связи с этим уместно вспомнить мнение некоторых историков, что трагический раскол нашей Церкви является результатом юго-западной иезуитской экспансии, что Никон и его «реформа», приведшая Русскую Церковь к катастрофическим последствиям – это результат интриг иезуитов…

Известно также, что царь, следуя духовному закону послушания, ничего не предпринимал без благословения своего духовника-грекофила Стефана Вонифатьевича. Окольничий Ф.М. Ртищев, западник, ученик киевлян и насадитель киевского влияния в Москве, целые ночи проводил в тайных беседах со Стефаном Вонифатьевичем («во многия нощи в доме его приходя, беседовал с ним»). Как известно, реформа и делалась в основном руками киевлян…

Неминуемо возникает вопрос, что же думал о предстоящей реформе и о состоянии Русской Церкви верховный духовный пастырь, патриарх Иосиф? Недвусмысленный ответ на этот вопрос дает сам патриарх Иосиф в челобитной, поданной царю в 1649 г.:

«А в твоем, государь, царствующем граде Москве святая соборная первопрестольная церковь, мати всем церквам… и весь мир ею просвещается, сияет аки столп до небеси, никогда непоколебима и нерушима, право и истинно, якоже изначала приняла Божественный устав, також и все Божия церкви стоят по правилом св. Апостол и св. отец, и по истинному христианскому закону».

То есть верховный пастырь свидетельствует, что Русская Церковь не нуждается ни в каких реформах, «сияет, аки столп до небеси», «непоколебима и нерушима, право и истинно, якоже изначала приняла Божественный устав», в Русской Церкви все совершается «по правилом св. Апостол и св. отец, и по истинному христианскому закону». Свидетельство весьма многозначительное и веское, так как исходит от самого патриарха.

Патриарх Иосиф стоял в оппозиции к грекофильствующему царскому кружку, не участвовал в реформаторских начинаниях и не одобрял их. Отношения же с царским духовником Стефаном у него настолько обострились, что он был вынужден просить у царя суда над Стефаном упомянутой челобитной 1649 г. Дело в том, что тот самый Стефан Вонифатьевич, которого историки представляют самой кротостью и смирением, будучи всего лишь протопопом Благовещенского собора, открыто бранил и бесчестил патриарха и весь собор русских архиереев, заявляя, что на Руси нет Церкви. Как пишет патриарх Иосиф в челобитной: «…говорил, будто в Московском государстве нет Церкви Божией, а меня, богомольца твоего, называл волком, а не пастырем; тако ж называл и нас, богомольцов твоих, митрополитов, и архиепискупов, и епискупа, и весь освященный собор бранными словами и волками, и губителями, и тем нас, богомольцов твоих, освященный собор, бранил и безчестил»…

В целях более широкого проведения в будущем задуманной церковной реформы, в целях подготовки для нее возможно более обширного и на месте собранного материала, царь посылает на Восток в 1649 г. известного старца Арсения Суханова с официальным поручением составить «описание святых мест и греческих церковных чинов». Однако Арсений Суханов привез из поездки сведения совершенно противоположные тем, на какие рассчитывал Алексей Михайлович.

 

Арсений Суханов

Суханов заявляет в своем отчете, что греков не следует слушаться, а тем более равняться на них, так как они отступники от Православия, не христиане, «бусурмане»…

В знаменитых прениях о вере с греками в Валахии в 1650 г. Арсений Суханов говорит своим оппонентам: «Ни папа – глава Церкви, ни вы, греки, – источник всем верным; а если вы и были источником, только он ныне пересох». О споривших с ним греках Суханов говорит: «Они стараются только о том, как бы перетягать своего противника, а не о том, чтобы сыскать истину», даже, наоборот, многословесием своим «стараются замять истину и тем запутать противника; они обучены латинской науке, а в ней много лукавства, которым сыскать истины нельзя».

Как же реагировал царь и другие сторонники реформы, так называемые грекофилы, на это свидетельство очевидца, что греки потеряли истинное благочестие, что самое «православие современных греков сомнительно»? Реформаторы просто игнорировали это свидетельство…

Общее же мнение о реформе в то время было отрицательным, как о деле несостоятельном, вредном и даже гибельном для Церкви. Царю была подана челобитная от лица русских архиереев: реформаторская деятельность Никона, по их мнению, во всех отношениях есть деятельность преступная, наносящая непоправимый вред русской правой вере и русскому истинному благочестию, и потому заслуживает полного отрицания и осуждения со стороны всех истинно верующих и благочестивых людей.

«…Отрицательную оценку церковно-реформаторской деятельности Никона разделяли даже ученые греки, которые смотрели на Никона, «как на опасного новатора, как на разорителя вековых священных традиций и обычаев, достойного за это всякого порицания и осуждения»…

В течение двадцать лет после ухода Никона царь всеми мерами и средствами проводил «реформу» в жизнь и укреплял ее. Вполне можно согласиться со словами Каптерева, что «царю Алексею Михайловичу главным образом реформа обязана своим началом, своим проведением при Никоне и своим завершением после удаления Никона». Вероятно, логичней было бы и именовать «реформу» алексеевской по имени ее главного творца.

Реформаторы понимали, что их дело обречены на полный провал, заикнись только они об унификации с тогдашними греками. Поэтому в период обработки общественного мнения, подготавливая «реформу», инициаторы ее лукаво говорили лишь о необходимости исправления накопившихся в славянских переводах различных описок, ошибок и разных неисправностей, допущенных переводчиками и переписчиками. Против таких исправлений никто и не возражал, ибо работа по правке текстов велась постоянно. Однако, когда дело дошло до реформы, Никон на соборе 1654 г. вдруг сделал сногсшибательное заявление, что русское благочестие «сомнительно», так как русские содержат у себя «неправые нововведения», требуя, таким образом, исправления не просто книг, но самой Церкви. Это заявление Никона, пожалуй, можно считать открытым выступлением против Русской Церкви. «Никон, – читаем мы у Каптерева, – говорит на соборе не о таких книжных исправлениях, под которыми бы разумелись внесенные в них невежеством ошибки, описки и подобные неважные и легко исправимые погрешности, но требует исправления книг, поскольку они содержат, по его мнению, нововводные чины и обряды, требует, так сказать, исправления самой Церкви, а не книг только»…

Как уже говорилось, сравнение старых и новых текстов вполне изобличает лживость заявлений и якобы неисправности старых переводов. Напротив, выявляется явная недоброкачественность новых переводов, т.е. послереформенных богослужебных текстов, особенно в сравнении со старыми текстами…

Яркий свет на сущность «греческого проекта» пролили лишь секретные документы русского Генштаба периода Первой мировой войны, опубликованные уже в 1925 г. и успешно замолчанные, причем автор публикации в двух томах, Э.Д. Гримм, бывший профессор, ректор Петербургского университета, был ускоренно расстрелян (подробно об этом в книге «Византийская мечта»)…

Хотя и не скоро, но, наконец, и Аввакум понял, кто истинный творец реформы, и уже в пятой челобитной, написанной в 1669 г, он обличает царя: «Ты, самодержче, суд подымеши о сих всех, иже таково им дерзновение подавый на ны… Кто бы смел рещи таковыя хульныя глаголы на святых, аще не бы твоя держава допустила тому быти?.. Все в тебе, царю, дело затворися и о тебе едином стоит»…

Протопоп Аввакум в ссылке

 Пытаясь найти начальную точку отсчета, мы неминуемо возвращаемся к данной Самозванцу инструкции иезуитов, автором которой был, возможно, небезызвестный Антонио Поссевино: «Издать закон, чтобы в Церкви Русской все было подведено под правила соборов отцов греческих…»…

Фрагменты из книги Бориса Кутузова "Церковная реформа XVII века".